Анна ушла в дом. Свен-Эрик продолжал возиться со своей новой любовью, а Ребекка вспоминала, как все было. Однажды осенью ее отец застрелил лосиху. Секунду спустя на поляну вышел детеныш. Вечером Ребекка подслушала разговор об этом отца с дедушкой и вся в слезах вышла на кухню. – У него больше не будет мамы… Отец обещал поддерживать лосенка кормом всю зиму. Они назвали его Пайю, что значит «ива». Анна вернулась с тетрадкой, которую протянула Ребекке. На первой странице была голова лося с глазами лошади и заголовок жирными красными буквами: «Пайю». – Это твое, – сказала она. – Как вы познакомились? – Ребекка кивнула на Свена-Эрика, засовывая тетрадь в сумку. Свен-Эрик перестал гладить лошадь, и та тут же принялась тыкаться мордой ему в плечо. – Как мы познакомились со Свемпе? О, это было трудное время, – вздохнула Анна. – Мне не давал покоя один клиент… Он был влюблен в меня… клиент, не Свемпе… Свемпе пусть скажет за себя сам. Покупал дорогие платья. А потом звонил и спрашивал, в его ли платье я сейчас, и страшно злился, когда я их не носила. Когда носила, тоже злился, потому что другие, а не он, видели меня в этих платьях. Он следил за мной. Требовал регистрационные номера других клиентов, угрожал им. Приглашал меня в отпуск. А когда я решила положить всему этому конец, стал угрожать и мне тоже. Звонил и говорил гадости. Шантажировал налоговой службой, обещал вывести меня на чистую воду. Если бы он сделал это, я потеряла бы и дом, и бизнес. Хорошо, что Свемпе оказался в числе знакомых одной моей кузины. Он вразумил этого парня. – Редкий был дурак… – Свен-Эрик тряхнул головой, прогоняя воспоминания. – Прости мою наивность, если что, – начала Ребекка, – но закон, насколько мне известно, тебя защищает. Продавать сексуальные услуги – не преступление. Запрещается только покупать секс. Почему ты на него не заявила? Его могли бы осудить за шантаж и покупку сексуальных услуг. – Закон защищает не меня, а «общественный порядок», – поправила Анна. – А это далеко не одно и то же. Если б я обратилась в полицию, то… Первое – они конфисковали бы мой телефон. В папке «Сообщения» могли остаться контакты покупателей секса. Второе – они заставили бы меня свидетельствовать в суде против моих же клиентов. Установили бы наблюдение за моим домом. А если б я арендовала жилье, привлекли бы моего арендодателя за содействие. Или просто устроили бы облаву и повязали моих клиентов. Ты же знаешь, что, если я вызываю такси, водитель автоматически становится виновным в содействии преступлению. Он ведь зарабатывает деньги с продажи секса. Поэтому полицейские – последние, к кому мы, сексуальные работники, обращаемся за помощью. «Теперь понятно, зачем ей был нужен Свен-Эрик, – подумала Ребекка. – Полицейский, на которого можно положиться. А теперь она хочет, чтобы его заменила я». Подруга детства к тому же. Ребекка не любила взаимных услуг, которые к чему-то обязывали, но проблемы нужно решать по мере их появления. Она рассказала Анне Йозефссон о мертвых женщинах в снегу. Свен-Эрик молча гладил лошадь, которая, похоже, вздремнула на его плече. – То есть их могло быть и три? – спросила Анна – Но только две мертвы. – Убиты, – поправила Ребекка. «Закон о сексуальных услугах несколько снизил спрос на продажных женщин, – заметила она про себя. – С тех пор как он был принят, в Швеции не убили ни одной проститутки… Не было зафиксировано ни одного такого случая, по крайней мере», – поправила себя Ребекка. Анна Йозефссон застонала. – Я не об этом. – Она развела руки и чуть скрючила пальцы, как будто хотела ухватить ими нечто большое и круглое. – Ты упомянула движение «Красный зонт». Я не связана с ними официально тем не менее. Женщины из этой сферы часто работают за границей. Они не хотят продавать секс соотечественникам. Здесь вообще приветствуется разнообразие. Клиенты из Кируны сегодня требуют симпатичных русских, завтра – кого-то еще. Вот девушки и странствуют по миру. Но тот, кто решил поставить бизнес на широкую ногу, не может ни официально зарегистрировать заведение, ни дать публичную рекламу, ни даже нанять уборщицу или водителя. Все эти люди автоматически становятся соучастниками преступления. Поэтому секс-работники покупают те же услуги в криминальной среде, что делает нашу работу вдвойне опасной. Мы зависим от наркоторговцев и спекулянтов оружием, у которых свой взгляд на женщин. Нами манипулируют, принуждают к… – Я поняла, – оборвала Анну Ребекка. – И что нам теперь делать? Взгляд Анны Йозефссон скользнул вниз по склону холма. – Не знаешь, сколько случаев насилия в отношении моих коллег было доведено до суда? – Она подняла глаза и тепло улыбнулась. «Такая она на работе», – подумала Ребекка. – Я расспрошу своих ребят, – пообещала Анна. – Некоторые из них ходят не только ко мне. Может, кому-нибудь попадались две блондинки, которые работали в Кируне и окрестностях в последнее время… И красный зонтик, безусловно, заметная деталь. Ребекка повернулась к Свену-Эрику. – Хорошо иметь под рукой пенсионера, – сказала она. – У которого полгорода в родственниках к тому же. – Ну… – промычал в ответ Свен-Эрик. Большего он не сказал, потому что вдруг начал беззвучно плакать. Женские руки тут же легли на Стольнаке с двух сторон. – Извините… – всхлипывал Свен-Эрик. – Я просто вспомнил маму. В последние годы, когда она уже не узнавала меня… Мысли ее словно заблудились в лесу, никаких ориентиров, ни компаса. Брат так и не приехал в Карлстад навестить ее. «Все равно она ничего не помнит», – так он говорил. Поэтому с ней был только я. Лошадь, проститутка и прокурор из захолустья слушали Свена-Эрика и смотрели на него с сочувствием. Он как будто подобрался и даже коротко улыбнулся в знак того, что выплакался. Анна тоже улыбнулась и негромко хмыкнула. Ребекка подумала, что ей не привыкать иметь дело с плачущими мужчинами. – Сам не пойму, с чего это я так растрогался, – сказал Свен-Эрик. – Это все лошади. У ее родителей была лошадь, когда мама была маленькой. Отец подрабатывал извозом. * * * Свен-Эрик вспомнил об этой минутной слабости в машине, на обратном пути в город. Странно все-таки, что чувства могут нахлынуть – и тут же схлынуть бесследно. Свен-Эрик подумал о матери. У ее смертного одра он узнал вещи, о которых никогда до того не слышал. Она вообще мало рассказывала о детстве. Разве несколько эпизодов. Считала, что молодежи все равно не понять, как они тогда жили. Мама прибиралась в богатых домах и брала там ношеную одежду для своих детей. Одна городская дама выхватила у нее из рук коробку с ненужными тряпками. «Такая одежда поощряет высокомерие. Детям бедняков это ни к чему». У мамы по щекам катились слезы, когда она об этом вспоминала. Тут Ребекка попросила достать ее солнечные очки из бардачка и вернула Свена-Эрика к реальности. – Наверное, я оставила их в кабинете, – сказала она. – Голова раскалывается от этого солнца… Могу я попросить тебя об одном одолжении? – Просить не возбраняется, – ответил Свен-Эрик. – Ибо сказано: «Просите, и дано будет вам»[28]. – Хенри Пеккари звонил старшему брату Улле вечером накануне убийства. И мне интересно знать, о чем был этот разговор. Но я не хочу, чтобы полицейские наступали мне на пятки. Это ведь их работа – ходить и расспрашивать людей. Другое дело, если со мной будешь ты. Тогда меня никто ни в чем не обвинит. Напротив, все будут только рады. – Но почему бы тебе не попросить об этом Анну-Марию, Фредде или Томми? – Им и без того хватает, – отмахнулась Ребекка. Свен-Эрик в задумчивости несколько раз провел рукой по усам, а потом издал короткий, радостный смешок. – Ты ведь так и не сказала им, что твоя мама воспитывалась в семье Пеккари, – догадался он. – И теперь боишься, что правда всплывет наружу… Стыдно, Ребекка Мартинссон. – Но я не думаю делать из этого тайну, – возразила Ребекка. – Мама оставила эту семью, когда ей было четырнадцать, и я никогда не имела с Пеккари ничего общего. Не общалась с ними и даже не вспоминала об их существовании. – Но ты расследуешь убийство члена своей семьи. Это нехорошо. – Не вижу в этом ничего плохого. Я не родственница Пеккари, да и Улле пока даже не подозреваемый. Тем более Рагнхильд. У тебя полгорода ходит в родственниках, а с другой половиной ты учился в одной школе. Как бы ты расследовал преступления, если б избегал общения с ними? – Разница в том, что в моем случае об этом знают все. Иногда разумнее отойти в сторону. Прозрачность, Ребекка. Ты когда-нибудь об этом слышала? – Я буду прозрачной, как стеклышко, – пообещала Ребекка, – только не сейчас. – Ну да, сразу после того, как расследуем убийство… А если фон Пост пронюхает? – О, фон Пост переведет на себя все три убийства при первой же возможности. Ну так что, поедешь со мной к Улле Пеккари? Заодно спросим, знал ли его брат отца Бёрье Стрёма. – Поеду… – Стольнаке вздохнул. – Боюсь, ты себя подставляешь, но тебе виднее. Телефон Ребекки запищал – сообщение от Марии Тоб. «Скучаю» – четыре восклицательных знака, сердечко и танцующие женщины в красных платьях. – Плохие новости? – поинтересовался Свен-Эрик. – Девичник в четверг, – ответила Ребекка. – Бывшая коллега из Стокгольма с подругами приезжают покататься на лыжах, заодно навестят меня. Даже не представляю, чем бы их таким удивить. – Удиви селедкой. Сюрстрёмминг[29] – это всегда впечатляет. Он поискал на «Ютьюбе» видео, где американцы впервые попробовали сюрстрёмминг. Ребекка скосила глаза, стараясь не отрываться и от дороги. Свен-Эрик помогал, прокручивал вперед-назад, подносил телефон к ее глазам. Оба громко смеялись. Машина петляла на пустой дороге. * * * Улле жил в большом деревянном доме на Фёрарегатан. Дверь открыла его жена. Астрид Пеккари родилась в 1942-м, в один год с Улле, Ребекка заблаговременно навела о ней справки. Равно как и об обороте их компании, прибыли и официальном доходе семьи Пеккари и их соседей. Из регистра народонаселения Ребекка узнала, что у Астрид есть брат и сестра. На страничке в «Фейсбуке» Астрид постила фотографии внуков, вязаные свитера и кофты, и снимки с путешествия на Тенерифе с Улле в прошлом году. Она носила аккуратную короткую стрижку с косой челкой. И встретила гостей в тщательно выглаженной блузе, несколько не по размеру свободной юбке и с ниткой жемчуга вокруг шеи. Ребекка подумала, что лет двадцать назад такое сочетание считалось классикой. Дешевая кофта, которая дорого смотрится. Ждала ли Астрид гостей или есть люди, которые наряжаются каждый день, даже если никто из посторонних их не видит? Ребекка вспомнила, что сама ходит по дому в ношеных трениках и с пучком немытых волос. – Входите, – пригласила Астрид, после того как Ребекка и Свен-Эрик представились и спросили, дома ли ее муж. – Думаю, вам будет удобно расположиться в гостиной. В прихожей стояла берестяная коробка с бахилами. – Вы хотите, чтобы мы… – Свен-Эрик показал на коробку, но Астрид сделала отклоняющий жест: – Нет-нет. Это все Улле. Но пока я здесь убираюсь, последнее слово за мной. Вам совсем не обязательно даже снимать обувь… – Задержала взгляд на Ребекке. – А вы похожи на Вирпи.