– Боже, какой снегопад, – воскликнула Анна-Мария в машине на пути в Курраваару. – Что будет, если ты не сможешь меня забрать? – Какая же ты красивая! – восхитился в ответ Роберт и покосился на жену. – Следи за дорогой! – Твои призывы здесь мало чем помогут, – ответил Роберт, но послушно повернулся к дороге и скорчил гримасу, желая тем самым показать, с какими трудом ему это дается. Анна-Мария посмотрелась в зеркальце на солнцезащитном козырьке. Она и в самом деле стала красавицей. Йенни накрасила и причесала мать, сделала ей маникюр и одолжила вечерние туфли, взяв с Анны-Марии слово вернуть их в лучшем виде. «Даже не вздумай бегать в них по двору. И не позволяй собаке топтаться на них или того хуже…» Роберт осторожно свернул во двор и остановился у крыльца. Анна-Мария потянулась за золотистым подарочным пакетом на заднем сиденье. Остановилась на полудвижении и вдруг склонилась к плечу Роберта. Он провел рукой по ее волосам – осторожно, чтобы не испортить прически. – Расслабься. Это же праздник. Будет весело. – Но я хочу лежать дома под одеялом и смотреть сериал про акушерок в Ист-Энде. – Иди. Позвони, когда соберешься домой. Осторожно, чтобы не стереть губную помаду, Анна-Мария поцеловала Роберта, вышла их машины и в два шага преодолела расстояние до входной двери. Вошла в прихожую. Со второго этажа доносилась музыка и громкие голоса. Залаял Снуррис. Потом дверь открылась, и Мелла услышала Ребекку: – Анна-Мария, это ты? Поднимайся к нам. Анна-Мария сняла сапоги и обула вечерние туфли Йенни. Осторожно, держась за перила, поднялась по скользкой от растаявшего снега лестнице с блестящим пакетом в руке. И, переступив порог большой комнаты, замерла от ужаса, какой испытывает случайный прохожий, оказавшийся посреди школьного двора в разгар большой перемены. Ни хозяйка, ни гости не были одеты для званого вечера. Более того, они не были одеты вообще. Их майки сушились на вешалках над батареей и крючках для одежды над деревенской печкой. На женщинах ничего не было, кроме лифчиков. Точнее, две из них обвязались еще и передниками. Влажные волосы, остатки косметики под глазами. Когда они представились, Анна-Мария с трудом разобрала их имена. Подготовка к ужину шла полным ходом. – Я что-то перепутала с дресс-кодом? – пошутила Анна-Мария, но ее никто не расслышал. – Боже, какая ты красивая! – закричала Ребекка. – Так это вы похитили у меня Ребекку? – подхватила Мария Тоб. – Она больше не любит меня. Только о вас и говорит. Мария Тоб улыбалась. Она лгала, это было очевидно. Ребекка никогда не говорила о Мелле с этими женщинами. – Интересно. И что она обо мне говорит? – Только хорошее. Анна-Мария мысленно вздохнула и поставила подарок на посудный столик. Она надеялась, что Ребекка не смахнет случайно эту бутылку, почти такую же дорогую, как и платье. А Ребекка тем временем висела у Марии на шее и уверяла, что все еще любит ее, даже если совсем чуть-чуть. – А ты накрасилась, – заметила она, повернувшись к Анне-Марии. – Ты правда ослепительно хороша. Анну-Марию охватило почти непреодолимое желание погладить Ребекку по щеке. Вот только сколько можно топтаться возле этой женщины? – Спасибо, – ответила Мелла. – Чем я могу вам помочь? – Э-э-э… – махнула рукой высокая женщина – София, кажется. – Выпейте лучше пива. Вам придется наверстать упущенное, если хотите за нами поспевать. – Я могу пить и нарезать одновременно, – улыбнулась Мелла. – Я ведь из Кируны. Только вот боюсь за туфли. Дочь убьет меня, медленно и изощренно, если на них будет хотя бы пятнышко, когда я вернусь домой. – Сколько лет вашей дочери? – спросила Клара. Тонкая и прозрачная, как лист бумаги. Анна-Мария заподозрила даже, что Клара принимает амфетамин для подавления аппетита. Она сразу не понравилась Мелле. В ней чувствовалось что-то холодное и скользкое. – Летом будет двадцать, – ответила на ее вопрос Мелла. – Двадцать? – Удивленные возгласы со всех сторон. – В каком же возрасте вы ее родили? В двенадцать лет? Анне-Марии не в первый раз задавали этот вопрос, поэтому ответ на него был готов: – Папе пришлось идти к королю, чтобы мы смогли пожениться. – У Анны-Марии пятеро детей, – воскликнула Ребекка. – Пятеро! Она показала ладонь с растопыренными пальцами. Секундой позже все узнали, что Анна-Мария и Роберт сошлись еще в гимназии. – Здорово! – Вот это да! – Да здравствует любовь! Анна-Мария почувствовала себя зверем в клетке. Точнее, меленьким ночным зверьком в вечернем платье и туфлях на высоких каблуках. * * * Они ели гольца, выловленного в горной реке, и шиитаке с зеленым горошком. Софи взбила бер блан с икрой форели. – Они хотят переместить весь город, представить только, – сказала Клара Анне-Марии. – Интересно, как это ощущается? Мелла начала было отвечать, но Клара отвернулась от нее и ввязалась в какую-то другую беседу, после чего Анне-Марии не оставалось ничего другого, кроме как замолчать. «Говорят, женщины с Венеры, а мужчины с Марса, – подумала Анна-Мария, прислушиваясь к разговорам за столом. – Не знаю, кто придумал эту шутку. Мы с Робертом, во всяком случае, точно с одной планеты». Остальные за этим столом были, похоже, с какой-то другой. Они ездили не просто в «деревню», а в родовые поместья, унаследованные от предков, где их ждал верный слуга-трактор, высокие сапоги и брезентовые плащи защитного цвета. Заводили троих детей – не двоих и ни в коем случае не пятерых, как Мелла. А если еще и собаку, то непременно терьера или лабрадора. Кофе в зернах предпочитали после микрообжарки. Обедали в ресторанах, где официанты носили длинные накрахмаленные фартуки. Записывали в элитные школы детей, когда еще вынашивали их в утробе. И стены в их домах были увешаны фамильными портретами – холст, масло. Эти женщины ели исключительно бездрожжевой хлеб на закваске – кроме прозрачной Клары, которая, конечно же, не употребляла глютен. Ходили на лыжах и под парусом, при этом умение ориентироваться по карте или развести огонь в лесу ценилось в их кругу на удивление невысоко. Анне-Марии вспомнился выпускной бал в Тромсё, где она была с семьей несколько лет тому назад. Одна из кузин Роберта вышла за норвежца и переехала в Тромсё. На вручение аттестатов дети пришли в национальных костюмах – таких красивых, что Анна-Мария чуть не расплакалась от умиления. Но тут Роберт шепнул ей, что такой костюм, с ручной вышивкой и серебряными деталями, стоит от шестидесяти тысяч крон. А ведь есть еще платья для выпускного бала и много других расходов. Когда один из учеников вышел на сцену в джинсах и футболке, слезы Анны-Марии высохли окончательно. Она подумала о родителях, которые не могут ни купить такие красивые костюмы, ни отправить детей в спортивную секцию, школу верховой езды или летний лагерь. А потом дети этих женщин за столом выйдут в большую жизнь и станут говорить, что им ничто не давалось даром, что они сами кузнецы своего счастья… Анна-Мария посмотрела на Ребекку и вспомнила, что та представила ее как «коллегу» – не как подругу или старую приятельницу. «Она стыдится меня», – подумала Мелла. * * * Между тем подали десерт – домашнее мороженое с морошковым вареньем. Все женщины старались втянуть Анну-Марию в разговор. Они задавали вопросы о темных зимах. Неужели не страшно так долго не видеть солнца? И так хотели хотя бы раз в жизни, одним глазком увидеть настоящее северное сияние или полярную ночь… А олени? Их ведь можно встретить в Риксгренсене или как? Стокгольмских подруг Ребекки интересовали комары и январские морозы, и не в последнюю очередь – работа в полиции. У Софии был знакомый полицейский, поэтому она имела некоторое представление обо всем этом. – Это нужная работа, – сказала Анна-Мария. – Я с гордостью ношу синюю полицейскую форму. Все, конечно, согласились. Действительно, очень нужная и важная работа. Куда важнее того, чем занимаются они. Анне-Марии сразу расхотелось развивать эту тему. С какой стати напрягаться, в самом деле? Из опыта работы в полиции Мелла знала, что и за самым роскошным фасадом далеко не всегда все благополучно. Насилие, попытки суицида, наркотики – неужели эти женщины никогда не сталкивались ни с чем подобным? «У них свои заботы, – подумала она. – Они же люди. А я несправедлива по отношению к ним». Но она уже не имела сил выбраться из этой ямы. Ела быстро, как будто боялась куда-то опоздать. И с горячим, и с десертом расправилась раньше остальных. Все мы родом из детства, что здесь поделаешь? Ребекка опьянела еще больше, стала шумной и несдержанной. Софии захотелось настойки, и на столе появилась жестяная банка. Ребекка затянула финскую застольную песню, и дамы наперебой стали блистать познаниями в финском. «Ei saa peittää»[63] – эту надпись на батареях видели все. Анна-Мария не могла смотреть на Ребекку, которая, похоже, хотела казаться пьяней, чем есть, и явно переигрывала. Она готова была спорить, что в банке – обычная водка из «Сюстембулагета». На столе появились сыры, которые гостьи привезли с собой, и разговор зашел о сырах, винах и французских деревнях. Анна-Мария вышла в туалет, где старалась вести себя так, чтобы ее не было слышно. – Что будет с погодой? – спросила бледная Клара, когда Мелла вернулась. – Прояснится, как думаешь? Здесь хорошо, но хотелось бы увидеть и горы. Все открыли «Гугл», и Ребекка прочитала вслух, что погода ожидается переменчивая, но без снега. Это так? Все посмотрели на Анну-Марию так, будто она умела гадать по оленьим внутренностям. Мелла пожала плечами – ни малейшего понятия. – Как все-таки здесь здóрово, – сказала Клара, которой уже приходилось кататься на лыжах в Риксгренсене. – Я готова платить и дальше, лишь бы Норрланд продолжал жить.