— Все в порядке, Мила. Я знаю, каково это — быть влюбленной. Ничто и никто больше не имеет значения. Весь мир может рухнуть вокруг тебя, а тебе будет все равно. Я хочу сказать, что если бы ты приняла то, что он рассказал тебе о смерти своей матери, ты бы не стала поднимать эту тему сейчас. Ты бы не чувствовала необходимости обсуждать это. Я усмехнулась и посмотрела в другую сторону. — Это неправда. Я просто пыталась успокоить тебя, потому что увидела обиду в твоих глазах, когда Сэйнт сказал, что тебе не обязательно здесь оставаться. Если кому-то и знакомо неумение моего мужа подбирать нужные слова с должной долей такта, так это мне. Елена ухмыльнулась и склонила голову набок. — Ты так неожиданно называешь его своим мужем в таком любящем тоне, тогда как неделю назад ты сидела на моей кровати и возмущалась тем, что он тебе лгал. Удивленная и сбитая с толку ее реакцией, я в недоумении уставилась на нее. — Мне жаль, если ты чувствуешь себя обиженной или оскорбленной, Елена. Но ты должна знать, что я никогда даже не попытаюсь занять твое место в жизни Сэйнта. Да, мы любим друг друга, и у нас будет своя семья. Но ты — такая же часть этой семьи, как и мы. — Не опекай меня, Мила. — Она встала с кресла и поправила ткань своей бордовой шелковой блузки. — Это не первый раз, когда мужчина, которого я люблю, отвергает меня, найдя другую, за которую можно уцепиться. Ее каблуки застучали по крыше, и она повернулась ко мне спиной — явный знак того, что наш разговор окончен. Я была совершенно не готова к ее неожиданно враждебной реакции. Ее задело то, что Сэйнт вел себя так, будто она больше не нужна. Я понимала это, хотя и знала, что он говорил ей о том, что она теперь может делать все то, что всегда хотела, но не могла, потому что чувствовала себя обязанной быть рядом с ним. Его сердце было на правильном месте. К сожалению, ее сердце было ранено. Я немного постояла на крыше, позволяя нью-йоркскому солнцу падать на меня, и мои поры впитывали витамин D. Вокруг стоял шум транспорта и звуки шумного города. Меня это не беспокоило, поскольку я выросла в этом мире. Но после того, как я ощутила мир и спокойствие жизни на "Императрице", я могла понять, как Елена может чувствовать себя раздраженной и подавленной всем этим. Я вздохнула и подняла шею, закрыв глаза от резких и ярких лучей солнца. Очевидно, Елена чувствовала то же, что и Сэйнт, — роль его отца в смерти матери. Она не признавалась в этом так многословно, но по ее реакции было ясно, на чьей стороне спор. Но для меня это не имело смысла. Я до сих пор не могла взять в толк, почему отец Сэйнта убил свою жену и представил это как самоубийство. Я едва знала этого человека, но я смотрела в его глаза в ту ночь, когда он убедил Рафаэля, что они на одной волне, и в результате мы с Еленой дожили до следующего дня. Подожди. Я открыла глаза и выпрямилась. Елена. Елена была там той ночью, истекая кровью на полу в ванной. Когда я сказала отцу Сэйнта, что Елена была там, он, кажется, был удивлен, даже встревожен. И после того, как Сэйнт застрелил Рафаэля, его отец оставался рядом, задерживаясь на заднем плане, пока… пока Елену не вывезли медики. Нет. Я покачала головой. Я слишком много думала об этом. Конечно, он должен был беспокоиться о Елене. Она была сестрой его покойной жены. — Боже. — Я провела пальцами по своим непокорным кудрям, разочарование грызло мой позвоночник. — Миссис Руссо. Я вздрогнула, когда рядом со мной появился временный заместитель Джеймса. — Господи, Виктор. Вы меня напугали. — Прошу прощения, миссис Руссо. Меня попросили передать вам это. Он протянул мне конверт, и я нахмурилась. — Для меня? — Да, мэм. Я взяла конверт с моим именем на лицевой стороне и без адреса. — Кто… Но Виктора уже не было, и дверь, ведущая в дом, закрылась. — Странный человек, — пробормотала я про себя, доставая из конверта листок бумаги. Я хотел бы продолжить наш разговор. В два часа в Отеле «Гринвич». Виктор проводит вас. Р. Мое нутро скрутилось в тысячу узлов, когда я поняла, кто подписал эту букву "Р" внизу листа бумаги. Руссо. Мистер Руссо. Какого черта он делал здесь, в Нью-Йорке, и зачем ему понадобилось видеть меня? А еще лучше… как, черт возьми, он добрался до Виктора? Знай, кто твои друзья. И знай все, что нужно знать о тех, кто ими не является. Бесполезно было пытаться понять, откуда эти люди знают все на свете. Это было похоже на шахматную партию между ними, всегда старающиеся думать на три хода вперед. Но Елена была права. Когда я не могла разобраться в чем-то, это поглощало меня. Это было все равно что часами собирать головоломку и в конце обнаружить, что одного кусочка не хватает. Один крошечный недостающий кусочек, который делает невозможным завершение картины, и это сводит с ума. Теперь казалось, что отец Сэйнта хранит этот последний кусочек и дает мне возможность найти его. Но если он был дьяволом, как утверждал Сэйнт, ему нельзя было доверять. Что, если это ловушка? Что, если он использует мое любопытство, чтобы выманить меня из-под защиты Святого? Все знали, что любопытство убивает кошку. Что бы я ни думала, между ними все еще шла война — именно из-за нее я и оказалась здесь. Я должна была игнорировать его. У меня не было другого выбора. Сэйнт был моим мужем и считал, что его отец представляет угрозу, так же, как и я. Я разорвала бумагу на мелкие кусочки, которые посыпались на белую скатерть, в голове крутились вопросы и надежды найти ответы. Но это было слишком рискованно. Не было ответа, который стоил бы того, чтобы рисковать тем кусочком счастья, который Сэйнт, и я наконец-то смогли найти под всем этим хаосом. Я подобрала каждый клочок порванной бумаги и подошла к краю крыши, глядя на проплывающие внизу улицы. Все это было частью шахматной партии между Сэйнтом и его отцом, и теперь, когда я больше не была пешкой Сэйнта, доверяя его отцу, я могла оказаться пешкой противника. Нью-йоркский ветерок усилился, и я раскрыла ладонь, позволяя кусочкам бумаги сдуваться с моей ладони, а ветер нес их мимо окон соседних зданий. Это было похоже на наблюдение за тем, как разлетаются нужные мне кусочки головоломки. Два часа. Отель "Гринвич". Шанс выяснить, была ли моя интуиция в отношении мистера Руссо ошибочной… или точной. *** От винтовой лестницы, ведущей в гостиную, у меня закружилась голова. Последние пару дней я боролась с легким недомоганием. Вряд ли это можно было назвать утренней тошнотой. Просто периодическое головокружение и тошнота по утрам, о которой предупреждал врач. — Я сказал ей, потому что она моя жена, и я хочу, чтобы у нас все получилось. Я замолчала, услышав голос Сэйнта из столовой. — Я знаю, что ты любишь ее, Марчелло. Я видела, как вы влюблялись друг в друга прямо на моих глазах. И, ей-богу, ты знаешь, что я болела за вас, чтобы вы поняли, насколько вы идеально подходите друг другу, с тех пор как все это началось. — Тогда в чем проблема, Елена? Я тихонько поднялась на две ступеньки, чтобы меня не заметили, пока я подслушивала, похоже, горячий разговор. — Я прочитала карты прошлой ночью. — О, Боже мой, — вздохнул Святой. — Опять эти чертовы карты. — Да, чертовы карты. И знаешь, какая карта мне открылась? — Я действительно не хочу знать. — Я услышала тяжелые шаги, похожие на шаги Святого. — Это была Башня, Марчелло. — Это должно что-то значить для меня? Каблуки Елены стучали по полу, когда она шла за ним по коридору. — Когда я вытащила эту карту, я увидела Милу. Я видела ее лицо так четко, как будто она была рядом со мной. Мое сердце заколотилось, и я тяжело сглотнула. — Прекратите смотреть эти чертовы карты, тетя. — Ты не должен был говорить ей, Марчелло. Она и так много пережила. Ей не нужно, чтобы на ее плечи легло дополнительное бремя твоего прошлого. — Она моя жена! — Голос Святого пронесся по квартире, и я затаила дыхание, когда его гнев ударил мне в грудь. — Она моя жена, — повторил он более спокойно. — Она имеет право знать. Если у нас есть хоть какой-то шанс сохранить брак, я должен быть честен с ней. — Честность — благородное качество. Но Мила является членом нашей семьи всего несколько месяцев. Она не знает нашего прошлого так, как знаем его мы. — Что ты хочешь сказать? Да, Елена. Что ты пытаешься сказать? — Она не верит тебе, Марчелло. Она видит в твоем отце человека, который спас ее от брата, а не того, кто виновен в смерти твоей матери. О, Боже. Как она может? Наступила оглушительная тишина, и я пожалела, что не могу увидеть лицо Святого. Увидеть его выражение, чтобы знать, о чем он думает. Звуков не было, и я начала думать, что, может быть, они ушли. И как раз когда я приготовилась спускаться по лестнице, я услышала голос Сэйнта. — Я люблю тебя, тетя. Я обязан тебе больше, чем когда-либо смогу отплатить. Но я думаю, что тебе нужно отправиться в путешествие в Южную Африку, уделить время себе. И я советую тебе сделать это как можно скорее. За его словами последовали тяжелые шаги, и мое сердце оборвалось из-за Елены. Хотя я не была до конца уверена в ее намерениях во время их разговора, я знала, что она любит Сэйнта как сына, и ей должно быть невероятно тяжело отпускать его. Но я не могла избавиться от ощущения, что за этим кроется нечто большее. Она не хотела, чтобы я узнала о причинах разрыва между Сэйнтом и его отцом. Я осторожно присела на ступеньки, мои мысли разбегались. Этот чертов недостающий кусочек головоломки должен был свести меня с ума, а мои инстинкты кричали мне, что в этой истории было гораздо больше, чем мне рассказали. И теперь, после конфликта с Еленой, можно было предположить, что Святой не станет обсуждать эту тему в ближайшее время. Она говорила так, будто он совершает большую несправедливость, делясь со мной болью своего прошлого… а это была полная чушь. Я справлялась со Святым в его худшие времена. И уж точно справлюсь с его самым уязвимым местом. Краем глаза я заметила, как Виктор прошел мимо одной из колонн в фойе. У меня был только один способ найти этот недостающий кусочек головоломки, и как бы я его ни ненавидела, я должна была это сделать. Если я не сделаю этого, он будет грызть мои кости, и я никогда не успокоюсь.