Она сглатывает, поворачивается ко мне спиной для некоторого уединения, протягивает руку и расстегивает лифчик. Он падает на пол под ней. Мой член теперь тверже камня, когда я смотрю на обнаженную кожу, ничего так не желая, как разукрасить ее злыми красными рубцами. После, когда она решит, что хуже уже быть не может, разрезать ее кожу до крови, а затем поклоняться ей руками, губами и зубами. Я сжимаю челюсть и трясу головой, пытаясь прогнать туман из своих мыслей. Это ничем не отличается от любого другого наказания, которое я назначаю, даже если передо мной Камилла Морроне. Средство дисциплинировать и научить, а не способ завестись или удовлетворить свои больные фантазии. Я тянусь к хлысту и снимаю его со стены, закрывая глаза и делая глубокий вдох. Сгибая пальцы, я привыкаю к знакомому и успокаивающему ощущению кожаной рукоятки в руке. Это приносит мне спокойствие, которое так необходимо, поскольку садистские мысли взяли верх. Я открываю глаза. — Упрись руками в стену и не двигай ими. Иначе мне придется связать тебя. Она делает шаг вперед, выставляя руки перед собой. А затем я опускаю хлыст тяжелой дугой по центру спины Камиллы. Она вскрикивает от боли и удара, ее ноги дрожат под ней, когда она царапает стену. Это не вопль, но в звуке слышна боль. Предвкушение охватывает меня, и я задаюсь вопросом, прав ли насчет Камиллы и ее предпочтений, или я ошибся три года назад. Моя хватка становится неестественно крепкой, когда я снова хлещу ее. В этот раз звук больше похож на смесь крика и стона, из-за чего член становится еще тверже. На третий раз, я гортанно стону, когда она в ответ на моё наказание сжимает бедра вместе, и нет никаких сомнений в том, что это крики удовольствия. — Это должно быть больно, мисс Морроне. Почему же звучит так, словно тебе приятно? - рычу, потерянный в своих больных фантазиях. Я никогда не разговариваю со студентами во время наказания, и все же нарушаю это правило с единственной девушкой, с которой точно не должен был этого делать. — Что Вы имеете в виду, сэр? - спрашивает она голосом слаще меда. Я снова опускаю хлыст, и ее бедра трутся друг о друга, когда она стонет. — Ты звучишь так, будто тебя трахают, а не хлещут. Она ахает на это, оглядываясь на меня через плечо. Медово-карие глаза расширены настолько, что в них почти не видно карих ободков. Расширены от смеси боли и удовольствия. — Лицом к стене, - рявкаю я, не говоря больше ни слова, пока раз за разом опускаю хлыст на ее идеальную кожу, оставляя гневные рубцы. Садист внутри меня теряется в этом моменте, рисуя картину на ее неиспорченной, без единого пятнышка коже. Боль может быть формой искусства, или, по крайней мере, для меня это всегда было так. Кожа - мой холст, а кровь - мои краски. — О, Боже, - ворчит Камилла, когда ее бедра, кажется, содрогаются. И тогда я понимаю, что она кончила от боли, так как вижу, как по внутренней стороне бедра стекает влага от ее возбуждения. Это зрелище сводит меня с ума, и на этот раз я использую слишком много силы: хлыст опускается и рассекает ее прекрасную кожу, вызывая у нее резкое хныканье. Вид крови пробуждает во мне что-то дикое и первобытное, когда я опускаю хлыст. Потребность прикоснуться к ней, размазать кровь по себе совершенно опьяняет, и ее невозможно игнорировать. И все же приходится напомнить себе, что она ученица. Запретная, недоступная и чертовски невинная для меня. Камилла продолжает тереть бедра друг о друга, как маленькая грязная мазохистка, какой она и является, даже после того, как я порезал её. Даже после того, как испытала оргазм. Я подхожу к ней, хотя знаю, что это плохая идея. — У тебя идет кровь, - говорю я хриплым голосом, прикасаясь к ране. Она внезапно выпрямляется, в ее теле чувствуется напряжение, поскольку она не осознавала, что я был так близко. — Сэр? — Думаю, я зашел слишком далеко. Мой палец обводит порез, и я размазываю кровь по ее загорелой коже, мои ноздри раздуваются от желания слизать её и поглотить. Садист внутри меня отчаянно хочет вырваться на свободу и погубить эту невинную девушку. Она смотрит на меня через плечо, глаза расширены от удовольствия. — Не уверена в этом, - бормочет она, прикусывая нижнюю губу. Я рычу, звук настолько животный, что зажигает страх в ее глазах. Ей следует бояться, потому что она не знает, какие садистские, греховные вещи я хочу с ней сделать. — Ты слишком наслаждалась своим наказанием, не так ли, Камилла? Ее ноздри раздуваются, но страх остается, когда она проводит языком по нижней губе. — Я не понимаю, о чем Вы. Я хватаю ее за бедро, заставляя напрячься. — Ты точно знаешь, что я имею в виду, - трение бедер друг о друга от изысканной боли. Не думай, что я не видел. - Я остро осознаю, что она полуобнажена, и желание сжать ее грудь и ущипнуть за соски очень соблазнительно, но я сопротивляюсь. — Я видел всё, - бормочу, давая понять, что прекрасно понимаю, что она кончила от боли. Камилла вздрагивает, ее щеки становятся темно-красными, когда она отводит от меня взгляд. — Со мной что-то не так. Мои пальцы двигаются вверх и вниз по порезу на ее коже, размазывая кровь по прекрасному холсту. Я подношу испачканные кровью пальцы к губам и со стоном облизываю их. — Восхитительно, Камилла. Она оглядывается на меня, глаза расширяются, когда она видит, что я слизываю ее кровь. — С тобой абсолютно всё так. Ее ноздри раздуваются, и, кажется, что страх и желание вступают в войну в ее глазах. Каждая эмоция борется с другой за доминирование, но именно этот страх возвращает меня к реальности. Эта девушка – студентка, черт возьми. Я убираю руку с ее кожи и делаю шаг назад, поднимая лифчик и рубашку. — Твое наказание окончено, Камилла. - Я сую вещи ей в руку и отворачиваюсь. — Надеюсь, ты сможешь найти выход. — Да, сэр, - говорит она, её голос звучит тонко и надрывно из-за моей спины. Я, не оглядываясь, выхожу из подвала и возвращаюсь в свой кабинет, понимая, что позволил этой встрече выйти из-под контроля. Если она снова придет ко мне, я не смогу наказать ее, только не так. В противном случае, боюсь, что не смогу удержаться от того, чтобы поступить с ней по-своему. Глава 5 Камилла Кафетерий переполнен, потому что я опоздала на завтрак. Мои подруги уже сидят за нашим обычным столом. Я пробираюсь сквозь толпу и беру поднос с блинчиками, прежде чем присоединиться к ним. Я сажусь на свое обычное место, морщась при этом. — Все еще болит? - Спрашивает Адрианна, замечая мой дискомфорт. — Да. - Киваю, отправляя в рот вилку с едой. Прошло уже пять дней после моего наказания от Ниткина, но синяки, которые он нанес на этот раз на моей спине, гораздо хуже тех, что были, когда я училась в девятом классе, а порез только-только заживает. — Думаю, он стал немного грубее с тех пор, как меня посылали к нему в последний раз. Ева прочищает горло. — Телесные наказания Ниткина - это варварство, если хотите знать мое мнение. Нат качает головой. — Чего ты ожидаешь от такой школы, как эта? — Тебе действительно не стоило так заступаться за меня перед тренером. Я улыбаюсь, потому что Адрианна ненавидит, когда люди попадают в неприятности из-за нее, но дело было не только в этом. — Разве не так поступают друзья? - Я отмахиваясь. — В конце концов, он вел себя как придурок, придираясь к нам двоим, потому что ему обидно, что ты не хочешь с ним трахаться. Болтали все, но выделил он нас . - Я сжимаю челюсть. — Поэтому я сорвалась. Ева кивает. — Да, похоже, Арч может быть настоящим мудаком. — Но, может быть, в следующий раз лучше держи рот на замке, чтобы избежать этого. Нат кивает мне, когда я неловко наклоняюсь вперед, следя за тем, чтобы моя спина не опиралась на стул.