– Джордж – Дикки. Прием. – Прошу разрешения повернуть и поискать выживших, сэр, – сказала рация. – Разрешаю. Какие у вас повреждения? – Мы лишились одного орудия, сэр. Четырехдюймовки. Семеро убитых, несколько раненых. Снаряд попал прямо в артустановку. – Какие еще повреждения? – Ничего серьезного, сэр. Снаряды по большей части прошли насквозь, не взорвавшись. На расстоянии двадцать ярдов снаряды летели практически с дульной скоростью, поэтому и проходили насквозь, если только не ударяли во что-нибудь массивное вроде орудийной башни. – С пожаром справляемся, сэр, – продолжала рация. – Думаю, уже могу доложить определенно, что он потушен. – Вы мореходны? – О да, сэр. При нынешнем слабом волнении более или менее мореходны. Пробоины залатаем в два счета. – Мореходны, но не боеспособны. Слова могли бы прозвучать драматично, произнеси их кто другой, а не Краузе с его бесцветным голосом. – Ну, у нас по-прежнему есть «Бофорс»[50], сэр, и еще две глубинные бомбы остались. – Очень хорошо. – Мы приближаемся к разлитому топливу, сэр. Целое озеро… думаю, оно скоро до вас дойдет, сэр. – Да, я его вижу. – Краузе и впрямь видел округлую область без единого белого гребня. – Обломки есть? – Там кто-то плывет. Через минуту мы его подберем. Да, сэр, есть обломки. Сейчас я не вижу, что именно, но мы их поднимем. Будут доказательства. Мы точно ее потопили, сэр. – Да. – Будут приказы, сэр? Приказы. Один бой закончен, надо готовиться к следующему, который может начаться в ближайшие десять секунд. – Мне бы хотелось отправить вас в порт, – сказал Краузе. – Сэр! – укоризненно произнесла рация. Комптон-Клоуз знал про сопровождение караванов не меньше самого Краузе, а возможно, и больше. Каждый корабль на счету, даже маленький продырявленный корвет с «Бофорсом» и двумя глубинными бомбами. – Хорошо, займите позицию в завесе, как только соберете доказательства. – Есть, сэр. Пловцу сейчас бросаем конец, сэр. – Очень хорошо. Приказы по его поводу вам известны. – Да, сэр. Инструкции по поводу уцелевших членов экипажа подлодки были разработаны очень тщательно; разведка ВМФ нуждалась в любых полученных от них сведениях. Требовалось немедленно изъять любые документы из карманов спасенного, пока тот не успел их уничтожить, и записать все, что он сообщит. – Отбой, – сказал Краузе. Топливное пятно теперь дошло и до «Килинга», все чувствовали его резкий запах. Никаких сомнений, что лодка уничтожена. Она затонула, и с ней сорок-пятьдесят немцев. Фашистский капитан погиб как мужчина, даже если (как оно, скорее всего, и было) лодка не смогла погрузиться из-за чисто механической поломки, за которую тот нес полную ответственность. Он дрался до конца, до последнего стараясь причинить противнику как можно больше вреда. И хотя Краузе отвлекся на непрошеную надежду, что и сам, если случится погибнуть, погибнет так же, только за правое дело, сейчас не было времени предаваться таким мечтам. На поверхности подлодка сражалась отлично, маневрировала идеально, куда лучше, чем под водой. Это тоже может стать информацией для разведки ВМФ; возможно, капитан раньше командовал надводным кораблем, а на субмарину его определили без достаточной подготовки. Дисциплина на лодке сохранялась до последнего. Торпеду, поразившую «Килинг», выпустил человек с холодной головой и железными нервами. Среди рвущихся снарядов, возможно при заклинившем механизме наводки, он поймал «Килинг» в прицел при повороте и в последний миг перед смертью нажал педаль пуска. И было умерших, которых умертвил он при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей[51]. Эти умершие были на борту «Килинга», а Краузе уже несколько секунд предавался праздным мыслям, когда столько требовалось сделать. На крыло мостика, оглядеть ущерб. Пожар потушили; клочья пены все еще мотались по палубе с каждым креном судна. Петти тоже был на палубе. – Вернитесь на свой пост, мистер Петти, и доложите обстановку. – Есть, сэр. Аварийно-восстановительная служба «Килинга» не выдержала испытания боем; надо будет принимать меры. Двое матросов с носилками пробирались по искореженной палубе; на носилках лежало привязанное неподвижное тело. Баталер третьего класса Мейер. К громкоговорителю: – Говорит капитан. Мы потопили подлодку. Сейчас вокруг нас вытекшее из нее топливо. «Додж» подобрал уцелевшего. Десяток наших снарядов попал в подлодку, в нас попала ее торпеда. Мы потеряли товарищей. У нас есть тяжелораненые. – Предложения не складывались. Краузе не мог заставить себя думать о подобающих фразах. – Эти люди исполняли свой долг. Следующая подлодка нам за них заплатит. Наш поход еще не закончен. Всем сохранять боеготовность. Речь получилась плохая. Краузе не был оратором, а сейчас, сам того не сознавая, вновь переживал тяжелейшее похмелье после напряженного боя, еще усиленное усталостью. Он замерз под теплой одеждой и одновременно взмок от пота, так что знал: стоит на мгновение расслабиться, его зазнобит. На переборке рядом с громкоговорителем висело зеркальце – реликт мирного времени. Краузе не узнал собственное отражение и оттого вгляделся пристальнее. Глаза отяжелели, веки покраснели. Незастегнутый башлык болтался на заросших щеках. Краузе не воспринимал это лицо как свое, пока не увидел грязное пятно под носом – след давным-давно размазанного майонеза. На подбородке засох яичный желток. Краузе вытер его перчаткой. Все лицо было противное и липкое. Ему надо было умыться. Принять душ, побриться… стоило об этом подумать, как потребности начали напоминать о себе одна за другой. Краузе, волоча ноги, вернулся в рубку и рухнул на стул, вновь приказывая усталому телу не дрожать. Что теперь? Надо и дальше тянуть эту лямку. Локатор по-прежнему пикал. В Атлантике по-прежнему было полно врагов. – Мистер Найстром, примите управление. – Есть, сэр. – Займите позицию для патрулирования фронта конвоя. – Есть, сэр. Петти доложил о проведении аварийных работ. Смотреть Петти в лицо, пока тот говорит. Это была его первая проверка в боевых условиях, несправедливо выносить о нем окончательное суждение. Надо сделать ему выговор, но тщательно подобрать слова, потому что их могут услышать другие в рубке. – Спасибо, мистер Петти. Теперь, когда вы увидели свое подразделение в действии, вы поняли, какие меры надо принять для улучшения его работы. – Да, сэр. – Очень хорошо, мистер Петти. Фипплер доложил о действиях артчасти во время боя. Он насчитал семь безусловных попаданий из пятидесяти с лишним выстрелов. – Мне казалось, их было больше. – Возможно, сэр. Могло быть много попаданий, которых мы не заметили. – В любом случае отличная работа, мистер Фипплер. Молодцом. – Спасибо, сэр. И орудие номер четыре по-прежнему заряжено. Прошу разрешения разрядить через дуло. Фипплер спрашивал разрешения произвести выстрел. Оставшийся в горячем орудии заряд слишком опасно извлекать обычным способом: вызванные нагревом химические изменения делают его нестабильным. Краузе огляделся. Внезапный выстрел может смутить конвой, но вряд ли вызовет панику больше той, что уже есть. – Разрешаю, мистер Фипплер. – Поблагодарить за все; собрать мысли, ничего не упустить. – Только прежде отправьте кого-нибудь объявить о выстреле по громкой связи. – Есть, сэр. Спасибо, сэр. Выстрел может встревожить конвой, но с этим ничего не поделаешь, а вот команду «Килинга» лучше предупредить. Ложных тревог по возможности следует избегать, они притупляют бдительность. Теперь он наконец-то мог спуститься в гальюн. Краузе не помнил, сколько часов назад подумал было сделать это профилактически; за это время потребность успела превратиться в острую и настоятельную. Спускаясь по трапу, он слышал предупреждение Фипплера по громкой связи, но не отметил его про себя, поскольку думал, надо ли нарушить радиомолчание и сообщить в Лондон о растущей беспомощности эскорта. Вопрос был настолько важный, что не оставил места для других мыслей, так что Краузе начисто забыл про свой недавний разговор с Фипплером, и грохот орудия номер четыре застиг его в гальюне как гром с ясного неба. Напряжение электрическим разрядом прошло по всему телу и тут же отпустило, как только Краузе вспомнил, что произошло. Следом пришла досада на себя, шок от того, как быстро он все забыл, и слабость от пережитого испуга. Тем не менее Краузе сознательно задержался еще на две минуты, тщательно, с мылом вымыл лицо и руки и растерся полотенцем. Сразу стало заметно лучше. Он даже вспомнил взять башлык и перчатки, прежде чем начать утомительный подъем по трапам к мостику. Четверг. Собачьи вахты – 16:00–20:00 Снова менялась вахта. Краузе мучительно взбирался по трапу – каждый шаг отдавался болью в ногах, – а навстречу ему спускались подвахтенные, оживленно болтая, словно школьники на перемене. Видимо, последние события их взбудораживали; во всяком случае, усталыми они не выглядели. – Слышал Краута?[52] – спросил один молодой матрос другого. – Он сказал… Кто-то приметил Краузе на трапе и ткнул говорящего в бок. Все посторонились, пропуская капитана. – Спасибо, – сказал Краузе, протискиваясь мимо них. Он почти не сомневался, что матросы называют его Краутом. Вот и подтверждение. К нему неизбежно должно было прилипнуть именно это прозвище. Только офицеры между собой называли его прозвищем времен Аннаполиса – Упрямый Ганс. В рубке ему отсалютовали сразу двое – Чарли Коул, разумеется, и Темме, врач. – Вы ее потопили, сэр, точно, – сказал Коул. – Да, мы ее потопили, – ответил Краузе. – Докладываю о потерях, сэр, – начал Темме и глянул на листок бумаги в руке. – Трое убитых. Старшина-артиллерист третьего класса Пизани, матрос второго класса Маркс, стюард второго класса Уайт. Все тела сильно изуродованы. Двое раненых. Матрос второго класса Боннор, баталер третьего класса Мейер. Оба лежачие. У Мейера сильно повреждены оба бедра. – Очень хорошо, доктор. – Краузе повернулся к Найстрому и принял его доклад о смене с вахты. – Очень хорошо, мистер Найстром. – Я тут посоветовался с доком и кое-что вам прописал, капитан, – сказал Коул.