Орел? «Виктор» вызывает его по рации? Трепет надежды. Краузе схватил трубку: – Джордж – Орлу. Прием. – Торпеда попала нам в машинное отделение, – произнес все тот же апатичный английский голос. – Здесь «Кадена». Она берет нас на буксир. – Я вижу «Кадену», – сказал Краузе. – А мы сразу за ней, сэр. Машинное отделение залито, электричества нет. Мы только что подключили рацию к аккумулятору. – Секунду. Мистер Харбатт! «Кадена» берет «Виктор» на буксир. Обходите их на расстоянии полмили. – Есть, сэр. Назад к рации. – Я патрулирую вас на расстоянии в полмили. – Спасибо, сэр. Мы делаем все, чтобы спасти корабль. – Нисколько не сомневаюсь. – Переборки неплохо держат, сэр, и мы раскрепляем их подпорами. Беда в том, что много пробоин и в других отсеках. Сейчас заделываем их. – Да. – «Кадена» забрала у нас сто человек, всех, кто сейчас не нужен. Тридцать погибли в машинном отделении. – Да. – У нас пятипроцентный крен на правый борт и осела корма, сэр, но на буксире идти сможем. – Да. «Кадена» передает буксирный трос? – Да, сэр. Думаю, еще минут пятнадцать – и двинемся. – Хорошо. – Будем использовать ручной рулевой привод, так что до определенной степени сможем управлять кораблем. – Хорошо. – Капитан просит доложить вам, сэр, что «Короля Густава» подбили прямо перед нами. Насколько мы видели, в него попали три торпеды через короткие промежутки времени. Похоже, веер, выпущенный с близкого расстояния. – Да, похоже. – Он затонул меньше чем за пять минут. «Кадена» подобрала капитана и часть команды, сэр. – Да. – Нас торпедировали, когда он тонул. Локатор не услышал торпед, было слишком много помех. – Да. – У нас оставалась только одна глубинная бомба, сэр. Мы поставили ее на предохранитель и сбросили. – Хорошо. Взрывы глубинных бомб на тонущих судах погубили многих, кто иначе мог бы спастись. – Капитан просит поблагодарить вас, сэр, за все, что вы сделали. Он говорит, мы славно вместе поохотились. – Я жалею, что не сделал больше, – ответил Краузе. Это был разговор как будто с голосом из могилы. – И еще капитан просит меня попрощаться, сэр, на случай если он больше с вами не увидится. – Очень хорошо. – Удобно, что есть такая официальная фраза на любые случаи. Однако ее мало, она годится только закрыть паузу. – Передайте ему, что я надеюсь увидеться с ним в Лондондерри. – Есть, сэр. Буксирный трос закрепили. Скоро потянут. – Очень хорошо. Доло́жите результаты. Отбой. Последний свет погас. Стемнело, но темнота была не полная, и Краузе различал на правом траверзе темные силуэты – «Кадену» и «Виктор». «Килинг» обходил их, прощупывая локатором море, радаром – поверхность. Краузе вновь погрузился в расчеты. Окружность диаметром в милю имеет длину около трех миль; «Килинг» совершит круг минут за двадцать. Подлодке в двух милях, за пределами дальности локатора, нужно двадцать минут, чтобы на скорости шесть узлов преодолеть это расстояние и выпустить веер торпед с дистанции в полмили. «Килинг» успеет вернуться раньше. Он достаточно надежно прикрывал оба корабля. И это необходимо. Эсминцы бесценны. Надо сделать все, чтобы «Виктор» добрался до порта. Починить его в десять раз быстрее, чем построить новый, и все его незаменимое оборудование будет спасено. А «Кадена» под завязку набита людьми. За этот переход она спасла десятки жизней; океанские буксиры ее типа немногочисленны и почти так же ценны, как эсминцы. Вне всяких сомнений, его долг – прикрывать «Виктора» и «Кадену», оставив весь прочий конвой на два корвета. Было печальное утешение в мысли, что здесь нет дилеммы, требующей мучительно взвешивать шансы. Его снова позвала рация. – Двинулись, сэр. Делаем три узла и попробуем дойти до пяти, но капитан опасается за переборки. Руля слушается… в какой-то степени, сэр. – Очень хорошо. Курс ноль-восемь-пять. – Ноль-восемь-пять. Есть, сэр. Четверг. Предполуночная вахта – 20:00–24:00 Харбатт отсалютовал в темноте: – Докладываю о смене с вахты, сэр. – Положенные фразы. – Мистер Карлинг заступил на вахту, сэр. – Очень хорошо, мистер Харбатт. Спокойной ночи. Рация. – Больше четырех узлов делать не получается. Если прибавить скорость, сильно увеличивается крен. Думаю, из пробоины выпирает кусок обшивки, он гонит воду внутрь, а это плохо для кормовой переборки. – Ясно. – Мы учимся им управлять, сэр. – Ясно. Здесь, на «Килинге», царила могильная тишина. Там, за чернотой, люди работали как одержимые. Раскрепляли переборки в кромешной тьме, озаренной лишь слабым светом фонариков. Пытались заделать пробоины в грохоте хлещущей снаружи воды. Пытались управлять кораблем, передавая команды с мостика по цепочке, налегая на ручной рулевой привод, в то время как корабль непредсказуемо рыскал, каждую секунду угрожая порвать буксирный канат. – Мистер Карлинг! – Сэр! Краузе подробно обрисовал положение: курс и скорость «Кадены», необходимость постоянно обходить ее, ведя поиск локатором. «Килинг» должен был описывать вокруг нее серию эллипсов, покуда она ползет со скоростью шесть узлов, каждый эллипс чуть-чуть – почти неощутимо – ближе к безопасности. Легкая и красивая задачка – рассчитать, как «Килингу» на скорости двенадцать узлов кружить вокруг «Кадены» с ее четырьмя. Другие задачи так просто не решались. С каждым часом они будут отставать от конвоя еще на четыре-пять миль. «Виктор» придется буксировать много дней; топливо у «Килинга» закончится куда раньше. Надо запросить у Лондона помощь, надо нарушить радиомолчание. Это горькое решение он в силах принять. Ничего другого не остается. Но… Есть немецкие радиопеленгаторные станции, есть немецкие подлодки в море. Дёниц к настоящему времени уже знает позицию, курс и даже состав каравана – все это передали подлодки. В этом смысле серьезных причин соблюдать радиомолчание вроде бы нет, но это не так. Как только немецкие системы слежения уведомят Дёница о радиограмме, тот спросит себя, чем она вызвана, и ответ может быть только один: караван в таком плохом состоянии, что запрашивает немедленную помощь. Для Дёница это будет достаточным основанием отправить против него все свободные подлодки. Капитан, выпустивший торпеды по «Виктору», поймет, что они достигли цели и что «Виктор» можно сбросить со счетов. Если конвой будет соблюдать радиомолчание, Дёниц и капитан подлодки не узнают, что он практически беззащитен. Это веский довод. И все же конвой остался почти без охраны, а «Виктор» придется буксировать много дней, значит помощь необходима. «Доджу» и «Джеймсу» едва ли хватит топлива до Лондондерри. «Килингу» практически нечем будет отбить решительную атаку на «Виктор» и «Кадену». Надо запрашивать помощь, надо проглотить свою гордость, надо рискнуть. Гордость он проглотит, а риск можно свести к минимуму. Если отправить радиограмму прямо сейчас, у Дёница на подготовку атаки будет целая ночь. Впереди семь-восемь часов темноты, и в это время Лондон ничего не сможет предпринять. Лучше отправить радиограмму позже, в час или в два ночи. У Адмиралтейства будет время обеспечить ему воздушную поддержку к утру, а интервал, в который Дёниц сможет направить против него подлодки, значительно сократится. Два часа ночи – достаточно рано; Краузе знал, что его радиограмму сразу передадут главному начальству. Полчаса на это, полчаса на составление адмиралтейских приказов, час на подготовку. Два часа полета; к рассвету у него будет поддержка с воздуха. Радиограмму надо отправлять в два. Может быть, в час тридцать. Краузе пришел к этому решению, стоя в рубке, покуда Карлинг водил «Килинг» вокруг «Виктора» и «Кадены». Стоял он потому, что, сев, сразу уснул бы. В какой-то момент он даже покачнулся и чуть не упал. Краузе слышал про мексиканского бандита, который во время беспорядков семнадцатого года[54] терроризировал целую округу своим методом расправляться с врагами. Его подручные ставили их, со связанными руками, на нижнюю перекладину телефонного столба и накидывали им на шею веревку, привязанную к верхней перекладине. Человек стоял столько, сколько мог не уснуть. Когда он уставал, ноги соскальзывали и петля на шее затягивалась. Некоторые стояли так по нескольку дней на страх соседям. Краузе был в сходном положении. Если он сядет, то уснет. А пока он стоял… пока он стоял, как сейчас, это было нестерпимо. Ступни, суставы, мышцы – всё пронзала острая боль. Нестерпимо? Надо терпеть. Точка. Надеющиеся на Господа обновятся в силе[55]. Спать было нельзя, поэтому он стоял и принуждал себя думать, как сформулирует утреннюю радиограмму. Сообщение должно содержать все необходимые данные. В таком случае надо сообщить о бедственном состоянии «Виктора», о незащищенности конвоя, о том, что сам он сильно отстал, о нехватке топлива… Чепуха. На составление и передачу такой радиограммы уйдет целая ночь. Достаточно написать что-нибудь вроде: «Срочно нуждаюсь в помощи». В Лондоне поймут, что иначе бы он не стал слать радиограмму; они по опыту догадаются, в каком он положении. В таком случае нет надобности писать «срочно». Не будь это срочно, он бы не просил. Тогда зачем писать «нуждаюсь в»? Хватит двух слов – «прошу помощи», остальное доскажет сам факт радиограммы. И есть мизерный шанс, что станции Дёница не заметят короткое сообщение. Нет. Глупо питать такие безумные надежды, но сама краткость сообщения станет помехой для немецких дешифровщиков. Нет, он забыл – глупеет, наверное. По криптографической инструкции слишком короткие сообщения надо дополнять бессмысленными данными до минимальной длины. Доусон должен все про это знать. Так решили специалисты по шифрованию, и не Краузе им перечить. Однако главная его мысль правильная. Надо запросить помощь. Завтра в час сорок пять он отправит радиограмму из двух слов: «Прошу помощи», а Доусон уж пусть дополнит их как знает. Приняв решение и освободившись от этих мыслей, Краузе снова пошатнулся. Что за ерунда. Он не спит меньше двух суток, а позапрошлой ночью полноценно проспал два или три часа. Он – немощное и бедное вещественное начало[56]. Надо не просто стоять, но и постоянно думать, иначе ему конец. Удивительное дело: он поймал себя на мысли, что мечтает о новых боевых действиях, о необходимости думать быстро и быстро принимать решение. Но любые боевые действия кончились бы плачевно. Подчиненные ему корабли не выдержат еще одного боя. Он заставил себя заходить на отяжелевших ногах по тесной рубке. Потом решил потребовать еще кофе, убеждая себя, что не потакает рабской зависимости, а принимает необходимые меры, дабы не заснуть. Но прежде надо в гальюн. Краузе надел красные очки и двинулся вниз по трапам. Он спотыкался о комингсы, как сухопутная крыса, и чувствовал, что не сможет втащить свинцовое тело обратно по трапам, однако же смог. Нельзя поддаваться слабости, вот и всё. В рубке он снова заходил взад-вперед: голова поднята высоко и прямо, грудь вперед, плечи расправлены – как на параде в Аннаполисе. Пока он не взбодрится, он не позволит себе еще кофе. Когда рация снова его позвала, Краузе ощутил даже нечто вроде облегчения. – Орел – Джорджу. Слышите меня? – Джордж – Орлу. Слышу вас. Прием. – Просим разрешения оставить судно. – Ироничный британский голос не был ироничным; он на миг сорвался, прежде чем продолжить: – Очень сожалеем, сэр. – У вас нет выбора? – спросил Краузе. – Аварийные пластыри недостаточно велики, сэр. И переносные помпы не справляются. Мы не можем удержать уровень воды, и она прибывает все быстрее и быстрее. Это в порядке вещей: по мере того как беспомощный корпус погружается ниже, все больше пробоин оказывается под ватерлинией, а давление, гонящее воду внутрь, растет.