– Думайте о нем, как о крошечной дрели с дистанционным управлением. Совершенно безопасно, уверяю вас. Нормальным людям дают время и средства изучить то, что они хотят внедрить в их тело. Мне не дали такую роскошь. Я должна поверить, что какой– то умный чип, который у меня никогда не было шанса исследовать, не собирается зашифровывать мой мозг. Она нажимает на экран ее планшета в нескольких различных местах, затем передает его мне. –Вы знаете, что делать. Контракт. Они дали мне печатный экземпляр, чтобы перечитать в моей камере, наряду с Библией. Я запомнила его. Контракт это: Один месяц в тюрьме. Я могу быть подвергнута травмам в любой момент во время моего заключения. И если монитор — монитор, эта медсестра, внедренная в меня, считает, что мои эмоциональные и гормональные реакции на любую симуляцию, в которую я буду помещена, не сбалансированы, я буду казнена. Контракт гораздо длиннее этих пунктов, но только эти имеют значение. Я ставлю свою подпись. Мне нужно выйти из этой комнаты. – Проводи Ибарру вниз, – говорит один из охранников другому в ухо. Он берет меня за руку. – Там зверинец, – отвечает другой. – Нет, дерьмо. Они ведут меня в холл. Девушка выходит из экзаменационной комнаты тоже в наручниках и с сопровождением. Она носит те же вещи, что и я: официальную универсальную форму Передового Центра, думаю. Футболка и черная толстовка с капюшоном. Серые брюки– карго и сапоги на липучке. Интересные изменения в оранжевом, к которому я привыкла. Слезы льются по ее лицу. Она очень красивая с пухлыми губами и высокими скулами, кожа чуть темнее, чем у меня, и детские ямочки на щеках. Ей не может быть больше двадцати. Я не могу вспомнить кто она. Мир знает. Список Передового Центра был объявлен, документальные фильмы наших трагических судеб наводнили сетевой эфир телевидения. Мои охранники следуют за сопровождающими девушки в лифт, две наши группы неуютно встали близко друг к другу, когда мы спускаемся в холл. Всхлипывающую девушку заталкивают в автомобиль, и я хочу, чтобы она уехала. Каждый звук, исходящий от нее, стискивает невидимую нить вокруг моего сердца. Открываются двери, и я выхожу вслед за ней. Группа окон, доходящих до пола, окружают вестибюль: с решетками и пуленепробиваемые, но выглядят шикарно. Старая, добрая федерализированная тюрьма. Первоклассный холл для худших недоумков. Камеры и жилые помещения находятся под землей. Мы невидимки. Навечно. Пока нам не разрешат два дня для посещений. Или отъезд. За окнами поезд с прямой дорогой в Калифорнийский Передовой Центр, который ждет нас на вокзале. Я вижу протестующих через стекла позади забора, окружающего проход станции. Они колотят цепь кулаками, размахивая взад и вперед. Ждут нас. Их громкие крики слышны через пуленепробиваемое стекло. Мы присоединяемся к линии осужденных. Некий высокий подонок скрежет зубами в мою сторону. Он сильный, нет, намного сильнее. Он мог бы сломать мою шею пополам во сне. Его рукава закатаны, на руках веснушки. Должно быть, он был на свежем воздухе, занимался физическим трудом. Его квадратная челюсть сжата, и ни один мускул на его лице даже не осмеливается дергаться, что заставляет меня задаться вопросом: он знает, кто я, или его выражение просто осталось таким. Охранники по обе стороны от него идут непоколебимо, будто втайне бояться до смерти идти рядом с ним. – Кейси Харгроув, номер заключенного 92354, мужской номер – пять в Передовом Центре С. Отчет,– говорит его охранник, приложив палец к динамику. Затем охранник провожает девушку с ямочками на щеках. – Джасинда Глейзер, номер заключенной 48089, женский номер – четыре в Передовом Центре С. Отчет. – Эвелин Ибарра, номер заключенной 39286, женский номер – пять в Передовом Центре С. Отчет. Клянусь, вокруг меня в течение половины секунды стоит мертвая тишина. Открываются двери. Вибрирующий звук льется в холл, как вода через пустынный каньон. Я оцепенела. Мои охранники тащат меня вперед. Кулаки Джасинды сжимаются у нее за спиной: тонкие пальцы и белые костяшки. Я избегаю шумную стену и откидываю голову к пасмурному небу – хочется показать в последней раз фак миру. Когда я заставляю себя вернуться на землю, мне жаль, что я не сделала этого. Сотни людей кричат на нас, толкая доски с противоречивым текстом на заборе. Передовой Центр = Покайтесь, варвары, дитя Божьего. – Вы будете гореть в аду за то, что вы сделали, – визжит кто– то. Женщина прижимает фотографию одной из моих жертв цепной связи. Она произносит мое имя. Эвелин. Оно проходит через пространство, умножаясь. Размножаясь. Эвелин. Эвелин. Эвелин. Поезд ждет, тихий и магнитный — серебряная пуля на пути — готовый доставить нас в Калифорнию за несколько часов. Я следую за линией заключенных к турникету. Джасинда кладет большой палец на панель, встроенную в свод станции. Зеленый свет начинает мигать над ней, и она проходит. – Мисс Ибарра, большой палец правой руки, пожалуйста, – говорит мой охранник. Я подчиняюсь, и турникет разблокируется. – ЭВЕЛИН. Снова мое имя, только в этот раз резче и злее. – Я надеюсь, что это больно, я надеюсь, что это чертовски БОЛЬНО. Я следую вверх по лестнице, и потом в вагон. Сидячие места выстроены линией у стен, стальные наручники на подлокотниках ждут нас с разинутой пастью. Мой охранник прикрепляет мне на ухо какое– то прослушивающее устройство и провожает меня к моему месту, между Джасиндой и тощим парнем– коротышкой с прямыми черными волосами и очками Джеффри Дамера[2]. И вот десять из нас все вместе. Десять кандидатов в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти. Кейси сидит напротив меня. Я наклоняю голову, бросая ему вызов. Другие кандидаты молчат, это так неестественно. Наручники застегиваются вокруг моих запястий, и наши охранники уходят. Я узнаю двоих из моей компании. Пепельная блондинка с прической эльфа и возможностью разбить стекло с меня размером. Красочные татуировки тянуться по ее бледным запястьям и исчезают под рукавом. Валери Крейн. Убила троих парней, повесив их тела. Мелькнул огонек узнавания в ее глазах – она знает, кто я, без сомнений. Я никогда не разговаривала с ней. Никто не наёб*ет Валери Крейн. Уж я– то знаю это. Я также узнаю еще одного сумасшедшего ублюдка: студент из школы на Западном побережье. Он был арестован за продажу наркотиков и похищение нескольких подростков, которых пытал до смерти. Он был единственным из своего отряда, которого поймали. Заявил о своей невиновности, хотя без мотива. Его имя Гордон: бледный с копкой волос песчаного цвета и с острым подбородком. С самодовольной ухмылкой он говорит: – Кажется, леди печально известнее, нежели господа. Он осматривает зал, задерживаясь на каждой женщине. – Иди на хрен, – Валери закатывает глаза к потолку, будто ей скучно с ним. Джасинда рядом со мной улыбается. Тихий гул стоит под нами, когда поезд начинает ехать. У нас нет окон, только ряд телевизоров, встроенных в стены выше наших мест. Они демонстрируют логотип Flight Express – корпоративная цепь высокоскоростных поездов. Видимо, у них контракт с системой федеральной тюрьмы. Тишина продолжается. Социопаты и серийные убийцы – антитеза для хороших собеседников. Я откидываюсь на сиденье, закрываю глаза и жду. Пятнадцать лет назад правительственные ученые произвели точный тест на мораль: курс препятствий, где симуляция распознает добро или зло в кандидатах. Его назвали Передовой Центр. В течение десяти лет в ПЦ[3] тестировали снова и снова. Преступники были размещены внутри на месяц, чтобы увидеть, правильно ли идентифицировал ПЦ истинные угрозы человечеству. Я помню один случай. Большой, грубоватого вида мужчина по имени Маркус Грин, который убил семью, сидя пьяным за рулем, и миниатюрную женщину средних лет по имени Фонда Харрингтон, психопатка, которая убила своих трех дочерей. Передовой Центр точно определил Фонду, как угрозу. Снова и снова ПЦ правильно определял зло, но, несмотря на это, реализацию центра продолжали отклонять. Террористическая атака, наконец, убедила Верховный Суд. Все участники теракта были вынуждены пройти через Передовой Центр. И все они были признаны, как репортеры сказали в новостях, «морально испорченными». После того, как закон был принят, инженеры обновили Центры, чтобы убивать грешников. Они стали самой точной формой смертной казни, которую когда– либо создавали. Кроме всего прочего, они построили их посреди экспериментальной дикой местности, общественность мало что знает о Передовых Центрах. Они знают, что благодаря технологиям мозговые волны кандидатов измеряются во время симуляции. Реакции оценивают, и как стрелка в компасе, тест точно определяет истинную мораль, истинный внутренний механизм преступника. Если необходимо, казнь имеет место. В среднем 2 из 5 заключенных может выжить в ПЦ. Не лучшие шансы. Оставшиеся в живых действуют в соответствии со строгим контрактом, не разглашая детали симуляции. И все они держат рот на замке, потому что сохранение их контракта – означает жизнь на воле. Это способ, которым правительство оправдывает Передовой Центр: во– первых, месяц симуляции дешевле для общества, чем вся жизни в тюрьме. Еще два ПЦ работают в симуляции с нашим: один для тех, кто в возрасте от двадцати шести до сорока, и другой – от сорока лет и старше. Вот почему было так много протестующих в тюрьме сегодня. ПЦ никогда не работали одновременно, и их существование все еще является относительно новым. Люди всегда борются против новой этической технологии. Возможно, ажиотаж утихнет через несколько лет, когда они поймут, что их налоги не прокормят тех, кто должен быть в любом случае мертвым.