Я думаю о цепях, которые держат меня на земле, о цепях, которые живут своей собственной жизнью. Может быть, я потерпела неудачу, и Гордон должен убить меня. Он прислоняет кончик ножа к моей нижней губе. – Иногда, с девушками, я принуждаю их таким способом. Это сексуальнее. – Ублюдок, – рычит Кейси. Я сжимаю зубы вместе так крепко, как могу, когда он пытается протолкнуть нож. Он цокает языком. – Ты знаешь, с трудными наиболее весело. После того, как ты ломаешь им челюсть, нож скользит просто отлично. Гнев поднимается во мне. Я не собираюсь играть жертву. Я не собираюсь умирать, боясь. Я смею говорить, даже с его ножом на моих губах. – Подойди и попробуй. Он проводит ножом вниз, пока я не чувствую острый кончик в углублении своего горла. – Почему бы не здесь, и твой парень сможет смотреть, как ты задыхаешься до смерти от своей крови? Кейси неустанно извивается. За Гордоном во входе в пещеру появляется чья– то голова. Я изо всех сил стараюсь не реагировать. Таннер. – Съебись, – я удерживаю свой взгляд на Гордоне, но периферийным зрением вижу, как Таннер на цыпочках заходит в пещеру и поднимает нож с земли. – Хорошо, тогда… – говорит Гордон, увеличивая ножом давление на мое горло. Я ощущаю каждый слой кожи, который разорван, что– то теплое, что капает на мою ключицу. Кейси выкрикивает мое имя, и пещера вращается вокруг меня. Я чувствую каждую каплю пота, которая выступает на моем затылке и лбу. Таннер несется вперед и вонзает нож в спину Гордона. Гордон вопит, роняя нож. И затем, прежде чем Гордон понимает, что происходит, Таннер поднимает металлический брусок, который в два раза меньше его, рассекает воздух и ударяет им Гордона по голове. Гордон валится на землю, и цепи, которые держат меня, спадают. Когда Кейси освобождается, то ползет ко мне и оборачивает руки вокруг меня. Я сижу рядом с ним, пока не прихожу в себя. Встав, я иду к Таннеру, храброму Таннеру, и обнимаю его. – Ты идиот, – я плачу. Он сжимает мою рубашку, дрожа. – Я не…не люблю грубиянов. Я смеюсь, но потом опять начинаю плакать. Кейси наклоняется к Гордону. Он с легкостью вытаскивает рукоятку из плеча Гордона. В конце концов, нож растворяется. Кейси качает головой. – Может быть, мы не можем убивать друг друга, независимо от того, как облажался другой. Я скрещиваю свои руки. – Стыдно. – Я могу перевязать ему шею, – говорит Кейси. Может быть, он пытался быть забавным, но в его голосе не слышен юмор. Я качаю головой и осматриваюсь, как вдруг замечаю, как камеры инженеров внимательно за нами наблюдают. Не за мной, конечно. – Не стоит рисковать своим благополучием ради этого жалкого куска дерьма. *** Мы бросаем Гордона в овраг. Это смешно и по– садистски – наименьшее, что мы можем сделать. Он будет дезориентирован, когда придет в себя. Если придет в себя. Я могу только надеяться. Интересно, могут ли мои ненавистные мысли по отношению к нему обречь меня. Мы решили, что лучше идти к единственной части тюрьмы, в которой мы еще не были – к северу от дома. На данный момент мы можем только блуждать и делать все возможное, чтобы отыскать еду. – Ублюдок не получил того, что заслужил, – плюет Кейси. Он вычищает свои волосы от крови с тех пор, как мы пошли. Разрезы Гордона всего лишь поверхностные, но на наших лицах и шеях они кровоточат, как сумасшедшие. Кейси держится за мысль о Гордоне, когда мы идем через луг к краю рощи, которая окружает дом. – Он болен, – я знаю, что Таннер не пытался оправдать Гордона, просто напоминал нам, что он не такой, как мы, и никогда не был таким. – Мы все больны, – утверждает Кейси. – Нет, Кейси. Он реально болен, – говорит Таннер. – Означает ли это, что он заслуживает смерти? – Да, – говорит Кейси. Я съеживаюсь. Кейси и я совершили немыслимые преступления, потому что отчаянно любили людей в своей жизни. Мы чувствовали, будто у нас нет выбора. Но Гордон – может быть, он был застрахован от любви. Очевидно, мучить людей было единственным способом, чтобы он хоть что– то чувствовал.