Доктор, как обычно делавший по ходу разговора какие-то пометки, оторвался от блокнота и неторопливо отложил ручку в сторону. – Так-так… Интересно. Что вы имеете в виду? – спросил он, складывая руки в замок. – Вы считаете, что бесы – не бесы, а мои одноклассники. Что ад – не ад, а Марбах. Мы с вами говорим на разных языках. Несколько секунд доктор изучающе смотрел на Гретель, словно не ожидая от нее такой рассудительности. – Да. Вы правы в общих чертах. Сказать откровенно, я пока не могу разобраться, где тут правда, а где вымысел. То, что вы рассказываете, звучит действительно странно! Однако вы абсолютно убедительны и не путаетесь в деталях. – Так вы мне верите или нет? – уточнила Гретель. – И то и другое. По крайней мере, я вижу, что вы верите в то, что говорите. А было ли это на самом деле, для меня еще непонятно. Если вам кажется, что я давлю на вас, переспрашивая, путая, уточняя… то да – я делаю это специально, чтобы добиться правды. Такая откровенность подкупала. До этого момента Гретель боялась, что Артур Фонберг видит в ней лишь истеричную пациентку, но, выходит, он просто пытался докопаться до истины? И если она будет рассказывать как можно больше деталей, он, возможно, поймет, что все это не выдумка. – Доктор, вы верите в ад? – спросила Гретель. – Не верить в ад и колдовство – ересь, – сказал Фонберг. – Вам это любой священник подтвердит. Хотя я не только верующий человек, но и ученый. Одно не противоречит другому, впрочем, я привык разграничивать эти две сферы. – То есть теоретически я могу вас убедить своим рассказом? – спросила Гретель. – Теоретически – да. В любом случае я прошу рассказывать вас правду, а не пытаться мне понравиться или подыгрывать. Так мы ничего не добьемся. – Но, – продолжила рассуждать девушка, – если вы мне поверите, то какая от этого польза Конраду? Он хочет узнать про убийцу детей, которого я в глаза не видела! – Я не исключаю, что вам посчастливилось избежать встречи с маньяком. – Фонберг снова взял ручку со стола. – Вы могли просто потеряться в лесу, могли все это придумать. Да, было бы неплохо по итогу нашего общения получить домашний адрес марбахского похитителя… неплохо, но вовсе не обязательно. – Ваш друг, герр Ленц, только об этом и мечтает. – Гретель покосилась на фонограф. Она знала, что Конрад услышит каждое слово. – Кажется, маньяк ему важнее… чем я. Фонберг на мгновение замялся, удивленно глядя на пациентку. А потом произнес: – Конрада можно понять. Книга обещает стать настоящей сенсацией. А представьте, сколько дел вы бы раскрыли одним махом… Но ему нужен реальный подозреваемый. Потому что на Сатану, прости Господи, наручники не наденешь. Гретель кивнула. Доктор был прав – у Конрада свой интерес. На историях про адские силы далеко не уедешь. Для самого же Фонберга не имело значения, что окажется истиной, – он проводил собственное расследование, которое, правда, велось в психике молодой пациентки. – Ладно. Пожалуй, я могу рассказать вам о Празднике Урожая грешных душ… – приняла решение Гретель. – С чего начать? – Что это вообще за праздник? И в чем его смысл? – Как нам объясняли в школе, человек – это лишь сосуд. И в нем может находиться какое-то количество грешных душ, больше или меньше. – Постойте, Гретель, – Фонберг выставил перед собой открытые ладони, – разве у человека не одна душа? – Нет, вы не понимаете, – отмахнулась Гретель. – В чем измеряется сила автомобильного мотора? – В лошадиных силах. – А сила безбожника измеряется в грешных душах, или просто ГД. У праведника показатель грешных душ низкий. У святого вообще нулевой. А вот у злодея, убийцы он очень высокий! Фонберг внимательно смотрел на Гретель и явно ожидал продолжения. – Возьмем, например, короля, который развязал войну, – сказала девушка. – На его совести больше замученных и растерзанных, чем на совести любого маньяка. А значит, показатель ГД у него просто зашкаливает. В том месте, где я жила, смерть подобного человека очень приветствуется. И не потому, что бесы хотят его смерти, а потому, что в аду нужны злодеи. Там они пользуются уважением и обладают огромной силой. Когда демоны и ангелы сойдутся в последней битве, каждый грешник будет на счету. – Не слишком ли сложно? – Только на первый взгляд, – пожала плечами Гретель. – Не сложнее психологии. – И что, Праздник Урожая грешных душ – это, грубо говоря, подсчет, сколько злодеев умерло в очередном году? – спросил психолог. – Да нет, не только это. Весь год ведется серьезная работа: надо посеять семена зла и раздора в чистые души. Соблазнить и развратить праведников. Чем быстрее они свернут на кривую дорожку, тем лучше. – Но разве грешники не горят в геенне огненной? – спросил Фонберг. – Ведь известно, что до Страшного суда нераскаявшимся людям положено мучиться во искупление грехов. Это и есть бич любви Божьей… – Никто не судит грешников, – усмехнулась Гретель. – Подобные истории – лишь способ усмирить, не сочтите за грубость, таких людей, как вы. Это прозвучало невежливо, но Фонберг даже не повел бровью, продолжая что-то записывать. Убедившись, что доктор на нее не обиделся, Гретель произнесла: – Безбожников ждет вечная грешная жизнь и прочие радости. – Даже радости?.. – откашлялся психолог. – Так-так. А как же проходит сам праздник? Время сбора грешных душ совпадало с обычным Праздником Урожая, который едва ли отмечали в Риттердорфе, но о котором Артур Фонберг наверняка слышал. Гретель знала, что эти два мероприятия роднит только название и дата проведения. Даже при всем желании доктор не сумел бы провести между ними убедительных аналогий, как сделал с ее рассказом о школе и одноклассниках. – Во время праздника каждый уважающий себя бес ставит дома зазубренную косу, как мы ставим елку, – произнесла Гретель. – Конечно, души – это не колосья, их никто не срезает. Коса – это просто символ жатвы грешных душ. Понимаете? Доктор кивнул. – И вообще, – продолжила Гретель, – это, можно сказать, профессиональный праздник жнецов душ. Они чувствуют метания грешников и помогают обрести им покой. Во время торжественной части все славят дьявола, проводят службу в его честь. Но кульминация – это хоровод новых душ. В том году, когда мы с Гензелем вернулись в Марбах, он был просто огромным! Говорят, один из самых крупных с начала века! – Какая прелесть… – едва слышно прокомментировал психолог. – Да, это очень красиво, – согласилась Гретель. – И еще, в отличие от здешнего Праздника Урожая, детям не нужно целую неделю заниматься уборкой или готовить поминальную кашу. После дьяволослужения и хоровода бесы устраивают гулянья, пьют, развратничают, в общем, занимаются чем хотят. Но человеческие дети, как правило, не принимают в этом участие – такие гулянья небезопасны. – Наверно, здо́рово, – сказал Фонберг, – делать что хочешь и знать, что за это никто не поругает? – Не совсем так, – покачала головой Гретель. – В аду есть свои правила, которые надо соблюдать. Они сильно отличаются от наших, вот и все. – И где вам нравилось больше: там или здесь? – Дома, конечно! – Гретель удивленно посмотрела на доктора. – Здесь же моя семья! – Рад это слышать… – Доктор бросил взгляд в сторону напольных часов и отложил ручку. – Время пролетело быстро. На сегодня у нас все, Гретель. Жду вас послезавтра. Глава четвертая 1909 год от Рождества Христова, 2 ноября Гретель разбудил дразнящий запах выпечки. Открыв глаза, она обнаружила, что в окно льется хоть и тусклый, но, вне всякого сомнения, дневной свет. В косом луче, протянувшемся от окна и до двери, танцевали пылинки. «Интересно, который час?» – подумала Гретель, отбрасывая стеганое одеяло и поднимаясь. В доме имелись единственные часы – отцовские, но их он всегда носил в жилетном кармане. Впрочем, жители окраин привыкли определять время по звуку курантов на городской ратуше – механизм отбивал каждый час. «С тех пор как построили железную дорогу, в городе стало шумно! – жаловались старики. – А раньше куранты было слышно даже на опушке леса!» Гретель вышла в общую комнату и увидела, что мама раскатывает скалкой тесто. На обеденном столе стоял закопченный противень с готовыми булочками, и еще одна порция пеклась на огне. – Проснулась, милая? – заметив дочь, Марта улыбнулась. Гретель кивнула. Кажется, сегодня у мамы случилось просветление, но следовало соблюдать осторожность – все это могло оказаться очередной хитростью. Потеряешь бдительность – и тут же получишь оплеуху! – Не хотела тебя будить! Помню я, что такое работать дежурной в Праздник Урожая, – мама весело подмигнула, – сама когда-то чистила тыквы для поминальной каши! В этот раз без волдырей? – Все в порядке. – Гретель показала открытые ладони. – Вот и славно! Быстренько умывайся, и давай вместе разберемся с этими булками! Нам с тобой еще идти на кладбище! Раскладывая тесто на равные порции и посыпая выпечку маком, мама беззаботно болтала и шутила. С трудом верилось, что накануне она пыталась утопить собственную дочь в ванне. «Хоть один день побудем нормальной семьей…» Гретель продолжала внимательно наблюдать за Мартой, отыскивая тревожные сигналы в ее поведении или словах. Но, кажется, сегодня туман в ее голове действительно рассеялся. Может, благодаря двойной дозе порошка герра Хофманна, а может, потому, что безумие в принципе имело свойство накатывать волнами. Пока Гретель складывала горячие булочки в корзину и накрывала их полотенцем, мать собрала в холщовый мешок все, что требовалось для уборки на могиле, – пару веников, совок, большие садовые ножницы и тесак, которым удобно рубить сорняки. Из дома мать и дочь вышли, когда часы на городской ратуше пробили полдень. Семья Шварц начала заведовать похоронным бизнесом Марбаха после знаменитого наводнения, смывшего старый погост. Предки Эрнста Шварца додумались перенести кладбище поближе к лесу и подальше от Зальц-Ахена. Марта и Гретель шагали по дороге, вдоль которой расположились мастерские по изготовлению гробов и надгробий, зал для прощальных церемоний и похоронное бюро с вывеской «Ритуальные услуги. Работаем на благо города с 1870 года». – Мама, а почему мы никогда не навещаем прадедушку? – спросила Гретель, хотя прекрасно знала, что Альфред Мебиус, их знаменитый и уважаемый предок, похоронен не здесь. – Прадедушка Мебиус покоится в крипте, под старой часовней, – сказала Марта. – Туда уже давно никого не пускают. – А почему его не похоронили на кладбище, вместе со всеми? – поинтересовалась Гретель. Расспрашивая о прадедушке, она всего лишь пыталась разговорить мать. Пока у Марты Блок не случилось очередного «затмения», они могли побыть обычной семьей, где принято рассказывать истории о предках и где никто никого не пытается утопить в ванне. – Альфред Мебиус был героем Войны Десяти Королей, – сказала Марта. – Он руководил заговором против Казимира Кривого, сумасшедшего короля, из-за которого и началась эта война. А потом собственными руками зарубил его. – Серьезно? – Да. Когда прадедушка Мебиус скончался, его похоронили вместе с саблей, которой он прикончил короля. – Невероятно, – сказала Гретель, хотя прекрасно знала, что Альфред Мебиус отошел на тот свет, сжимая эфес сабли. Наконец мать и дочь вышли к воротам городского кладбища. Сегодня никого не хоронили, поэтому на решетчатых воротах висел тяжелый замок. Однако в левой створке имелась распахнутая калитка. – Готова навестить бабушку Розмари? – спросила Марта, перекидывая мешок с одного плеча на другой. – Кстати, как вы с Гензелем поколядовали? Много конфет собрали?