– Только печенье, – вздохнула Гретель, следом за матерью заходя в калитку. – Ну, хотя бы повеселились? – Еще как, – пробормотала девочка, вспоминая пылающие глазницы и жуткую ухмылку старины Джека. После вчерашней уборки кладбище выглядело ухоженным – опавшие листья убраны, сорняки выдернуты, на каждой второй могиле цветы или венки. А вот людей было не видать, кладбище будто бы вымерло… если вообще можно сказать так о кладбище. На деревьях иногда чирикали птицы, но в остальном над погостом висела тишина. – Ого, кажется, мы здесь одни, – сказала Марта, шагая по основной аллее в глубь кладбища. – Вот и хорошо. Вчера здесь наверняка не пойми что творилось. Бабушка Розмари лежала в старой части кладбища, там, где каменные кресты и крыши старых склепов едва виднелись за кронами столетних деревьев. Глядя на них, Гретель каждый раз думала, что кладбищенские деревья – особенные. Их корни проникали в могилы и питались человеческой плотью. С одной стороны, мысль жутковатая, а с другой – разве плохо после смерти сделаться деревом? Однажды, несколько лет назад, Гретель поделилась этим соображением с папой. Тот внимательно выслушал дочь и сказал: – Не вздумай сказать такое при монахинях. Лучше вообще ни при ком не говори. – Почему? – искренне удивилась Гретель, которой на тот момент исполнилось то ли семь, то ли восемь лет. – Потому что это звучит как размышления язычника! В школе вас учат, что после смерти душа отправляется либо в чистилище, либо прямиком в ад. А значит, человек не может стать деревом. Только друиды верили в такое, но стараниями Святой инквизиции их давно не осталось! Гретель впервые слышала о друидах и спросила отца, кто это такие. – Колдуны и язычники, которые поклонялись деревьям, – ответил тот и со смехом добавил: – Но мне с ними точно не по пути, ведь я зарабатываю на жизнь тем, что валю деревья! Гретель и Марта свернули с главной аллеи, прошли вдоль вереницы каменных крестов и алебастровых ангелов и остановились возле могилы, заросшей сорной травой. На кресте, оплетенном стеблями плюща, виднелась надпись: «Розмари Мебиус». Эту же фамилию носила мать Гензеля и Гретель до того, как вышла замуж за Томаса Блока. Марта положила на землю мешок, в котором звякнули садовые ножницы, и произнесла: – Давай-ка наведем здесь порядок! Сними для начала плющ с памятника. Гретель поставила корзинку с поминальными булочками на траву и переступила невысокую каменную оградку, направляясь к утонувшему в плюще надгробию. И тут ее затылок словно взорвался вспышкой боли. Перед глазами потемнело, и Гретель осознала, что падает на траву лицом вниз. * * * i_006.jpg Гретель разлепила веки. Ударивший в глаза дневной свет – не такой уж яркий благодаря раскидистым деревьям – отозвался в черепе ноющей болью. Голова кружилась, и к горлу подступала тошнота. Некоторое время девочка видела только мельтешение разноцветных обрывков и лоскутов – казалось, чьи-то руки безжалостно разорвали пространство на мелкие клочки и швырнули все это в лицо Гретель. Когда же карусель замедлила вращение, девочка разглядела собственные колени, накрытые юбкой и фартуком. Гретель сидела на земле, вытянув ноги, а ее голова безвольно свешивалась на грудь, как у последнего пьянчуги, уснувшего у стены «Мышки, птички и жареной колбасы». Распрямив шею, девочка уперлась затылком во что-то твердое и зашипела от боли. – Неприятно, да? А как еще прикажешь с тобой быть? Гретель кое-как сфокусировала зрение и увидела собственную мать, сидящую на могильной ограде. У ее ног лежал мешок и стояла корзинка с булочками. Полотенце свешивалось с края корзины, и Гретель чувствовала аромат свежей сдобы. Сейчас к нему примешивался запах влажной земли, тления и… крови? Оторвав взгляд от корзинки, Гретель увидела, что в одной руке Марта держит надкушенную булочку, а в другой – скалку, которой не так давно раскатывала тесто. На деревянном цилиндре еще сохранились следы пшеничной муки, а его тупой конец окрасился красным. «Она принесла скалку в мешке, – сообразила Гретель. – И когда я отвернулась, ударила меня по затылку. Она с самого начала все это продумала!» – Очень вкусно получились. – Марта запихнула в рот остаток булочки и, прожевав, сказала: – Но тебе, дрянь, не достанется. Вернее, еще как достанется, но не булочек. Она поднялась и шагнула к дочери, нависнув над ней зловещей тенью. – Мама, не надо! – Гретель попыталась подняться, но лишь заскребла каблуками по могильной земле, выдирая сорняки. Только сейчас она поняла, что сидит со связанными запястьями. Марта усадила ее, прислонив спиной к каменному кресту, и связала руки за спиной. – Что я такого сделала?! – Не притворяйся, паршивка! Я все про тебя знаю! – Марта замахнулась и ударила дочь скалкой по лицу. Голова Гретель мотнулась в сторону, в ушах зазвенело. Левая скула сначала онемела, а потом как будто разгорелась огнем. При желании Марта могла убить Гретель единственным ударом скалки по черепу. Но в ее планы убийство, похоже, не входило. «Она просто хочет меня помучить, – подумала Гретель. – Надо как-то ее отвлечь, втянуть в разговор». – Почему здесь? – спросила Гретель, поднимая на мать глаза. – Это же бабушкина могила! Мы пришли сюда навести порядок, ты помнишь? Разве бабушке Розмари понравилось бы… – Закрой свой поганый рот! – Марта оторвала ногу от земли и что есть силы пнула Гретель в ребра. – Когда ты говоришь, из него лезут черви! Воздух вышел из легких Гретель с коротким свистящим звуком. А когда она попыталась вдохнуть, грудь как будто сдавил металлический обруч. «А может, она меня все-таки убьет, – подумала Гретель, втягивая воздух короткими болезненными рывками. – А потом примется за Гензеля…» – Все это время я слишком хорошо с тобой обращалась. – Сделав это весьма спорное заявление, Марта отбросила скалку и, приподняв горловину мешка, запустила в него руку. – Так я не смогу ничего исправить. Похоже, здесь нужно действовать решительно и жестко. – О чем ты вообще?! – воскликнула Гретель. – Что исправить?! Марта достала из мешка садовые ножницы и, резко сведя ручки, щелкнула лезвиями. – Я хочу, чтобы ты кричала, когда я начну отрезать тебе пальцы, – сказала Марта, и в ее глазах тускло блеснул металл. – Зови на помощь. Ори что есть мочи, так, чтобы тебя услышали в преисподней! Гретель не стала дожидаться, пока мать начнет лишать ее пальцев, и заорала, зовя на помощь. К сожалению, именно сегодня шансы встретить на городском кладбище кого-то живого практически равнялись нулю. Наверняка Марта просчитала это заранее, поэтому и сказалась вчера больной. Мать обошла надгробие, скрывшись из виду. Гретель изо всех сил сжала кулаки, стараясь оттянуть момент, когда первый отрезанный палец упадет к подножию креста. Она вопила, несмотря на режущую боль в ребрах и саднящее горло, но вот крик сорвался, и над погостом воцарилась звенящая тишина. Даже птицы, испуганные шумом, перестали петь. За спиной зашуршало – похоже, это Марта опустилась на колени, чтобы подобраться к связанным рукам Гретель. – Чего же ты замолчала? – раздалось у самого уха. – Кричи! Девочка со свистом вдохнула, когда кладбищенскую тишину нарушил отдаленный треск. Казалось, кто-то шел сюда, раздвигая кусты и ломая сухие ветки. – Неужели получилось? – Голос Марты дрогнул. – Помогите! – пискнула девочка. – Я здесь! За спиной снова зашуршало. Возникнув из-за левого плеча Гретель, мать быстрым шагом пересекла могилу. Опрокинув по пути корзинку с булочками, она перепрыгнула ограду и замерла, вглядываясь в сумрак между надгробиями. – Кто здесь? – из-за деревьев донесся мужской голос. – Предупреждаю, это городская собственность! – Нет… – Марта сникла, садовые ножницы вывалились из ее пальцев и упали на траву. – Это просто сторож… Кладбищенский сторож! Гретель в жизни никому так не радовалась. – Сюда! Я здесь! Помогите! – Воздух покидал горло с шипением и треском, но девочка все равно продолжала кричать. Мать наградила Гретель ненавидящим взглядом, а потом бросилась бежать. Мгновение – и ее силуэт скрылся за крестами. Мешок, ножницы, опрокинутая корзинка остались лежать в траве; булочки раскатились по могиле Розмари Мебиус, образовав дорожку, которая начиналась у ног Гретель и, змеясь, уводила куда-то в заросли. «По хлебным крошкам из леса не выбраться. Хлеб склюют птицы, и мы с Гензелем никогда не вернемся домой…» Мысль была странная. Гретель вообще не смогла бы объяснить, откуда она взялась в ее голове, гудящей после удара скалкой. Когда между деревьями возникла грузная фигура сторожа, из глаз Гретель хлынули слезы. – Это еще что за новости? Ты кто такая и чего там расселась? Девочка не могла ничего ответить – ее сотрясали рыдания, и голос не слушался. Она даже толком не видела сторожа, фигура которого расплывалась, словно он стоял за окном, по которому хлестал дождь. Наконец до сторожа дошло, что Гретель не может встать, потому что ее локти прижаты к надгробию, а запястья связаны. – Что здесь вообще произошло? Кто тебя привязал? – Он вытащил из брошенного Мартой мешка нож для сорняков, разрезал веревку и помог Гретель подняться. Головокружение накатило с новой силой, превратив городское кладбище в бушующее море, а могилу бабушки Розмари – в корабль, который швыряют и подбрасывают волны. Девочка вцепилась в каменный крест, как испуганный матрос в мачту. – Так кто это сделал? – продолжал настаивать сторож. – Это был мужчина? Ты его знаешь? – Нет… – пробормотала Гретель. Она не была готова признаться, что на нее напала собственная мать. Лучше рассказать об этом отцу, он-то знает, как быть. – Я не разглядела… на меня просто напали, вот и все. – Я должен доложить об этом в полицию. Дети твоего возраста пропадают, понимаешь? Если это тот самый маньяк, которого все ищут… – Простите, я должна идти, – сказала Гретель, рискнув отпустить крест-мачту. – Постой-ка. Как тебя зовут? – Гретель Блок, – автоматически назвалась девочка и тут же пожалела об этом. Не хватало еще, чтобы ее вызвали в полицию как свидетеля или даже как жертву преступления. – Я должен отвести тебя в участок! – строгим тоном заявил сторож. – Тут нечего бояться, ты же не сделала ничего плохого. А вот негодяй, которого я спугнул, не должен просто так расхаживать по улицам! – Я не могу. – Гретель попятилась от могилы. Сторож двинулся следом, но девочка нырнула в заросший травой проход между высокими надгробиями. В спину ей полетело витиеватое проклятие. Человек, благодаря которому Гретель сохранила все пальцы, пообещал поймать ее, снова связать и силком доставить в полицию. «А может, я напрасно покрываю мать? – размышляла Гретель, петляя между крестами и ангелами с поникшими крыльями. – Пусть бы ее наконец заперли в сумасшедшем доме! Как бы нам хорошо зажилось втроем!» Но даже после сегодняшнего у Гретель не хватало духу совершить такой решительный шаг. Марбах мог похвастаться лишь небольшой больницей при монастыре Святой Агаты. А ближайший дом для умалишенных находился в Альпенбахе, соседнем городе. Гретель слышала, что с пациентами там делают страшные вещи: лечат ударами тока, сверлят дырки в голове и делают операции на мозге, после которых человек становится как овощ и может только пускать слюни. Если Марту Блок пришло время упрятать в такое страшное место, решать это должен ее муж. Спустя несколько минут Гретель вышла к решетчатой ограде, которая тянулась вокруг всего кладбища. За прутьями раскинулся пустырь, а дальше виднелась темная полоса Либкухенвальда. Девочка пошла вдоль ограды и вскоре очутилась возле ворот. Сторож мог бы поджидать ее здесь, но, видимо, не додумался до такого простого решения. Гретель выскользнула за калитку и двинулась по грунтовой дороге прочь от кладбища. Вдалеке стоял дом Шварцев – одинокая каменная коробка посреди унылой пустоши. Разбросанные вдоль дороги мастерские и склады тоже выглядели пустыми и заброшенными – не слышно ни голосов рабочих, ни молотков камнетесов, что превращали очередной камень в чье-нибудь надгробие. Только вороны кружили над плоскими крышами, оглашая окрестности дребезжащими металлическими голосами. Шагая по дороге, Гретель попыталась пересчитать птиц, чье траурное оперение и резкие вопли наводили уныние. Одна, две, три… дюжина… Отец говорил, что вороны – не простые птицы, а проводники душ в потусторонний мир. Получается, они жили возле кладбища по той же причине, что и Эрнст Шварц, – чтобы на работу недалеко ходить (ну или летать, раз уж речь шла о птицах).