1909 год от Рождества Христова, 3 ноября Гензель и Гретель двинулись через лес, невольно ускоряя шаг. Где-то за их спинами продолжали завывать волки, но это уже не имело значения. Опушка – вот она, рукой подать, а дальше – окраины Марбаха. Гретель все ждала, что замеченный ею огонек рассыплется на множество других, как бывает, если впереди – скопление домов или целый жилой квартал. Однако этого до сих пор не случилось, а значит, маяком Гензелю и Гретель служило чье-то одинокое жилье… – Может, это особняк Шварцев? – предположила Гретель. – Он как раз стоит на опушке, отдельно ото всех… – Может, – без особой уверенности произнес Гензель. – Или ферма, – продолжила гадать Гретель. – Или вообще чей-то костер! – Скорее уж так. Знаешь, мне уже не кажется, что это опушка. Лес все такой же непроходимый! Жители окраин постоянно наведывались в Либкухенвальд за хворостом. Ближе к человеческому жилью упавшие деревья и сломанные ветки быстро становились дровами, а здесь Гретель то и дело спотыкалась о корягу или трухлявое бревно. Брат и сестра продолжали идти вперед, и вскоре стало очевидно, что это не костер. Среди деревьев помигивали два прямоугольных окошка. Их тусклый желтоватый свет сумел бы заметить лишь тот, кто долго ходил по темному лесу без фонаря или факела. – Да, это не опушка, – констатировал Гензель. – Это просто чей-то дом в чаще леса. – И кто здесь может поселиться? – спросила Гретель. Ей вдруг сделалось не по себе. Заблудившиеся дети, избушка в лесу… Очень уж это напоминало начало любой из множества историй о ведьме Пряничного домика. – Известно кто, – произнес Гензель тоном, который приберегал для особых случаев. – Вот даже не начинай! – отрезала Гретель. – Это наверняка охотничья избушка. Их знаешь сколько по лесу раскидано? Впрочем, она понимала, что выдает желаемое за действительное. Маленькие срубы, где мог переночевать любой желающий, как правило, не имели окон, тем более застекленных. Наконец подлесок поредел и деревья расступились. Гензель и Гретель вышли на поляну, посреди которой стоял дом, слишком большой для охотничьей избушки. Ставни были распахнуты, из двух окошек лился тусклый янтарный свет. Все остальное тонуло во мраке – обращенная к детям стена дома, двухскатная крыша, высокая печная труба напоминали плоскую театральную декорацию, выпиленную из фанеры и зачем-то покрашенную черной краской. – Все, теперь не пропадем. – Гензель сделал шаг в сторону домика. В этот момент резкий порыв ветра прогнал тучи и поляну залил призрачный лунный свет. Гретель сдавленно вскрикнула и схватила брата за локоть. Она бы не удивилась, увидев посреди леса дом, сложенный из бревен и покрытый дерном. Или даже побеленный дом с косыми деревянными балками, типичный для этих мест. В первом случае он был бы коричневым, во втором – светлым, с геометрическим узором из брусков и перекладин. Но стена, обращенная к Гензелю и Гретель, была сложена из маленьких разноцветных кирпичей, блестевших так, словно какой-то безумный строитель покрыл их цветной глянцевой глазурью. «Это не то, чем кажется, – подумала Гретель, все сильнее сжимая локоть Гензеля. – Это не может быть Пряничный домик, его же не существует!» Ставни выглядели творением кондитера-оригинала, помешанного на ирисках и мармеладе. Водосточные трубы, закрепленные по углам дома, являлись не чем иным, как вафельными трубочками, увеличенными в десятки раз. Вместо черепицы крышу покрывали плитки шоколада, а печная труба была сложена из чего-то очень похожего на белую нугу. Такие же бруски с вкраплениями орехов украшали витрину «Марбахских сластей». Гретель смотрела на все это и чувствовала, что вот-вот сойдет с ума. Луна юркнула за облака, и домик, в котором Гретель отказывалась признавать тот самый, снова сделался плоским и черным. – Он существует, – выдохнул Гензель. Гретель медленно попятилась и потащила за собой брата. Оказавшись под защитой деревьев, она спросила: – Кто существует? – В смысле – кто? Пряничный домик! Ты же сама все видела – и стену из пряников, и мармеладные ставни, и леденцовые наличники на окнах! Наличники Гретель не заметила, а в остальных деталях Гензель не ошибся. – Будь добра, отпусти мою руку, – попросил мальчик. – Еще немного, и она отсохнет! – Это не может быть Пряничный домик, – упрямо сказала Гретель, разжимая пальцы, словно сведенные судорогой. Гензель любил страшилки и часто рассказывал их друзьям, но сам лишь делал вид, что верит в оживших мертвецов и привидения. Гретель тоже сомневалась, что призрак первого бургомистра ходит по Сырому Погосту, и уж конечно, не упускала случая высмеять тех, кто рассказывал истории о ведьме Пряничного домика. Скорее всего, здесь сказалось воспитание Томаса Блока, известного скептика. Он говорил: «Пусть священники разбираются с колдовством, ведьмами и чертями. Это их работа. А простой человек должен думать, как прокормить себя и семью!» Все это было прекрасно, но в последние дни мировоззрение Гретель регулярно подвергалось серьезным испытаниям. Сначала она видела козлоногую тварь и старину Джека, которые прогуливались по центру Марбаха, словно так и надо. Потом бегала по лесу от тыквоголового чудища. И наконец, узнала, что «святая шестерка» – настоящие ведьмы. Да чего там, Гретель готова была поверить, что, зарезав черную курицу, они едва не призвали дьявола. Все это еще можно было как-то переварить, тем более церковь не отрицала, что ведьмы могут вызывать демонов. Но Пряничный домик – это уже слишком! – Постройка из сладостей простояла бы до первого дождя! А еще ее бы растащили насекомые! – отчеканила Гретель. – А шоколадная крыша? Да она растает, едва взойдет солнце! Я не знаю, что мы видели, но точно не Пряничный домик! – Тогда мы должны вернуться и попроситься на ночлег, – сказал Гензель. – Вот только я думаю, это плохая идея. Я знаю, что видел. Этот дом сделан из сладостей. – Ночью, при свете луны, нам что угодно могло показаться, – настаивала Гретель. – А может, этот домик – фальшивка. Кто-то мог раскрасить его так, чтобы дети пугались и не ходили в лес! Или просто ради шутки. – Ты предлагаешь пойти и проверить? – уточнил Гензель. Сказать по правде, Гретель не хотелось возвращаться к странному домику. Утверждая, что домик фальшивый, она скорее уговаривала себя, что мир еще не окончательно свихнулся. Однако в лесу по-прежнему завывали волки, воздух становился все холоднее, а Гензель ждал ответа. «Ну не может такого быть, чтобы дом построили из пряников!» – сказала она себе, а вслух произнесла: – Мы можем вернуться на секундочку и потрогать стену. Если она действительно пряничная, мы убежим. А если нам показалось – останемся. – Ну хорошо, – согласился Гензель. Брат и сестра вышли из-за деревьев и на цыпочках пересекли поляну. Луна не спешила выглянуть из-за облаков, и домик оставался все таким же темным и загадочным. Прямоугольники окон, разделенные крестообразной рамой на четыре секции, отбрасывали на землю две бледно-желтые полосы. Гензель и Гретель подошли к домику со стороны левого окна и остановились в тени. – Готова? – шепнул Гензель. Девочка кивнула и одновременно с братом протянула руку к стене. Пальцы коснулись чего-то липкого. Сердце забилось чаще, и каждый его удар отзывался болезненным толчком в затылке, там, куда пришелся удар скалки. Не веря в то, что это происходит на самом деле, Гретель надавила сильнее. Ее пальцы смяли твердую корочку и полностью погрузились в упругий мякиш. «Пряничный домик настоящий», – подумала Гретель. Несмотря на холод, по ее спине скатилась капля пота, проделав путь от впадины между лопатками и до самого копчика. – Это глазурь, – сказал Гензель. Гретель повернула голову и увидела, что он облизывает перепачканные шоколадом пальцы. В этот момент из Пряничного домика донесся удар, как будто на пол рухнул тяжелый табурет. – Нет! Отойди от меня, слышишь! Я не стану садиться в клетку! Голос, приглушенный стеной и окнами, был хорошо знаком Гретель. Возможно, поэтому она сейчас стояла как истукан, по самое запястье в пряничной стене, а не бежала через лес, подальше от этого жуткого места. – Это Нильс! – раздался над ухом взволнованный шепот Гензеля. – Ведьма схватила его! – Убери от меня свою мерзкую тварь! – вопил Дельбрук-младший, явно растеряв свою обычную невозмутимость. – А-а-а! Прочь! – Давай посмотрим? – предложил Гензель. – Ты что такое говоришь?! – Сообразив, что до сих пор стоит, погрузив руку в пряничную стену, Гретель отдернула ее так, словно внутри обнаружилось осиное гнездо. – Ведьма занята Нильсом. Ей не до нас! – Здесь нельзя оставаться! – Девочка схватила брата за плечо, но тот вывернулся. – Я должен это увидеть, – с этими словами Гензель метнулся к ближайшему окну. – Черт тебя дери! Идиот! – прошипела Гретель, но все же последовала за братом. Возможно, он был прав. Нильс продолжал кричать и сыпать проклятиями, а значит, ведьма Пряничного домика действительно занята… Размытое световое пятно от окна ложилось на каменистую землю, но у самой стены оставалась полоса густой тени. В ней и затаились Гензель и Гретель, как двое воришек, ждущих, когда хозяева погасят свет и отойдут ко сну. Здесь, под самым окном, Нильса было слышно куда лучше, чем у стены, мало того, Гретель различила рык и утробное ворчание. Собака! Собака – это плохо. Она могла учуять непрошеных гостей. «Почему те, кто рассказывает страшилки про ведьму Пряничного домика, молчат про собаку?!» – раздосадованно подумала Гретель. В этот момент Гензель протянул руку и отломил от распахнутой ставни большой тягучий кусок. Глядя на это, девочка сначала чуть не лишилась дара речи, а потом все-таки произнесла: – Ты что творишь? Выброси это немедленно! – И не подумаю! Это же мармелад и сливочные ириски! – Гензель откусил часть, а остальное засунул в карман. – Выплюнь! – Да успокойся уже! Ты слышала много историй о ведьме Пряничного домика? – К сожалению. – И хоть в одной говорилось, что сладости, из которых построена избушка, ядовитые? – спросил Гензель. – А хоть в одной говорилось, что у ведьмы есть собака? – парировала Гретель. – И все-таки она есть! В этот момент крики Нильса стихли. Теперь из-за окна доносился только басовитый собачий рык и неразборчивый женский голос. Гретель ожидала услышать дребезжащий старческий фальцет, ведь в историях, что рассказывали друг другу и ученики воскресной школы, и завсегдатаи «Мышки, птички и жареной колбасы», ведьма Пряничного домика описывалась одинаково – как страшная горбатая старуха. Однако же голос, который слышался из домика, скорее принадлежал взрослой женщине. Его строгие интонации напомнили Гретель сестру Агнес. – Интересно, что там у них происходит… – Сказав это, Гензель развернулся и привстал, держась двумя руками за леденцовый наличник. Решив, что хуже все равно не будет, Гретель последовала его примеру. Вместо стекла окно было забрано тончайшей леденцовой пластиной, проходя через которую свет окрашивался всеми оттенками янтаря. И за ней Гретель разглядела просторную кухню, залитую странным разноцветным сиянием. В первую секунду она решила, что Пряничный домик освещают лампы с плафонами из разноцветного стекла, но, присмотревшись, поняла, что это фигурные леденцы на палочке. Прямо напротив окна, под которым притаились Гензель и Гретель, на стене светился леденцовый петушок размером с человеческую голову. В остальном же кухня выглядела обычно – полки, забитые горшками и баночками, закопченные кастрюли, сковороды и черпаки на стенах; под потолком – пучки трав, гирлянды сушеных грибов и кореньев. Стены, кстати, были обшиты потемневшими досками, а не пастилой или бисквитными коржами. Гретель все не решалась как следует заглянуть в окно. Стоя вровень с леденцовым наличником, она видела волшебные светильники, верхние полки и развешенную на стенах посуду. Все, что находилось ниже, оставалось за пределами ее поля зрения. – А я думал, ведьма старая и горбатая… – прошептал Гензель. Он уже вовсю заглядывал в окно, прильнув к леденцовой пластине. Собравшись с духом, Гретель привстала на цыпочки.