Бо́льшую часть кухни занимала огромная печь, сложенная из каменных блоков. Квадратный дымоход уходил в потолок. Железная дверь топки была такого размера, словно печь создавалась с единственной целью – запекать поросят по шесть штук за раз и жарить упитанных барашков. Вертикальные прорези в дверце пылали багряным. Впрочем, все это еще более-менее походило на обычный очаг, пусть и слишком большой для затерянной в лесу избушки. А вот перед дверью топки, сейчас закрытой, расположилась конструкция, которую едва ли увидишь на обычной кухне. К жерлу печи вел длинный стол на четырех ножках, с двумя узкими рельсами на металлической столешнице. Под ним Гретель разглядела хитрый механизм из пружин, рычагов и здоровенных шестеренок. А на рельсах стояла квадратная клетка. Оборудованная железными колесиками, она, похоже, легко скользила по рельсам от ближнего края стола до конечной станции, то есть прямиком в печь. В клетке, обхватив колени, скрючился Нильс Дельбрук. Его била крупная дрожь. В историях про ужасы Пряничного домика говорилось, что ведьма сажает детей на лопату, а потом отправляет в печь, как булки или горшки с похлебкой. Этот момент всегда вызывал у Гретель множество вопросов. Почему дети послушно сидели на лопате и не пытались убежать? Как пожилая женщина, пусть и ведьма, могла поднять такую тяжесть? Теперь же Гретель стало все понятно. «То, что здесь творится, слишком сложно для простой страшилки, – подумала Гретель, скользя взглядом по замысловатому устройству. – Кто-то видел это, но не знал, как описать. И поэтому упростил». Сама хозяйка Пряничного домика стояла полубоком к окну. Гретель не видела ее лица, лишь спутанную копну волос (кстати, не седых, а черных) и темное платье, вовсе не похожее на лохмотья. Одной рукой ведьма поглаживала между ушами здоровенного волка. Тот сидел у ее ног и скалился на Нильса. Другая ее рука лежала на цепи, которая свешивалась с потолка. – Отправляйся в преисподнюю, мерзкое отродье. С этими словами ведьма дернула цепь. Механизм заскрипел и пришел в движение. Дверца топки с грохотом поднялась, распахнувшись, как пылающая пасть демона. Клетка заскользила по рельсам. Нильс заорал, вцепился в закопченные прутья и начал трясти клетку. Впрочем, конструкцию сработали на совесть – ни стол, ни клетка даже не покачнулись. Гретель наблюдала за тем, как вращаются шестеренки под столом, как вагонетка с единственным пассажиром-смертником скользит по узким рельсам, и не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Клетка въехала в жерло крематория, и дверца с лязгом опустилась, отсекая языки пламени и предсмертные вопли Нильса Дельбрука. Гретель осела на землю. Ноги отказывались держать ее, а разум – воспринимать происходящее. – Ладно, пожалуй, ты права, – сказал Гензель, опускаясь рядом с сестрой. – Нечего здесь больше делать. Тем более я, кажется, чувствую запах жареного мяса… Действительно – над поляной уже расползался запах подгоревшего жарко́го. Чувствуя, что к горлу подступает тошнота, Гретель поднялась на ноги. Стоило ей сделать шаг в сторону леса, как среди деревьев полыхнули два желтых глаза. Послышался рык, и на поляну вышел крупный волк. Он наклонял голову, скалил клыки и угрожающе смотрел на замерших у окна детей. – Он всего один, – проговорил Гензель. – Если мы побежим в разные стороны… – Не лучшая идея. – Это было сказано спокойным, но не терпящим возражений тоном. Гензель и Гретель повернулись на голос и увидели ведьму Пряничного домика. Высокая, средних лет, она смотрела на гостей холодным пронизывающим взглядом. Густая копна волос, тонкие черты лица, ровные, словно проведенные под линейку брови – она не имела ничего общего с кошмарной старухой из страшилок, которые так любили пересказывать марбахцы. У ног ведьмы стоял второй волк. * * * i_009.jpg – Ты – в клетку, – хозяйка дома указала на Гензеля. Рядом с печью, у стены, располагалась клетка размером с небольшой шкаф, сваренная из толстых металлических прутьев. Ее дверь была распахнута. Гензель, с опаской поглядывая на волков, попятился к вольеру, в котором, похоже, дети дожидались своей очереди отправиться в печь. – А ты, – ведьма перевела взгляд на Гретель, – возьми эту цепь и застегни ее у себя на ноге. Девочка даже не пошевелилась, парализованная ужасом. – Ну, чего встала?! – Ведьма нахмурилась, и ее брови-черточки сошлись над переносицей. – К-какую… цепь? – пролепетала Гретель. От печи шел нестерпимый жар, в комнате витал запах подгоревшего мяса, и она едва справлялась с рвотными позывами. – Посмотри вниз, дура! Гретель стояла у сооружения с рельсами, которые вели прямиком в печь. Посмотрев себе под ноги, она действительно увидела толстую и довольно длинную цепочку, тронутую ржавчиной. Один ее конец крепился к полу, а другой заканчивался расстегнутым кольцом кандалов. – Застегни это у себя на лодыжке, – нетерпеливо произнесла ведьма, и, словно добавляя веса ее словам, волки разом зарычали. Гретель присела на корточки и принялась возиться с кольцом. Руки дрожали, пальцы не слушались, и цепь раз за разом падала на пол. – Чего ты там возишься? – Ведьма шагнула к Гретель, нависнув над ней всем своим немаленьким ростом. – Или хочешь, чтобы я тебе помогла? Краем глаза Гретель заметила, что ее брат ощупывает замок, врезанный в дверь вольера. Из замочной скважины торчал большой кованый ключ. Ведьма стояла спиной к мальчику и не видела, чем он занимается. – Я сейчас, – пробормотала Гретель, снова роняя кандалы. Что бы ни задумал Гензель, она решила выиграть для него немного времени. – Только не злитесь, я не нарочно… Наконец кандалы защелкнулись с неожиданно громким и резким щелчком. От этого звука Гретель сделалось не по себе. Ведьма повернулась к вольеру – Гензель попятился, вжавшись в решетчатую стену, – и заперла замок. – Значит, так, – сказала она, убирая ключ в карман. – Этой ночью у нас с вами много дел. Я, конечно, надеялась отдохнуть, но работа есть работа… – А вы отдохните, – подал голос Гензель. – Продолжим после завтрака! А еще лучше – после ужина… Гретель знала, что ее брат за словом в карман не лезет, но все же посмотрела на него так, словно он ни с того ни с сего запел церковный хорал. – Мне придется сходить за дровами, – проигнорировав предложение Гензеля, ведьма кивнула на раскаленную заслонку, из прорезей в которой вырывались язычки пламени. – Последние запасы ушли на этого паршивца!.. А ты, моя дорогая, подготовишь печь. Надо убрать угли, почистить клетку и зольник. Вон там, – она указала на закуток между вольером и печью, – ведра, совок и кочерга. Хозяйка Пряничного домика шагнула к свисавшей с потолка цепи и резко потянула за нее. Механизм снова пришел в движение, заслонка поднялась, и по рельсам, как поезд из самой преисподней, выкатилась клетка. Увидев ее, Гретель прижала ладонь ко рту и попятилась. Над раскалившейся докрасна конструкцией поднимался дым, комната наполнилась вонью сгоревшей плоти и костей. На дне клетки лежали почерневшие и обуглившиеся останки Нильса. – Приступай к уборке, – приказала ведьма. – Если не сделаешь все как положено, мои мальчики отгрызут тебе руки и ноги. Придется складывать тебя в печь по кусочкам. – Вы пережарили Нильса, – сказал Гензель. – Теперь его даже ваши волки жрать не станут. – Ты у нас шутник, да? – поинтересовалась ведьма. – Хорошо, отправишься в печь первым. Смерив Гензеля взглядом, который сделал бы честь сестре Агнес, она направилась к двери. Накинув у порога плащ и взяв посох, набалдашником которому служил светящийся леденец, хозяйка покинула Пряничный домик. Волки последовали за ней. Гретель так и продолжала стоять, прижимая ладонь к губам, будто пыталась сдержать рвущийся наружу вопль. Она всей душой ненавидела Нильса и боялась его, но, глядя на кучку обугленных костей в клетке, не могла поверить, что все закончилось именно так. «Лучше бы он меня поймал тогда, в лесу… – подумала Гретель. – Что угодно лучше этого…» – Так и будешь горевать над Дельбруком? – произнес Гензель. – Не знал, что вы с ним такие друзья! Гретель посмотрела на брата, не понимая, что творится у него в голове. Гензель стоял у двери вольера, цепляясь за прутья, как пленник в историях про пиратов южных морей. При этом он выглядел возбужденным и готовым действовать, но никак не подавленным или сломленным. – Тебе это кажется смешным? – спросила Гретель, указывая на останки Дельбрука. – Нет. Но когда шутишь, становится не так страшно, – вполне серьезно сказал Гензель. – Попробуй, – может, и тебе поможет. – Прости, не вижу здесь ничего забавного, – проговорила Гретель. – Нам надо было сразу убегать, как только увидели этот проклятый домик. А теперь нас поджарят заживо, как Нильса! А все потому, что ты… – Что сделано, то сделано, – перебил ее Гензель. – Надо выбираться, пока ведьма не вернулась. А кто виноват, выясним позже. – И как мы выберемся? Ты в клетке, а я на цепи! – Пока ведьма не смотрела, я напихал в прорезь сливочных ирисок! – В какую еще прорезь? – не поняла Гретель. – В ту самую, куда входит язычок замка! Чтобы он не до конца заперся. Ну же, вспомни секретный погреб в трапезной! Рядом по-прежнему дымились и смердели останки Нильса, но Гретель чуть ли не подпрыгнула на месте. Это случилось год назад, на прошлый Праздник Урожая. Гензель, Гретель и еще несколько дежурных случайно узнали, где хранятся бутыли с вином для причастия. Разумеется, ведущая в погребок неприметная дверь всегда стояла под замком, если только внизу кто-то не находился. Подгадав момент, когда преподобный Дельбрук отправится за очередной бутылкой, Гензель напихал в прорезь на дверном косяке древесной смолы, так, чтобы замок не защелкнулся до конца. Не то чтобы Гензелю и остальным очень хотелось попробовать вина. Скорее, это была маленькая месть монахиням и «святой шестерке», которые буквально загоняли дежурных. Заговорщики стащили из погреба четыре бутылки рислинга и распили их на Сыром Погосте. Гретель мало что запомнила из того вечера, разве только как ее тошнило в кусты. После этого она поклялась, что больше не прикоснется к алкоголю. – Ты можешь открыть дверь? – спросила Гретель. Мальчик подергал решетку. – Нет. Замок все-таки защелкнулся, но, я надеюсь, не до конца. Надо чем-нибудь подцепить дверь! Длина цепочки позволяла Гретель свободно перемещаться вдоль печи. Она схватила кочергу, железный совок и бросилась к вольеру. Несколько минут они с Гензелем дергали дверь, пытались отжать язычок замка, но все без толку. Трюк, который сработал в винном погребе, здесь дал осечку. Наконец Гензель и Гретель без сил опустились на пол. – Слушай, тебе лучше заняться Дельбруком, – сказал Гензель. От одной мысли об этом по телу Гретель прошла дрожь. – Ты серьезно? – Да. Не хочу смотреть, как волки будут отгрызать тебе руки и ноги. Вспомнив угрозу ведьмы, Гретель поднялась с пола. – Ладно, займусь, – вздохнула она. – А ты пока думай, как нам отсюда выбраться… Водруженная на рельсы клетка за это время успела немного остыть. Гретель, которой предстояло собрать кости и сгоревшую плоть Нильса в два жестяных ведра, отодвинула щеколду и распахнула дверь. – В жизни теперь не притронусь к мясу… – пробормотала девочка… и тут же прикусила язык. Скорее всего, ей уже не суждено притронуться ни к мясу, ни к хлебу, ни вообще к какой-то другой еде. Пол клетки являл собой сплошной металлический поддон наподобие противня. На нем бесформенной кучей лежал обугленный скелет Нильса – грудная клетка, таз, кости рук и ног. Позвоночник частично рассыпался, и череп лежал отдельно. Гретель старалась не смотреть в его почерневшие глазницы. Подставив ведро, девочка начала совком сгребать уголь и кости. Спекшиеся, затвердевшие куски мертвой плоти со стуком падали на дно. Перемещая по поддону нижнюю челюсть, Гретель заметила, что слева на ней не хватает нескольких зубов. Видимо, дантист успел вырвать корни, и теперь на их месте зияли черные дупла. От воспоминания, как под ее кулаком ломались зубы Нильса, Гретель ощутила очередной приступ дурноты. И тут о поддон что-то звякнуло. Гретель привстала на носочках и среди праха увидела потемневший от огня нож. Деревянные накладки рукояти сгорели, но плоский остов и обоюдоострое лезвие остались. – Гензель, ты говорил, Нильс угрожал тебе ножом?