– Было дело, – отозвался мальчик. – Вот этим? – Гретель повернулась к брату, продемонстрировав ему покрытое копотью лезвие. – Ничего себе! Давай-ка его сюда! Гензель схватил нож и принялся водить острием в зазоре между косяком и дверью. Не прошло и минуты, как в замке что-то щелкнуло, и клетка распахнулась. – А ведь ириска помогла, – заметил Гензель, покидая вольер. – Без нее я бы и с ножом не отжал замок! С кандалами так просто не получилось. Гензель провозился минут двадцать, пока железное кольцо не разомкнулось. – Фух, – сказал он, поднимаясь с пола. – А я уж думал, придется тебе отрезать ногу! Гензель явно испытывал облегчение. А вот Гретель, наоборот, как будто держала в руках пороховой бочонок с почти догоревшим фитилем. – После шутить будем. – Она направилась к выходу. – Ведьма может вернуться в любую секунду! Похоже, хозяйка полностью полагалась на клетку и кандалы – входная дверь была не заперта. Покидая задымленную, провонявшую сгоревшей плотью кухню, Гретель почти не сомневалась, что увидит на пороге силуэт ведьмы или ее ручных волков. Но нет – двор был пуст. Чистый холодный воздух обжег легкие, и на мгновение Гретель показалось, что она вот-вот потеряет сознание. – Идем, идем, – сказал Гензель, уводя сестру в сторону леса. – Погостили – и хватит! Сейчас ночной лес с его опасностями казался Гретель совсем не страшным, да что там – почти родным! Пробираясь через бурелом, она то и дело оглядывалась и продолжала оглядываться, даже когда отблеск леденцовых окошек давно поглотила ночь. * * * i_010.jpg Опасаясь, что ведьма пустит по их следу волков или сама бросится в погоню, Гензель и Гретель шли всю ночь без передышки. Серые, похожие на скомканную мешковину тучи затянули небосвод, и находить дорогу приходилось почти на ощупь. «Надо было прихватить один из этих леденцов, которые у ведьмы вместо керосинок», – ворчал Гензель. Гретель возражала, что лучше не прикасаться к разным заколдованным штукам, да и вообще не факт, что за пределами Пряничного домика леденцы сохраняли свою волшебную силу. Наконец на смену чернильному мраку ночи пришли мглистые сумерки. Над оврагами и лощинами поднялся туман, и наступил холодный, неприветливый рассвет. Гретель уже не чувствовала ног, когда на пути начали встречаться приметные деревья, ручьи и овраги. Местность все еще оставалась незнакомой, но уже не казалась такой чужой и враждебной, как прежде. – Сломанная сосна, вон там! – воскликнула Гретель, резко останавливаясь. – Я ее знаю! Точно! Сухое, расколотое наискось дерево торчало из туманной дымки, как ржавая игла из тончайшей шелковой ткани. – Я тоже! – обрадовался Гензель. – За ней будут заросли ежевики. Помнишь, как-то мы набрали целую гору ягод, так что мама три дня варила варенье?! Это здесь было! Еще несколько часов назад Гретель не сомневалась, что окончит жизнь в крематории, созданном безумной лесной ведьмой. И вот, пожалуйста! – они с Гензелем шли по знакомым местам, где ничего не стоило встретить дровосека, охотника или грибника. Покинув лес, дети увидели вырубку, а за ней – крыши домов и мастерских. Вдалеке из тумана выглядывали башня городской ратуши и колокольня собора Святого Генриха – самые высокие здания Марбаха. Гензель обернулся и, сделав в сторону деревьев неприличный жест, прокричал: – Аллилуйя! Ведьма, можешь подавиться! И твои плешивые волки могут выкусить! – Радуйся, что ее плешивые волки не взяли наш след, – сказала Гретель. – А то бы ты сейчас по-другому орал. Идем уже! Брат и сестра пересекли утыканную пнями вырубку, миновали чьи-то чахлые грядки и вышли на Смолокурную улицу. Обычно в такую рань окраины только просыпались, но, подходя к собственному дому, Гензель и Гретель узрели настоящее столпотворение. Разбившись на кучки и большие группы, соседи переговаривались, шумно спорили и пока что не замечали пропавших накануне детей. Мужчины выглядели так, словно не спали всю ночь, у многих при себе имелись ружья. Женщины разносили кружки с чем-то горячим. – Думаешь, это все из-за нас? – спросил Гензель. – Как же, – отмахнулась Гретель. – Не забывай, Нильс тоже пропал. Могу спорить, бригады всю ночь прочесывали заросли. – А толку? – проворчал Гензель. – Могли бы спокойно спать… Каждый раз, когда в Марбахе исчезал очередной ребенок, происходило одно и то же. Полиция, обеспокоенные граждане и, конечно же, убитые горем родители разворачивали активные поиски. Добровольцы растягивались цепочкой и обыскивали окрестности Либкухенвальда, пугая волков и лисиц. Гретель помнила только два случая, когда это принесло хоть какой-то результат. В прошлом году пропавшего ребенка нашли растерзанным возле медвежьей берлоги. А пару месяцев назад исчез молодой парень, у которого, по слухам, имелись карточные долги. Оказалось, он отправился в Либкухенвальд, чтобы свести счеты с жизнью при помощи крепкой веревки и куска мыла. Во всех остальных случаях дети исчезали бесследно, и теперь Гретель знала почему. Искать следовало в Пряничном домике, который, кстати, располагался не так уж далеко от города. Гензель и Гретель проделали путь от избушки до окраин Марбаха за полночи. Впрочем, ведьма наверняка спрятала свое обиталище при помощи чар… – Сейчас подойдут новые добровольцы, – говорил мужчина в костюме охотника, под ногами которого вертелся пес. – Надо расширить зону поиска, может, даже заглянуть на тот берег Зальц-Ахена. – Толку искать на том берегу? – отвечал ему другой охотник, потягивая горячее вино из глиняной кружки. – С чего бы сын преподобного туда сунулся? Там же ничего интересного нет, кроме кукурузных и тыквенных полей. Я слышал, Нильса вроде бы видели возле кладбища, на этой стороне. – Ты недооцениваешь мальчишек! Они куда угодно заберутся. «Не там вы ищете», – думала Гретель, глядя по сторонам. Но как она могла сказать это вслух? Побывав в треклятой избушке, она поняла, что городские легенды не обманывали. Если отбросить мелкие детали – возраст ведьмы, наличие дрессированных волков, устройство печи, становилось очевидным, что кое-кто побывал в Пряничном домике и сумел уйти живым. Так почему же люди напрямую не говорили о ведьме, не выступали на городских собраниях с требованием предать ее справедливому суду? В конце концов, почему никто не писал доносов в Святую инквизицию?! Ответ был прост. Свидетели держали язык за зубами по той же причине, по которой собирались молчать Гензель и Гретель Блок. Еще когда над Либкухенвальдом забрезжил рассвет и стало ясно, что побег удался, брат и сестра нашли в себе силы обсудить ситуацию. Поговорив, они решили, что не хотят прослыть городскими сумасшедшими, а значит, о ведьме Пряничного домика лучше никому не рассказывать. Кто станет слушать детей лесоруба с их фантазиями, в точности повторяющими городскую сплетню?.. Тем более следовало помалкивать о сожженном заживо Нильсе. Чего доброго, их самих обвинят в убийстве пасторского сыночка! Глядя по сторонам, Гретель понимала, что многие добровольцы встали с утра пораньше только ради Дельбрука-младшего. А возле дома Блоков народ толпился лишь потому, что Гензель и Гретель – так уж совпало! – пропали в тот же день, что и Нильс – будущий инквизитор и вообще важная птица. – Помнишь, как мы должны говорить? – зашептала Гретель, наклонившись к брату. – Помню, – отмахнулся тот. – Можешь не повторять! Зная, что Гензель мог начать развивать историю, на ходу добавляя ненужные детали, Гретель произнесла: – После уборки на кладбище я решила пойти домой через лес. Там мы с тобой и встретились. Нильса, Курта и Йозефа никто из нас не видел! Ясно? Мы с тобой решили поискать грибов на ужин и зашли слишком глубоко в чащу. Стемнело, мы заблудились и смогли отыскать дорогу только на рассвете. И не нужно никаких подробностей! Чем проще история, тем лучше! – Ясно, ясно, – отозвался Гензель. – Вот только что будет, если Курт и Йозеф скажут, как все было на самом деле? Они же небось уже дома. – Если потерялся только Нильс, а они вернулись, то будут обо всем помалкивать, – сказала Гретель. – Зачем им лишние проблемы? А если ведьма отправила их в печь вперед Нильса, тогда… – …они тоже будут помалкивать, – с довольным видом подхватил Гензель, – но уже наверняка! – И про «святую шестерку» не вздумай ляпнуть! Мы их не видели! – Не, ну я же не идиот! – обиделся Гензель. – Понимаю, что к чему! Благодаря своему положению в городе и связям эти веселые фрау оставались неприкосновенными. Гретель вспомнила недавний разговор с Ирмой и сестрами Шепард. Подумать только, они хотели избежать церковной работы, добыв компромат на «святую шестерку»! Сейчас Гретель понимала: это были рассуждения, достойные несмышленого ребенка. Она лишь надеялась, что у «святой шестерки» хватит ума сделать вид, будто они друг друга не видели. Благодаря пикельхельмам, высоким и лакированным, Гретель издали разглядела двух полицейских. Один, тот, что постарше, самозабвенно подкручивал усы, такие же острые, как стальная пика на его шлеме; другой просто стоял со скучающим видом, засунув руки в карманы серо-зеленого мундира. Подойдя чуть ближе, Гретель увидела отца в окружении друзей-дровосеков. Он выглядел помятым, как будто уснул в одежде; его борода топорщилась, а между бровями залегла глубокая морщина. – Смотри, преподобный тоже здесь, – шепнул Гензель. Действительно, пастор Дельбрук в кои-то веки почтил визитом рабочие окраины Марбаха. Его пальцы нервно перебирали четки, мешки под глазами налились, став фиолетово-черными. Рядом с главными действующими лицами бесцельно слонялись соседи Блоков – Шепарды и Майеры – и еще несколько человек, которых Гретель толком не знала. Первым Гензеля и Гретель заметил Бруно Шепард, отец Клары и Мари. Он вылупился на детей так, словно те восстали из гроба, чтобы станцевать джигу на собственных поминках. – Вот же они! – выкрикнул герр Шепард, указывая пальцем на брата с сестрой, и уже через мгновение вся толпа обступила их тесным кольцом. Отец тут же сгреб Гензеля и Гретель в охапку и крепко прижал к мощной груди. – Вернулись! Вернулись! – повторял он снова и снова. Очутившись в сильных объятиях отца, Гретель наконец почувствовала себя в безопасности. Она уже не пыталась сдерживать рыдания – вместе со слезами ее покидал страх, отчаяние, весь пережитый накануне ужас. – Что произошло, где вы были? – спросил Томас Блок, размыкая наконец объятия. – Да! – дружным хором подхватили соседи. – Где вы были?! Где вас носило?! Гретель подумала, что по их с Гензелем внешнему виду – одежда в грязи, в волосах торчат листья – и так ясно, что они провели ночь в лесу. Но поскольку все ждали объяснений, сказала: – Мы пошли за грибами и потерялись. – Пришлось переночевать в лесу, – добавил Гензель, делая честные глаза. – Как же было холодно, вы не представляете! – А мама где? – спросила Гретель. – Дома? – Марта Блок задержана по подозрению в вашем убийстве, – произнес один из полицейских, плечом раздвигая толпу. На его лице, украшенном усами-пиками, застыло такое выражение, словно появление Гензеля и Гретель нарушило все планы доблестной марбахской полиции. Вот так новости! Гретель кинула быстрый взгляд на брата – их отрепетированный рассказ теперь нуждался в доработке. Вероятно, кладбищенский сторож не поленился и пошел-таки в полицию. «Не стоило называть ему свое имя!» – обругала себя Гретель. И с опаской уточнила: – Но раз мы живы, маму отпустят домой? – Это вряд ли, – произнес полицейский, недовольно поглядывая из-под козырька пикельхейма. – У нас есть свидетель. Он утверждает, что мать привязала вас, Гретель Блок, к надгробию, после чего избила скалкой для теста. – На орудии преступления, кстати, есть следы крови, – вступил в разговор второй страж порядка. Гретель хотела крикнуть: «И зачем нужно говорить все это при соседях и друзьях?» – но, разумеется, промолчала. – И хотя Марта Блок не убийца, – продолжил усатый полицейский, как показалось Гретель, с ноткой сожаления в голосе, – это не значит, что дело закрыто. Она может быть опасна для окружающих! Поэтому вы должны проехать в участок и дать показания. – Погодите! – воскликнул преподобный Дельбрук. Кажется, ему потребовалось все терпение, чтобы дождаться своей очереди. – Вы не видели Нильса? – А что, он тоже потерялся? – притворно удивился Гензель. – Да! Он пропал вчера, одновременно с вами!