После всего увиденного в Либкухенвальде Гретель понимала, что подобный совет может дать только такая «любящая» мать, как Марта Блок. «Она действительно знает, что Пряничный домик существует? – задумалась Гретель. – Или просто сделала городскую легенду частью своего бреда?» – Ладно, предположим, мы с Гензелем – бесы, – прищурилась Гретель. – Но, может, ты и за отцом что-то замечала? Например, что он – оборотень! До этого мать отвечала лениво и спокойно, но стоило Гретель произнести эти слова, как она изменилась в лице и вскочила на ноги. – Как ты смеешь такое говорить, мелкая паршивка?! В отличие от вас, Томас – нормальный человек! Нормальный! А ты, мерзавка, просто повторяешь слова своей чокнутой тетки!!! Стоило Марте повысить голос, как в беседку влетел санитар. Он без лишних слов заломил ей руки за спину и поволок в сторону лечебницы. Гензель и Гретель с удивлением переглянулись. – Какая еще тетка? У мамы разве была сестра? – спросил Гензель. – Впервые слышу… * * * i_014.jpg Альпенбах давно остался позади. Канцлерваген ехал по грунтовой проселочной дороге, подпрыгивая на кочках и выбоинах. Сначала за ним тянулся пыльный шлейф, но где-то полчаса назад начал накрапывать мелкий дождик, и пыль осела на землю. Мерно шуршали дворники, отбрасывая воду с лобового стекла. А вот каплям, что забрызгали боковые стекла, никто не мешал спокойно чертить кривые линии и замысловатые дорожки. Иногда в этих зигзагах и пунктирах Гретель мерещились загадочные письмена, а иногда – страшные демонические рожи. Пытаясь разглядеть, что творится за окном, Гретель прижалась носом к холодному стеклу. Мимо проплывали то бесконечные унылые поля, то небольшие пожелтевшие рощи. Из-за Филиппа, который молча крутил рулевое колесо, приходилось держать язык за зубами, но, по правде говоря, меньше всего Гретель сейчас хотелось говорить. Минувшая неделя оказалась щедра на страшные и необъяснимые события, а встреча с матерью ничего не прояснила, лишь породила новые вопросы. Теперь Гретель не могла однозначно утверждать, кто здесь на самом деле сумасшедший – ее мать, принудительно запертая в психбольнице, или она сама. «Вот бы сейчас очнуться на занятии у сестры Агнес, – думала Гретель, скользя взглядом по невеселым осенним пейзажам, – и понять, что все это мне приснилось!» Ради этого она бы согласилась на все, даже в сотый раз послушать историю праведной жизни Леонтия Халдейского. Или, как вариант, получить тумаков от Нильса. – Как мама? – спросил Филипп, вырвав Гретель из размышлений. Он слышал вопли Марты, видел, как ее уводят, и спрашивал скорее из вежливости. – К сожалению, не так хорошо, как хотелось бы, – ответил Гензель. – В клинике ей помогут. Там работают грамотные врачи. – Конечно, мы тоже на это надеемся, – сказала девочка, мысленно поблагодарив Хофманна-младшего за такт и выдержку. Аптекарская семья очень помогла Гензелю и Гретель, но теперь им предстояло объясняться с Бонифацием. Добрый старик обещал пойти с ними в полицию и, пользуясь своим положением, помочь вызволить Марту Блок из лечебницы. Этого визита надо было избежать. Детектив сразу поймет, что Гензель и Гретель затеяли какую-то подозрительную игру, да еще и втянули в это аптекаря. – Отец сказал, вы намерены вернуть мать домой? – спросил Филипп, словно прочитав мысли Гретель. На месте Хофманна-младшего Гретель, скорее всего, сказала бы: «Не вздумайте этого делать! Вашей матери самое место в психушке, а вы с ней носитесь!» Но Филипп вновь проявил деликатность. – Кажется, не стоит с этим торопиться, – аккуратно ответила Гретель. – Как я уже сказала, мама меня не трогала, это был Нильс Дельбрук. Но все равно, она бывает излишне… вспыльчивой. Лечение пойдет ей на пользу. – Ты рассуждаешь очень по-взрослому, – кивнул Филипп. – Как видите, в больнице с Мартой обращаются хорошо, ей назначили правильное лечение. Но, к сожалению, ваш визит ее расстроил. Она не готова вернуться домой, и не важно, какие показания вы дадите в полиции. – Мы это уже поняли… – произнесла Гретель. – Надеюсь, герр Хофманн и вы простите нас за беспокойство. – Не волнуйтесь, я давно собирался съездить куда-нибудь проветриться, – сказал Филипп. – А с отцом я поговорю. Он, конечно, завелся, но я постараюсь ему объяснить, что пока нет смысла идти в полицию и свидетельствовать против этого Нильса. Тем более что парнишка пропал, и, похоже, с концами. Гретель знала, что Бонифаций Хофманн – строгий, но душевный человек. Однако, судя по всему, эта черта характеризовала каждого члена их семьи. Последнее время Гретель начало казаться, что вокруг нее одни лишь оборотни, демоны и ведьмы, жаждущие человеческой крови. «Все-таки этот мир не безнадежен», – подумала она. Филипп обещал поговорить с отцом, и это решало хотя бы одну проблему из множества – Гретель не представляла, как будет объясняться с добрым аптекарем, который уже вскочил на коня и навострил рыцарскую пику. К сожалению, другой, куда более важный вопрос пока оставался открытым. Куда им пойти по возвращении в Марбах? Здесь Филипп им уж точно не поможет – если Гретель скажет, что их отец оказался демоном, он развернет машину и повезет их обратно в психушку. К тому же Гретель не давали покоя слова матери о подменышах. Бывали времена, когда Марту Блок можно было без преувеличения назвать самой заботливой и любящей из матерей. Даже в голодные дни, когда на столе не оказывалось ничего, кроме черствого хлеба и воды, в их доме постоянно звучали смех и веселые песни. Гретель прекрасно помнила это, хоть и была маленькой. Но Марта Блок настаивала на том, что их с Гензелем воспоминания ложные, принадлежат другим детям. «Я не копия! – думала Гретель, до боли сжимая зубы. – Не подделка! Я бы это знала, чувствовала!» История о бесах-подменышах звучала бредово, но при этом более-менее стройно. Марта говорила уверенно и убедительно, безоговорочно веря в собственные слова. Но стоит ли верить человеку, которого насильно отправили на лечение в психиатрическую больницу?.. Гретель посмотрела в окно и в перекрестиях влажных линий, которые оставляли на стекле дождевые капли, увидела очередную демоническую рожу. Где-то в полях сверкнула молния, и жутковатый лик озарился холодным светом. Гретель вздрогнула, подумав об отце. Томас Блок – демон, и данный факт, в отличие от истории Марты, не подлежал сомнению. Не это ли прямое доказательство того, что они с Гензелем как минимум полубесы?! При всем при этом мать даже слышать не желала, что с Томасом не все в порядке. Марта считала своего мужа человеком, и это значило, что козлоногая тварь, прикинувшаяся Томасом Блоком, ловко провела ее. «Но подменыши и полубесы – это совсем разные вещи!» – размышляла Гретель под раскаты грома. Как сложить все эти факты воедино, если они противоречат друг другу? К сожалению, сейчас девочка видела один лишь вокзал…[2][Немецкое выражение «Ich sehe nur Bahnhof» (дословно: «Я вижу только вокзал») означает: «Я ничего не понимаю». Происхождение фразеологизма связано, вероятно, с тем фактом, что в прежние времена на вокзалах было очень шумно. Человек видел вокзал, но не понимал собеседника.] – Дотемна не успели, – сказал Филипп, включая фары. Два грязно-желтых луча пронзили дождливый сумрак. – Ничего, скоро приедем. – Да мы, в общем-то, никуда не торопимся. – Гензель чем-то зашуршал и протянул сестре коричневый комок. – Вот, держи. – Это чего? – насторожилась Гретель. – Ириска, что же еще. – Она… оттуда? – Само собой, – пожал плечами мальчик. – Ясно же, что не из «Марбахских сластей». – Выбрось немедленно эту дрянь, – зашептала Гретель. – И не подумаю. Хорошие ириски, к тому же добытые с боем. Я их ел и не помер! – Гензель протянул комок Филиппу. – Герр Хофманн, хотите ириску? – Не берите! – воскликнула Гретель. – Она… несвежая! Пролежала в кармане у Гензеля месяц, а может, и больше. – Ничего подобного, отличная, свежайшая ириска! – Благодарю, я не ем сладкого, – сказал Филипп. – Вредно для зубов. Гензель пожал плечами и отправил комок в рот вместе с налипшими ворсинками. Слушая чавканье брата, Гретель подумала: может, им действительно стоит пообщаться с ведьмой Пряничного домика? Только от одной этой мысли Гретель сделалось не по себе. Она вспомнила, как убирала прах Нильса Дельбрука в ведро, вдыхая запах сожженного мяса и опаленных костей. «Один раз нам удалось убежать, а получится ли во второй?.. – задумалась Гретель. – Или мама знает, что это билет в один конец?» Запертая в лечебнице, Марта Блок не могла избавиться от Гензеля и Гретель собственными руками, зато могла отправить их в Пряничный домик. «Советую отыскать Пряничный домик в лесу. Ведьма не такая ужасная, как о ней говорят. Ведь она не убивает человеческих детей, вовсе нет!» – так сказала Марта. А еще она сказала, что только подменыши смогут отыскать Пряничный домик, а это значит… – Ничего это не значит, – пробормотала Гретель. – Чего-чего? – переспросил Гензель, не прекращая чавкать. – Не расслышал. – Ничего, я сама с собой. Нет, нет и нет. Гретель не могла поверить, что они с Гензелем подменыши. Да, они сумели отыскать Пряничный домик, но кто сказал, что его могут найти только бесенята? Сумасшедшая женщина, которая пытала собственных детей? Все это сплошная магия, а Марта не была ведьмой – откуда ей знать, как это работает? Она и насчет собственного мужа ошибалась! У Гретель возникла идея: а вдруг ведьма специально дала им с Гензелем убежать? Предположим, Марта права и Пряничный домик – ловушка для подменышей. И, значит, угодивший в печь Нильс Дельбрук – бесенок (во что совсем нетрудно поверить). Ведьма сожгла его, а потом якобы отправилась за дровами, оставив Гензеля и Гретель без присмотра. «Может, она увидела, что мы обычные дети? – подумала Гретель. – Поэтому решила напугать, но в печь сажать не стала?» Ближе к Марбаху дождь прекратился, лишь отдельные тяжелые капли колотили по крыше автомобиля. Гретель подумала, что с таким же звуком гробовщик заколачивает гвозди в крышку гроба, и от этой мысли по спине у нее побежали мурашки. Закатное солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив небо на западе багряными всполохами. Прежде чем Хофманн-младший спросил адрес, Гретель сказала: – Нам на Трактирную улицу, дом четырнадцать. – Это же дом Майеров, – удивился Гензель. – Конечно, – прошипела Гретель, кидая на брата выразительный взгляд. – Отец просил забрать у них кирку, когда будем идти домой. – Да, хорошо, – согласился Филипп. Майеры, с чьей дочкой Ирмой дружила Гретель, жили на параллельной улице. Шансы, что именно в этот момент по Трактирной будет прогуливаться Томас Блок, были невелики. Разве что сидеть в «Мышке, птичке и жареной колбасе», в трех кварталах от Майеров. А вот высаживаться возле собственного дома Гретель категорически не хотела. Другой вопрос – что делать дальше? Пока никаких сто́ящих идей в голову не приходило. Можно, конечно, попроситься к Ирме на ночевку, но куда в этом случае деваться Гензелю? К Иуде, Карлу или еще к кому-нибудь из приятелей? Сказать по правде, Гретель не хотелось оставлять брата без присмотра. Тормоза мягко заскрипели, и дети вышли из машины. – Спасибо вам огромное, – сказала Гретель на прощание. Филипп кивнул и тронулся с места. Едва автомобиль скрылся за поворотом, Гензель усмехнулся: – Это ты молодец! Хорошо с Майерами придумала! Но я тоже молодец, и угадай почему! – Потому что ухитрился сожрать свою ириску и не помереть? – Не поэтому. У меня возникла идея, где нам переночевать! – Серьезно?! – обрадовалась Гретель. – И где же? – Вообще девчонок туда не пускают… – протянул Гензель, но, увидев, как изменилась в лице Гретель, торопливо добавил: – Но в этот раз мы сделаем исключение! Помнишь Иуду Гана? У него есть домик на дереве, и мы с друзьями там частенько собираемся. Хоть на ночь домик и запирают, я, как член клуба, знаю, где спрятаны ключи. – Еще один домик в лесу? – Гретель скептически вскинула бровь. – Предлагаешь идти туда ночью?