– Мне нужно подумать над этим, так что… – голос осип. И как можно было увидеть во мне робота? – В тебе есть то, чего никогда не было в других, Фэрри, – он направил меня дальше за локоть, – я создал идеальную тебя. Практически живую, – через тяжёлый слой чего-то глубокого, как океан, – ты дышишь, чувствуешь не только боль, но и разделяешь привычные для человека потребности. Можешь радоваться, бояться, плакать, смеяться. Делать что угодно, не подвергая своё тело опасности. – Куда мы идём? – вспомнила то, что он ждал, когда я вернусь в сознание. Выманивал. – Диагностика, – ответил он, – нам нужно провести её, пока ты в сознании. – Зачем? – совсем без интереса. Он мог напечатать и вложить в мою голову и те воспоминания с Тильдой. – Как я уже говорил, у меня есть более интересная догадка, Фэрри, – сообщил мужчина, – интереснее, чем та, которую сейчас обсудили мы. – Я – часть искусственного интеллекта? – спросила у него. – Фэр, – закатил глаза он, – сперва диагностика – после решение. Я мотнула головой. – А если это правда? – остановилась, заставив сделать это и его. В его глазах что-то сверкнуло. – Ты сказала мне, что хочешь жить, – процедил Белые перчатки, смотря будто внутрь меня, – предлагаю отправиться в лабораторию и решить уже там – может быть я смогу оставить тебя одну. Как тебе идея? Мне захотелось уткнуться в его грудь лицом. Чтобы было тепло и хоть немного комфортно. Всего миллисекунду прикосновения. Пусть потом густая вязкая бренность упадёт на плечи тяжестью горизонта. – Никак не могу понять – хочешь ты для меня зла или добра, – одними губами, – и я хотела бы в этот раз увидеть тебя в моей жизни, – я выдавила кривую улыбку, а после произнесла поспешное и немного зябкое, – Traum. *** – Отец не спрашивает. Фыр, ты забыла? – Тильда забавно закатила глаза и выдавила странную улыбку, больше похожую на ту, которую использовала я – опущенные уголки губ и безразличный взгляд. В её модификации глаза выдавали беспечную натуру, спрятанную за слоями предвзято напяленного на её тощую наружность шифона. – Он вообще никогда не интересовался тем, кто, что и зачем делает, – она опрокинула в себя четверть бокала шампанского и сморщила слегка порозовевшие щёки, – он и сюда нас привёл, чтобы сбагрить какому-нибудь старому аллигатору с обвисшей кожей! Беспечная. Я хотела быть такой же как она сейчас. – Предполагаю, что не способен помешать той, кто выпивает Дом Периньон залпом, – на диван рядом с Тиль мягко опустился мужчина. Севший напротив него отец буквально сдержал пробежавшую по его сухому лицу судорогу ярости. Тильде не повезло попасть под его взгляд. – Аллигатор номер один, – прокомментировала я, отвлекая внимание на себя. – Чем же так отличается это шампанское, что его нужно пить медленно? – заинтересовалась Тиль. Это она только при мне ворчала о сложной судьбе, в то время как сейчас в ней просыпалась кокетливая лань, поймавшая хищника на невинный взгляд простоватой деревенщины. – Раскрываемостью аромата, искристостью… – Ценой, – перебила мужчину я, – отец, он не подходит даже Тильде – он бедный. В отличие от сестры я сразу расценила обстановку и демонстративно хлебнула из собственной фляжки Джека, не пытаясь разглядывать в ком-либо своё будущее. Я вообще отреклась от него. Способствовал этому, как ни странно, отец, сообщив, что мои идеи в стезе медицины будут лишь утруждать его. – Почему не подходит? – надула губки Тиль, – вы очень милый и образованный! Такой, как мне нравится! Отца перекосило: – Господин Ньянг – мой коммерческий партнер, а не ваш первый опытный хомяк! Ауфэр! Усмири сестру сию минуту, – будто он сам не мог сказать ей этого. Я хмыкнула. – Отмена, Тиль. Аллигатор проплыл мимо, – я встретилась с насмешливыми карими глазами мужчины. Ему было слегка за тридцать – это выдавал по большей части взгляд, и только во вторую очередь манера носить костюм так, чтобы он перекрывал кислород. Верхняя пуговица рубашки не позволяла ровно висеть галстуку-бабочке. Тот же отец предпочитал не заниматься прикрытием обыденности за манерностью. Этот же господин всё не сдавался. – Аллигатор вполне способен развернуться, – продолжал изучать меня Ньянг. – Моя дочь шутит, Парзифаль, – деловито посмеялся отец, беря всё внимание на себя, – и скажу я тебе, – он насмешливо исказил лицо улыбкой, – не провоцируй её на конфронтацию. Ауфэр настоящий рекордсмен в деле побед над оппонентом в споре. Я почувствовала себя за стеклянной перегородкой на выставке, насколько он старался выгоднее сунуть меня в пакет. – Как иронично ты обрисовываешь свои собственные слова вчера: «Ауфэр суёт свой нос в любой вопрос, связанный с признанными ею догмами. То есть абсолютно куда угодно!», – я сцепилась взглядами с отцом. – Ты ещё не услышала и пары слов от него! – пророкотал он. Я хмыкнула. – Пара слов была. Меня неожиданно поддержала Тильда: – Это же Фыр, – она кивнула смутившись, – мама не раз говорила про неё, что сестрица любого сожрёт, кто потянет к ней руки без специального дозволения! Я подняла бровь, пытаясь найти смысл такого её поведения. У папы пропал дар речи. – Вы не договорили про вино, Парзифаль, – продолжила Тиль, – можно я буду звать вас по имени? Какой там этот ваш «Дом…»? – Твоя дочь делает верные выводы, не останавливай её перцепцию, – усмехнулся Ньянг, – мне и в самом деле было бы странно осознавать себя в компании психически неокрепшего ребёнка, настроенного на выдуманное командование и способного мыслить лишь фантасмагорией. У меня очевидно полыхнул взгляд, потому как такого удовольствия на лице отца не заметить было невозможно. – Какая тирада, – скрестила на груди руки я, – дайте угадаю – вы в разводе, так? Такое категоричное отношение к людям кого угодно заставило бы сбежать. – Ауфэр! – рыкнул отец. Только кто мог остановить меня сейчас? – Не угадали, госпожа Стендэн, – казался ироничным мужчина, – мне не довелось побывать в браке, полагаю совсем не из-за категоричности, а скорее от подобного вам контингента дам поблизости. Я усмехнулась и подалась вперед, чтобы произнести то, что первое пришло на ум: – Живете с мамой? Отец выругался. Однако господин Ньянг, осознающий мои слова несколько долгих секунд, неожиданно залился смехом и откинулся на спинку дивана, заставив Тиль впиться в него своим вниманием. – Истерический смех? – не смогла удержаться я. – Фыр, – шепнула одними губами Тильда, – пожалуйста. У меня как отрезало. Чем только он её привлек? – Надеюсь, ты закончила, – совсем не зло, а будто наоборот довольно произнёс отец, – тебе стоит отправиться с нами сегодня, Парзифаль. Выпьем бренди, обсудим дальнейшее развитие… компании. Мне казалось, что между нами упала стеклянная стена – я слышала лишь мужские отдалённые слова и умелые фразы Тильды, вклинивающиеся и уводящие разговор так, как нужно ей. – Совершенно не понимаю людей, твердящих об искусстве, как о чём-то сугубо конкретном, – позволили выплыть мне из мыслей слова Ньянга, – свобода в искусстве позиционируется как защита от радикализма, но абсолютная свобода – это самый страшный радикализм. – Смысл не в радикализме, а в том, что каждый может создавать и воспринимать то, что ему нравится! – не сдержалась я, – нет чего-то объективно плохого и хорошего – есть то, что нравится или не нравится конкретному человеку. Мужчины скривились. А я продолжила: – Всегда должен быть контекст. Ньянг казалось загорелся при ответе мне: – Вы – жертва маркетинга, – хмыкнул он, – Нам было бы гораздо проще принять вашу точку зрения, если бы наша жизнь была бесконечной. Однако, мы смертны. И то, что происходит здесь и сейчас, волнует нас куда больше будущего, в котором из нашей эпохи останется только лучшее. Проблема есть, и эта проблема в вас. В вашем либеральном взгляде на жизнь. Не думали ли вы, что будет с человечеством, если в моду снова вернётся, например, расовая теория? Её зарождение будет защищаться вами, вы будете опекать его до тех пор, пока сами не окажетесь в газовой камере. Я подняла бровь. – Считаете, что моё мнение зависит от моды? – я подалась вперед, – а если это не так? Что скажете, если я считаю так не по вине общества? Мужчина расплылся в улыбке.