– Нам нужно возвращаться. Такого Агата не ожидала. – Что, простите? – Для Вас здесь становится опасно. Мы уходим, я вызываю капсулу. Она нервно рассмеялась. – Нет, мы не уходим. У меня есть работа, которую я должна выполнить, а Вы – сотрудник техподдержки, который должен решить проблему. Ну, понеслось. Наблюдатели всегда считали себя элитой, а техподдержку – своей прислугой. И эта снисходительная неприязнь была взаимна. – Вы знаете, как работает времясопротивление? Понимаете, что у Вас не больше двух часов, прежде чем Вы полностью потеряете память? Девушка молчала, насупившись. – Я читал Вашу заявку. Вы прилетели сюда, чтобы посмотреть на концерт какой-то певички, мир не рухнет без его детального описания. – Если Вы можете выполнить свою работу, не обесценивайте труд других! Сотни лет историки изучают дневники обычных людей, эти работы используются в социологии и психологии… – Да-да, – вяло отмахнулся Руди, нажимая на кнопку вызова капсулы в пуговице рубашки. – Сегодня вечером Лиза Мюро сделает запись в дневнике, который доживет до двадцать четвертого столетия. Она напишет, что это был лучший и главнейший концерт в ее жизни, на этом концерте она встретит своего будущего мужа и… – …и окажется вашей много-раз-прапрабабушкой. Руди закрыл крышку экрана и посмотрел на девушку с усталым торжеством. Агата запнулась на полуслове и пыталась уничтожить его взглядом. Ну конечно, он прав. Ни один сотрудник Института точной истории не прошел бы мимо такого соблазна. – Если Вы отказываетесь выполнять свою работу, я буду вынуждена подать на Вас жалобу. – Валяйте. Только если Вы хотите отсюда выбраться, советую следовать за мной к ближайшей капсуле, потому что… Он мог бы перечислить минимум десяток причин, почему упрямая и высокомерная девчонка должна пойти за ним, но тут репродуктор совсем рядом с ними вдруг ожил, щелкнул и захрипел сиреной воздушной тревоги. Какого?!.. – Не может быть… – прошептала Агата по-английски, и Руди, до этого смотревший на репродуктор как на всадника Апокалипсиса, уставился на нее. Если бы она была мужчиной – с какой радостью он дал бы ей в морду! Это ж какой идиоткой надо быть, чтобы отправиться в настолько нестабильную точку?! Она встретила его взгляд своим, полным ужаса. – Не смотрите на меня так, я этого не знала! Институт точной истории. Точной, мать его, истории… – Идемте. Схватив оторопевшую девушку за руку, Руди поволок ее за собой. Она, впрочем, уже не сопротивлялась. Люди кругом очень целеустремленно и очень быстро, словно в ускоренной съемке, шли в одном направлении. Не было ни паники, ни криков, за время войны они уже привыкли несколько раз в день прятаться, как кроты, под землей. – Куда мы идем? – Туда же, куда и все. В бомбоубежище. – Но капсула… – Капсула определит нестабильность на подлете и не сможет приземлиться. Изменить место мы не можем, значит, придется пережидать. – А как же времясопротивление? Руди сделал вид, что не расслышал. * * * Над ними, отделенный несколькими метрами бетона, бушевал шторм. Бесконечно гудело и рокотало, бухали зенитные орудия, остервенело стрекотали пулеметы. Они – женщины, старики, плачущие дети – словно маленькие муравьишки, забились в бункер, пока снаружи сражались металлические великаны. Агата возилась у Руди под локтем и никак не могла угомониться. Она говорила прямо ему в ухо, стараясь перекричать грохот и в то же время сделать так, чтобы ее не расслышали другие. – Все упоминания этой бомбардировки в конечном итоге ссылаются на один документ, согласно которому авианалет состоялся вечером. У нас было три часа в запасе. Один-единственный документ, и в него закралась ошибка. Ошибка, которая отразилась в веках! – Потрясающе. Напишите об этом диссертацию. Рокот подошел особенно близко, и Агата вцепилась обеими руками в сумочку, стиснув зубы и часто дыша. Долго засвистело, глухо бухнуло, посыпалось стеклянным дождем. У Руди в голове было пусто, он просто всей душой страстно желал сегодня вечером увидеть маму. Давно у нее не был… – Это моя первая бомбардировка, – почти жалобно продолжала Агата, когда шум снаружи снова вошел в привычную колею. – Это вообще мое первое путешествие, если уж на то пошло. А у вас? У вас такое раньше бывало? – Ага. Если нагло врешь, лучше не вдаваться в детали. – Посмотрите на них, – рот у нее не затыкается. – Женщины, дети. Скольких из них потом обвинят в коллаборационизме… Но это же мирные жители, которым просто не повезло родиться здесь и сейчас. – Угу. Руди посмотрел на красивую кудрявую брюнетку, сидящую у стены, и подумал, что если бы Агата от волнения сейчас снова перешла на английский, эта мирная жительница не задумываясь донесла бы на них, и незадачливые путешественники во времени не ушли бы дальше этого подвала. Судя по звукам, самолеты удалялись, и на фоне относительной тишины стал еще более мерзким крик одного перепуганного младенца. Мать, женщина с пустыми уставшими глазами, качала его и так, и этак, но он никак не мог угомониться до тех пор, пока… – Allez-allez-allez! Кудрявая женщина вдруг поднялась с пола, подскочила к ребенку и захлопала в ладоши. Тот умолк от неожиданности, а она, убедившись, что завладела его вниманием, запела, пританцовывая: «Une souris verte qui courait dans l’herbe Je l’attrape par la queue». Глаза ребенка округлились – примерно так же, как и у всех остальных. Хотя против тишины никто не возражал. Но вот песенка закончилась, и певица замерла, растопырив руки. Измученная мать зашептала слова благодарности. Ребенок заерзал, потом скорчил рожицу… – Еще раз! – немолодой мужчина подбежал к певице. – Давайте еще раз! И первым затянул песню о зеленой мыши. Теперь это был уже дуэт. – О боже, – устало пробормотал кто-то в толпе. – О боже, – прошептала Агата совсем с иным значением. Она смотрела на пару, которая теперь приплясывала, взявшись за руки, в наигранной беззаботности. Как будто им и впрямь удалось забыть, где и почему они находятся. Руди открыл рот, чтобы саркастически поздравить наблюдательницу… но в последний момент передумал. * * * Отбой тревоги объявили час спустя. Они вышли на улицу – в дым, пыль и пепел. Одна бомба попала в дом в квартале от бомбоубежища, там горело сильнее всего. Люди, все такие же мрачно деловитые, пошли по своим делам. Агата проводила взглядом певицу, которая только что дала лучший концерт в своей жизни, и ее нового спутника. – Знаете… я действительно воспользовалась темой своей диссертации, чтобы отправиться в путешествие, – Руди не ответил, и она продолжила: – Можете доложить начальству, если хотите. Конечно, следовало бы. Именно из-за таких идиотских косяков ребята вроде Руди подставляли свои шеи под пули, снаряды и прочие опасности. Но изменит ли что-то одна поломанная карьера? Едва ли. К тому же Агата действительно не виновата в ошибке документации. Как историю ни верти, как ни рассматривай, она всегда будет недостаточно точной. Поэтому он пожал плечами. – У меня клавиатура сотрется на всех доносы писать. Вы, наверное, недолго работаете в Институте, если это Ваш первый прокол. – Да, – она улыбнулась. – Наверное. – Почему «наверное»? Ответа не последовало, и Руди обернулся. Агата уже не улыбалась, она потирала лоб, глубоко задумавшись. – Я… пытаюсь вспомнить, как пришла в Институт.