Ну да, ну да, было дело пару лет назад. Крови пролилось да зубов покрошилось… Хотя всё начиналось как простое противостояние двух идеологий. Вроде бы пришли к соглашению, что человек протезированный ничем не должен отличаться от хомо сапиенса полноцениуса. Так что сила моей жестяной руки не могла превышать силу обычного мужичка средних лет. Ещё слышал, что в каждый протез вмонтировали какую-то защиту от дурака, как её назвали. – Забыл, – скривился я в подобии улыбки, – дом-работа-дом. Недолго и имя своё позабыть. – Твоя правда. И хреновая жизнь, прям как у всех. Ладно, хватит лирики. На что жалуемся? Вместо ответа с трудом поднял новую руку и попытался пошевелить пальцами. Глухие щелчки и всё, собственно. Мастер потянулся было за инструментами, но вдруг резко склонился к моей ладони. – Мужик, а где ты этот протез заполучил? – Компенсация от компании. Крыша на меня рухнула заводская. Выпрямившись, ремонтник почесал за ухом. Снял очки и сплюнул на далеко не чистый пол. – Вкратце: говёное говно отборнейшего сорта. Тебе поставили дешёвую подделку дешёвой подделки. Цена твоей руки… ну, мешок кошачьего корма. Из опилок. – Так она же титановая. – Повторюсь – у вояк. В тебе же титан только тут, – мастер ткнул в соединение с живой тканью, – чтобы не было отторжения. Всё остальное – сталь, дешевле пластика выходит. Даже аварийная система, и та не титановая. – И чего? По твоим словам – стандартная ситуация. – Ага. Только на твоё говно даже нержавейки пожалели. Почти чистое железо. Сам посмотри на сочленения. Послушавшись совета, я уставился на свою блестя… мама родная. Да новенькая рука вся ржавчиной пошла! – Выхода у тебя два: инвалидность или полностью новая рука. – Боюсь, денег не хватит ни на тот, ни на другой вариант. Мы посмеялись вместе, хотя никто из нас не веселился. Мастер отошёл к длинным стеллажам с оборудованием и вернулся со знакомым синим баллончиком. – Держи. Больше ничем помочь не могу, прости. Приняв ценный дар, улыбнулся сквозь непрошеные слёзы. – А изоленты не найдётся? Будет полноценный ремонтный набор. – Не поможет, увы. Часа на два вэдэшка тебе подвижность вернёт, но о большем и не мечтай. * * * Ещё совсем недавно я верил, что у меня есть надёжная, стабильная работа. Денег платили мало, но в нашем мире бушующем будешь рад и этим крохам. После операции шансы найти новую работу были невелики, но вполне реальны. С ржавеющим протезом? Очень смешно. На мою удачу, мастер отказался брать деньги за осмотр – мол, в такой ситуации он будет последней сволочью, если ещё и оплаты потребует. Но сбережений хватит на месяц-другой жизни в убогой квартирке, а потом – добро пожаловать на улицу. Первым делом я наведался в офис компании. Наверное, надеялся на какое-то проявление человечности со стороны винтиков системы. Мы не виноваты, обращайтесь в клинику. Ну разумеется. Попрошу не отвлекать, у меня полно пациентов. Оборудование было закуплено согласно государственному реестру. О, извиняюсь за беспокойство. Как Вы попали в мой кабинет?! Какой ещё реестр? А! Объясню по-простому, чтобы Вы поняли: в список попали те, кто выиграл тендер. Всё по-честному, так что освободите помещение немедленно. Конечно, нижайше откланиваюсь. * * * Тряска в вагоне монорельса под пробуждающуюся боль в предплечье. Лекарство я забыл купить, увлёкшись поиском справедливости. Тесные стены квартиры и тело, выгнутое дугой. Утром потратил треть баллончика, чтобы суметь пошевелить пальцами. В мутном зеркальце отражалась небритая физиономия с огромными синяками под глазами. Урвал минут десять сна за ночь, не больше. Куртку я надевал куда дольше, чем спал. В вагоне люди старательно обходили меня стороной и косились недобро. Оно и верно, за ночь я изрядно протух, а на душ не решился, боясь мочить протез лишний раз. Простите, люди добрые, не со зла. Перед офисом компании заприметил троих коллег, уже бывших, переминавшихся с ноги на ногу. Их постигла та же беда, что и меня. Дешёвые протезы и никакого будущего. Перекинувшись парой слов, мы устроили небольшой пикет, требуя от компании потратить чуть больше денег на инвалидов. Сотрудники, выбегавшие и вбегавшие в красочное здание, смотрели на нас с презрением, но никто не пытался нас прогнать. В отличие от пары полицейских экипажей, не пожалевших на нас ни брани, ни крепких дубинок. Если до этого у меня болела отсутствующая рука и душа, то теперь – всё тело целиком. Мы с коллегами разошлись, вытирая наиболее чистыми частями одежд окровавленные лица. * * * В вагоне монорельса я занял самое паршивое стойло по центру, прямо в гармошке, соединяющей две половинки поезда. Шумное и самое грязное место на сквозняке, здесь легко избежать брезгливых взглядов и осуждающих вздохов. Простите, люди, я случайно среди вас. Зачем-то поднял голову и повстречал взгляд ясных голубых глаз. Девочка лет семи, ещё не успевшая преисполниться устоев общества. Я не был готов к искренней жалости, так что вновь уткнулся в стенку. По которой змеилась трещина. Совсем новая, а за ней – мелькают люди, дома. Прошла пара секунд – как вечность. Тяжело осознать, что на части разваливается вагон, парящий далеко от земли. Люди закричали. Пара человек с аугментациями кинулись к расширяющемуся разлому, пытаясь сделать хоть что-то. Перед верной смертью мне довелось увидеть, как работает пресловутая защита от дурака – громкие хлопки, и вот люди в одной стороне, а протезы в другой. Никому не дозволено геройствовать, все люди равны. А дыра уже выросла на полметра, так что скоро вагон развалится пополам, и все мы полетим вниз. Крылья ещё никому не пробовали ставить. Да и что такое сорок человек для нашего муравейника? Достав баллончик, свинтил крышку с пульверизатором. Вылил всё до капли на неподвижные пальцы и шагнул к проёму. Живой рукой обвил поручень, а блестящие от смазки пальцы вбил в отдаляющийся металл и загнул их с другой стороны. Нашёл среди пассажиров ту самую девчонку и неловко улыбнулся. Пускай на секунду, но продлю вам жизнь, ребята. Скрежет металла, завывание ветра. И глухие щелчки в моём предплечье. О, теперь заклинило аварийный механизм. Вагон тряхнуло на очередном повороте, и дыра решила стать больше. Не в мою смену, сука. Наверное, я орал, разрывая свою плоть невозможными для смертного усилиями. Скорей всего, матом, ведь не было в теле и клеточки, не кричавшей о пощаде. Но разлом становился всё меньше и меньше, миллиметр за миллиметром. Поручень, моя надежда и опора, начал опасно гнуться. А потом не выдержала левая рука, и я рухнул в зияющий провал, окутанный вихрем кровавых брызг. Полет не продлился и секунды, прерванный страховочной сетью – в агонии я упустил приближение станции. Я хохотал, захлёбываясь кровью, пока сознание не покинуло меня. * * * Открыв глаза, первым делом увидал дородного полицейского, развалившегося в кресле под мучительно-белым светом. Не будь рядом стража порядка, мог бы пофантазировать про рай. – Вам нельзя вставать, – прервала мои попытки пошевелиться молодая женщина, одетая в…