Близкий горизонт и небо в подвижную крапинку, как и должно быть. Значит, еще на астероиде. Это хорошо. Плохо, что горят и не шевелятся ноги. В госпитале помогут. Горнодобывающая корпорация «Горпром» располагала отличными врачами и уникальным оборудованием. Надо сказать, чтобы скорее в госпиталь. – Анальгетик примите, – послышалось в шлемофоне. – У Вас в нагрудном кармане инжектор, прижмите к тыльной части перчатки, где оранжевый круг, и нажмите спуск. – Вы кто? – спросил инспектор. – Леонид Угатин, геолог-разведчик, третий сектор. – Что произошло, разведчик? – Осадка грунта. Мы же здесь копаем, забираем лед, силикаты, нарушаем стазис. Плюс гравитационное воздействие ближайших планет. Видимо, почва просела. Мы Вас предупреждали. «Предупреждали они! – с раздражением подумал инспектор. – Надо же, как меня угораздило!» – А сейчас куда? – Выходим из провала, – ответил Леонид. – Мне нужно в госпиталь, – сказал инспектор. – Госпиталь на той стороне провала. Туда сейчас нельзя. – Приказываю в госпиталь! – разозлился инспектор. Разведчик хмыкнул, но не сбавил скорости и не изменил направления. – Нас обоих придавит, если назад пойдем. Я выберусь, а Вы – нет. Прямая постановка проблемы жизни и смерти и такое же прямое неисполнение приказа привели инспектора в тупик. На Земле так с ним никто не разговаривал. Инспектор замолчал. – Вы же, Аркадий Вадимыч, с проверкой? Ну вот, так мы здесь и работаем. Нормально, в общем. Почва только неустойчивая: то ползет, то проваливается. Двуногим здесь сложно. Голос звучал скрыто-издевательски. Над инспектором покачивались полупрозрачный колпак и сегментированное брюшко экзоскелета. Самый популярный на астероидах экзоскелет – инсектоформ, в них пилоты не боятся быть засыпанными, эффективно перемещаясь как по поверхности, так и под ней. Выглядит только жутко. Этот экзоскелет походил на железную сороконожку метра в четыре длиной. Инсектоформ – сороконожка нес инспектора, поджав четыре пары брюшных ног в виде импровизированных носилок. На склонах кренило, и инспектору чудилось падение. По закону экзоскелеты разрешались только по случаю «некомпенсируемой инвалидности» и только вне Земли. Лежа лицом вверх, инспектор избегал смотреть на пилота. Внутри колпака, в лямках, на суппортах с датчиками сокращался безрукий и безногий комок обтянутой гипертканью плоти с человеческой головой. Земляне в космос не хотели, поэтому «Горпром» сделал ставку на некомпенсируемых инвалидов в экзоскелетах – «неков». В эпоху вирусных пандемий инвалидов стало много. На Земле они быстро угасали. «Горпром» же гарантировал пожизненное трудоустройство, хорошие деньги, передовые технологии в медицине, социальную помощь. На перспективные разработки выделялись серьезные деньги. Беспомощные в земных условиях, инвалиды получали полноценную жизнь во внеземном коллективе. Их становилось все больше, и громкоголосые лидеры «Партии Людей» требовали недопущения «неков» обратно на Землю. Из крикливых выступлений было неясно, что двигало политиками – страх или глупость. Но кому-то это было выгодно. – Леонид, Вы давно здесь? – спросил инспектор, заставляя себя проигнорировать неисполнение приказа и иронию в голосе разведчика. – С начала. До этого – Марс, еще раньше – Луна-3. «Луна-3» означало интернат восстановительной терапии для неспособных к самостоятельной жизни на Земле. Открыв программу по реабилитации инвалидов, «Горпром» облегчал бремя на земной бюджет и одновременно создавал группу работников в ближнем космосе, куда здоровые не шли. В периоды возобновляющихся вспышек вируса нек-интернат на «Луне-3» пополнялся десятками, если не сотнями жертв. Многие потом работали на внутренних планетах и астероидах. – Вирус? – поинтересовался инспектор, почти уверенный, что ответ будет положительным. – Да, Корона-53 – отозвался разведчик. – Непроходимость сосудов. Полная ампутация конечностей в шесть лет. Так что привык. А в инсектоформе я почти свободен. На внутренних планетах с меньшим тяготением уж гораздо свободнее Вас, например. – Семья есть? – спросил инспектор. В эту секунду почва под ногами поползла, инсектоформ съехал по движущейся породе, наткнулся на камень и изменил направление движения. Быстро-быстро перебирая конечностями, Леонид вместе с текущим в расщелину песком пополз вниз. – Не бойтесь, – сказал он инспектору, – держитесь. Гигантская металлическая сороконожка засеменила по склону, потом вдруг мотнулась в сторону. Выпирающими в сторону коленками сороконожка зацепила грунт. Инспектору прищемило ноги, он закричал и выругался. Сознание сквозь боль фиксировало движение инсектоформа наверх и вглубь какого-то укрытия. Шорох стекающего грунта затих. Стало темно. Пилот включил фонарь. – Надо же, – сказал Леонид, – вот попали! Судя по эхолоту, каверна метров на пятнадцать. На карте здесь ничего нет. Нас засыпало. Один бы я вышел, с Вами – нет. Поэтому ждем. Сигнал и координаты я послал. – А ты крепок, разведчик Леонид! – отходя от боли, хмыкнул инспектор, испытав неожиданную для себя приязнь к спасителю. – Ну давай, посидим в дыре, а я тебе пока что-то интересное расскажу. Послушай внимательно, не торопись и скажи, что об этом думаешь. – Я постараюсь, – сказал разведчик. – Постарайся, постарайся, – отозвался инспектор, – здесь и твои интересы могут быть. Так ты скажи, у тебя семья есть? Про семьи солпланетников ходили разные слухи. Никто из «чужих» в семью никогда не допускался, информацией о семье никто никогда не делился. Семья «неков» складывается не столько по симпатиям, хотя и это важно, сколько по количеству собственных конечностей. Люди без рук нуждаются в людях с руками: тело остается человеческим и требует человеческого ухода. Поэтому семьи состоят из многих индивидов. Новичкам всегда находится место, никто не остается один. Закон запрещал солпланетникам рожать своих детей. Во-первых, в один голос утверждалось, что космическая радиация несет опасность для ДНК. Во-вторых, «неки» сами по себе далеко не самые здоровые экземпляры человечества. Но – вот парадокс! – здоровые экземпляры человечества в полном довольстве кисли на Земле, а у аналитиков все чаще возникала мысль о цивилизационном тупике. В эпоху вирусной изоляции люди почти перестали общаться, перестали путешествовать. Росло взаимное недоверие. В этих условиях количество скопившегося на Земле оружия могло легко превратить застой в прощальную песню. – Вы наверняка знаете, что такие вопросы здесь не задаются, – сказал Леонид. – Значит, у вас есть причина спросить. В темноте клацнули металлические сочленения экзоскелета. – Семья у меня есть, – продолжил Леонид. – Но мы здесь больше не говорим «семья», мы говорим «гнездо». – А разница? – Разница большая. Семья – это кровная связь: родители, дети, родственники. А у нас учет по рукам и ногам. Не все имеют руки, поэтому в первую очередь пристраивают таких, как я. Леонид говорил, зная бессмысленность объяснений про отсутствие конечностей и невозможность жить без персонального экзоскелета. Как объяснить, что от гиперткани тело иногда чешется, хоть вой, а металлической клешней – не почесать? Как рассказать, что все это – навсегда? Чужаку не понять. Инспектор, в свою очередь, следил за слишком общей речью и понимал, что деталей не будет. Нужно исходить из этого. – Притираемся понемногу, – продолжил скучным голосом разведчик, – помогаем друг другу. Нас в гнезде четырнадцать. Кто-то ближе, кто-то дальше, но без взаимной помощи – никак. Самые для вас простые вещи нам могут быть невыполнимы. И еще, гнездо – это невероятно большое доверие и очень личные переживания. – Да, люди везде по-разному устраиваются, – сказал инспектор. – Мы считаем, что мы не совсем люди, – последовал неожиданный ответ. – Разве что в очень широком смысле. Ответ прозвучал резко, но правдиво. Все понимали, что неоморфы уже чужие Земле существа, что у них сложился особый способ жизни – полумеханический, функциональный, с другими, непонятными на Земле правилами, как те же гнезда, например. Или взять экзоскелеты, запрещенные на Земле как оружие, но жизненно необходимые таким как Леонид. Как сопоставить банальность смерти на астероидах с жизнью на сытой и закомплексованной Земле? С каждым годом стена между людьми и неоморфами становилась все толще и отчетливее. – Мы часто лишены важных органов, заменяем их на механику и электронику. У нас свои потребности, вам непонятные. У нас другая нервная организация. Я, например, управляю экзоскелетом сокращением мышц корпуса, поворотом шеи и поворотом глаз. Если нужно добавить одновременных задач, есть зажим для зубов и языка. Вы так руками не сможете, как я могу без рук. Но без экзоскелета я беззащитен и беспомощен. А на Земле нас не любят, обзывают «обрубками» просто потому, что мы другие. Да и мы вас не очень любим. За лицемерие, в первую очередь. У вас же только торговля и рассылка барахла на уме. Мы добываем вам богатства, но сами ими воспользоваться можем только в виде промышленных технологий, с которыми, опять же, работаем на вас. Возможно, вы нам противнее, чем мы вам. Ваши принципы… – А детей бы ты хотел, своих? Свою кровную семью? – прервал его инспектор, понимая, что сейчас задевает, наверное, одну из самых болезненных струн. – Кто ж нам здесь разрешит? – после долгой паузы тем же скучным голосом ответил Леонид. – Вот смотри: на одной стороне – все как есть. – Инспектор торопливо заговорил, намереваясь успеть сказать главное, пока в оскорбленном сознании разведчика еще блуждали эмоции. – Вы привязаны к Земле, живете по законам Земли, и это для вас тупик. Вы слишком дорого стоите, слишком полезны, и вас никто не отпустит, кто бы у власти на Земле ни стоял. Но Земле, похоже, скоро кирдык: земляне либо деградируют, либо поубивают друг друга. Многие так чувствуют. Понимаешь это? – Допустим. – На другой стороне – перемены: критические технологии переезжают к вам, вы принимаете участие во всем, формируете свое правительство, живете по-своему. Рожаете детей, сами их растите. С Землей начинаете торговать, договариваться как самостоятельная сила. – Это у двуногих сейчас такие шутки в ходу? – едко выдавил из себя Леонид. Тренированным дипломатическим слухом инспектор уже уловил паузу между своим вопросом и ответом разведчика. В эту паузу теперь следовало вбить клин. – Нет, разведчик, это не шутки, это вероятное будущее. Над защитой от радиации мы работаем. Полностью, конечно, радиацию не исключить: минус двадцать лет жизни, как не крути, даже если беречься. И над защитой ДНК тоже работаем. Но посмотри с такой стороны: минус двадцать лет означает продолжительность жизни как двести лет назад. Но тогда Земля развивалась и люди жили. – Вам что-то нужно от нас? – с сомнением спросил Леонид. – Помощь в устройстве первых партий людей, они здесь чужаки. Они привезут заводы и технологии. Лет десять уйдет на подбивание основных моментов. Потом, разведчик, вы становитесь новым видом человечества. Свободными людьми в космосе. Предложение было опасным, но выполнимым. Согласись солпланетники на это предложение, попробуй они провозгласить самостоятельность, Земля могла ответить принуждением, могла прислать армию, но, во-первых, тогда она надолго теряла доступ к ресурсам, а во-вторых, земная армия на астероидах недорого стоила. Впрочем, на Марсе армия значила больше, а на Луне земляне вполне могли настоять на своем. – Нужно неоморфов с Луны и Марса перебросить на астероиды, – сказал Леонид. – Луна – самое слабое звено. Там интернат. – Правильно, разведчик. А для этого нужно напугать землян, чтобы они сами настояли на отселении ваших с Луны и Марса. – Как? Живой интерес в голосе разведчика подбодрил инспектора. – Просто появиться в новостях в экзоскелете – сороконожке с каким-нибудь простым требованием, скажем, присылать больше еды. Еды на Земле полно, но крикуны поднимут вой, назовут вас опасностью, и все получится по плану. – Слишком радикально все, – сказал Леонид с сомнением. – Кроме того, мы лично многим обязаны «Горпрому» и не хотели бы платить неблагодарностью. Леонид умолк, опять клацнул сочленениями. – Не торопись, Леня, – сказал инспектор. – Вдруг «Горпром» сам хочет в космос и ищет пути? Хочет, например, стать самым крутым в космосе. А с Земли не получается. Ты же об этом не подумал? – Нужно обсудить, – ответил Леонид.