Небо озарила вспышка. Жёлто-зелёная точка вцепилась в хвост ветру и разлилась цветной дорожкой от линии горизонта через «свободные» шахты прямо к поселению. Программа отсчитала очередные тридцать минут и навязчиво повторяла «вернитесь-вернитесь-вернитесь». Взрыва он не почувствовал и не услышал – в этот раз дальше, только увидел, как град горящих обломков падает в воду, перемалывает попадающиеся на пути деревца. Несколько обломков долетело до крыши: два сшибли антенну, ещё три упали как пришлось. Ветер сменил направление: шлейф жёлто-зелёной пыли потянулся на юг, обогнул поселение справа, окрашивая небосвод в цвет безнадёги. Шлем теперь уже точно без надобности, Сергей уселся на крышу и отщёлкнул его от защитного костюма, аккуратно положил рядом. Мозг фиксировал любые изменения – движения цвета, тепло переменившегося ветра, запах стоячей воды – и требовал немедленно среагировать. Прислушаться, наконец, к равнодушному голосу программы и вернуться или бежать, как несчастная Квинтина, пока тело не наткнётся на ограждающую решётку. Кричать или петь, плакать или смеяться, снять боты и плясать, пока ноги не подкосятся. Ничего из этого Сергей делать не стал, просто молча подбирал слова, возможно, самые важные сейчас, и не только для него. Так ничего и не придумав, он притянул к себе шлем и переключил на внутреннюю связь. – Сможешь подняться? Тут красиво. Слышишь, Римма? Прошло минуты две или три, а потом люк отворился. Техническая жидкость сочилась не только из глаз, но и из носа. Сергей улыбнулся и позвал её к себе. Римма, покачиваясь на отказывающих ногах, доковыляла до нужного места и буквально рухнула ему на руки. От сталепластиковой кожи парило как от батареи, хоть защитный костюм и поглощал часть тепла. Одним глазом Римма уставилась в расколотое небо, другим, сощуренным в преддверии плача, – на Сергея. Литые, без единой складки, лиловые губы дрогнули, в уголках выступили тёмные капли. – У меня что-то с глазом, Серёж, – голос тонул в выливающейся жидкости, она откашлялась, словно это могло помочь. – Мне страшно. Я хочу домой. Не хочу здесь умирать. – Умирать нигде не хочется, – вздохнул Сергей и осторожно сжал длинные пальцы, на оголённых фалангах которых скапливались маслянистые капли. – Но здесь красиво, и здесь мы вдвоём. – Умирать на чужой земле больно, – Римма плакала, зарывшись лицом в защитный костюм. Ритмично, остро. – Так мог бы сказать поэт. Только последнее слово – слишком прямое, – Сергей мягко провёл по гладкой макушке, залитым технической жидкостью щекам, кончиком пальца закрыл неработающий сенсор под тонким веком. – Сейчас. Умирать на чужой земле… Интегральные схемы не выдержали новой дозы радиации и перегрелись, техническая жидкость вскипела и выплеснулась наружу. Защитный костюм принялся тлеть; Сергей судорожно вздохнул и закрыл Римме второй глаз, размазывая кипящую черноту по нежно-сиреневой глянцевой коже. – Не могу подобрать слово. Ладно, пусть об этом поэты беспокоятся. Из-за горизонта поднималась точка заветной «вертушки». Сергей утёр с лица прозрачную жидкость, неконтролируемо потёкшую из глаз. Не понимая смысла, идём мы умирать Никита Ткаченко Стоило мне появиться в комнате, как две дюжины глаз уставились на меня с жадным ожиданием. Горящие взгляды, выпрямленные спины, ожившие картинки с призывных плакатов. Что ж, я и сам однажды был таким. Понадобилась всего пара секунд, и весь трепет слетел с юнцов, обернувшись разочарованием. А я меж тем направил свою коляску к столу, где дожидались анкеты кандидатов. – Прошу прощения, – осмелилась заговорить одна из девушек, пока я листал файл за файлом. – Но здесь должно быть тестирование на пилотов шагоходов. – Верно. – Не могли бы Вы… Ишь ты, какая вежливость с калекой. Увы, не смогу ответить тем же. – Тестирование завершено. Неловкая тишина. Медленно повернулся лицом к кандидатам, демонстративно почесал культи. – Вы непригодны. Все. Редко увидишь такую бурю эмоций. Слёзы, крики, угрозы. Они пришли положить свои жизни на жертвенный алтарь, а жалкий калека посмел им отказать. Вперёд выступила всё та же девчушка. – Это произвол! И профанация! Вызовите начальство, немедленно! – Малышка, – ласковая улыбка разозлила юнцов ещё больше, – я похож на медиума? – При чём здесь… – Моё начальство давно сгнило в земле. Прошу прощения, не представился – командир шагоходного батальона полковник Лермонтов. И пока я жив – ни один из вас не станет пилотом. Свободны! * * * Голова разболелась от детских криков, так что я поспешил найти покой в тени своего шагохода. Было нечто особенное в молчаливой угрозе машины, единственное предназначение которой – уничтожать. А за долгие годы, проведённые внутри, я практически перестал воспринимать шагоход как нечто отдельное от моей сути. В огромном ангаре суетились люди и каталась мелкая техника, подготавливая машины к будущим битвам, но все работали в молчании. Близился час возвращения каравана. – Юрий, – мой покой нарушил глава базы, плюхнувшись рядом прямо на грязный пол. – Семёныч, – за годы совместной работы все формальности между нами стёрлись без следа. – Опять новобранцев отшил. – А ты чего хотел? Чтобы я взял детей и заставил испытать… вот это? – кивнул на коляску. – Я и так гадаю, кому сегодня буду говорить, что ребёнок или супруг не вернулся домой. – Не будет пилотов – мимики нас вмиг схарчат. – И ты в суеверия ударился? Не едят они людей. Только убивают. – Да-да, прям как рыцари твои любимые. Наши препирания прервал скрип распахивающихся ворот. Поток колёсных грузовиков, все до одного целёхонькие, в окружении изрядно потрепанных шагоходов с опустошёнными орудиями в клешнях. Четыре, семь, одиннадцать… Троих. Сегодня мы потеряли троих. Обязанности пилотов шагоходов – защищать грузовой караван любой ценой, не обращая внимания на потери среди боевого состава. Без поставок ресурсов колонии загнутся за месяц, зато шагоходов хватит ещё на пару поколений. Обязанности командира батальона – то же самое да приносить семьям известия о судьбе очередного пилота, оставленного позади. * * * На заре нового мира аборигены имели длинное и нудное научное наименование. Но спустя десятилетия никто не величал бывшее дикарское племя иначе как мимики. Существа с удивительным умением приспосабливаться к любым условиям жизни поначалу вызвали умиление. Но оно быстро исчезло, едва мимики скопировали человеческую технику и здания. За пару лет дикари сократили научное отставание до минимума. Чем ответили люди? Разумеется, страхом. А чего боимся, стремимся уничтожить. Три города мимиков были стёрты с поверхности планеты тяжёлой техникой и артиллерией. Через неделю ответным огнём уничтожены уже человеческие поселения. Возмездие. Месть. Удар за ударом. Два континента навеки испоганены ядерными ударами. Один люди решили зачистить до основания, второй – постарались мимики, не разобравшись, какого демона выпускают на волю. Битва за последний, совсем крохотный, обещала быть кровавой, с Земли даже перебросили новейшее вооружение для точечной войны – шагоходы с индивидуальными силовыми полями, – да только мимики скопировали их за два дня. А потом на голубой планете схватились за головы. А если эти существа научатся строить космолёты? Полетят к звёздам! После поставки шагоходов всякая связь с Землёй прервалась, а наш архив с научными разработками – взорван. Так люди оказались заперты на крохотном клочке суши, способном сойти за крупный остров. На одном краю – человеческие колонии, на другом – мимики, а по центру месторождения ископаемых, на которых работает вся наша техника. Вот и воюем то за ресурсы, то просто не даём разграбить караван с добычей. И прошло с той поры… да какая разница? Я ещё ребёнком был, верил в возможность реванша. А теперь – калека, всю жизнь проведший в кабине шагохода. * * * – Красный-лидер, говорит Красный-семь. Я подбит. Не прошло и дня, как мне пришлось стучаться в три двери и подбирать правильные фразы. Видеть лица, искажающиеся под тяжестью слов, которые я исторг из себя вместе с сердцем. – Орудия отказали. Правая нога сломана.