Оскар вышагивал по комнате взад-вперед, притворяясь, будто о чем-то думает. Потом повернулся к Луиджи и сказал: — Господи, я забыл, что через пятнадцать минут ко мне придет клиент. Луиджи, я сейчас не могу этим заниматься. Думаю, тебе лучше зайти в другое время — может, на следующей неделе. Если хочешь, можешь оставить это здесь. Все будет в полной сохранности. — Оскар заметил ужас в глазах мужчины. Было очевидно, что тот рассчитывал выйти отсюда с кое-какой наличностью. — Нет-нет, мистер Уильямс, я вас надолго не задержу. Это исключительная вещь. Я знаю, что вы захотите ее приобрести. Иначе я не проделал бы весь этот путь сюда. Мой двоюродный брат наткнулся на нее как-то ночью, роясь в старье: оказалось, что моя бабка привезла ее с родины в коробке, на которой было написано «Личные медицинские принадлежности». — Луиджи улыбнулся бабкиному остроумию. — Моя бабушка — хиленькая, но находчивая старушка. — Ты хочешь сказать, что эту вещицу ввезли в страну нелегально? — Оскар изобразил удивление. — Ты ведь понимаешь, что это сильно снижает цену. К тому же она, похоже, выкопана недавно, а не приобретена у владельца какой-нибудь старой коллекции, что было бы предпочтительней в наши дни. — На самом деле Оскар любовался свежестью рисунка на каждом осколке. Вещь была изысканной. — И слишком раздроблена. — Он понимал, что Луиджи лелеет в голове некую баснословную цену, поэтому продолжал нагнетать аргументы, призванные сбить ее, хотя буквально не мог оторвать взгляда от того, что лежало перед ним. — Насколько полно она может быть собрана? Выглядит так, словно недостает многих фрагментов, — высказался Оскар, садясь на кушетку, чтобы получше разглядеть. — Что вы, здесь все полностью. Когда мой двоюродный брат нашел ее, она была цела. Он сам разбил ее, чтобы легче было вывезти из страны. — Услышав это, Оскар вздрогнул, представив себе чашу в собранном виде такой, какой она была, когда ее создали. Луиджи между тем продолжал: — Он сначала потренировался на двух современных сосудах и только потом расчленил этот. И справился с задачей превосходно. Трещина пересекает только одну из фигур, причем, не по лицу. Осколки склеятся легко, и вид будет идеальный, не волнуйтесь, мистер Уильямс. — Итальянец просиял, заметив интерес Оскара. Когда он закончил выкладывать фрагменты, Оскар увидел, что большая часть чаши, если не вся она, на месте. Нужно было проявлять бдительность, поскольку иногда его поставщики припрятывали ключевые кусочки, а потом приносили их, требуя дополнительной платы. Разломы на керамике были свежими, и Оскар ясно видел оголившуюся красную глину, характерную для классического периода аттического искусства. Взяв два фрагмента основной сцены, изображенной на поверхности чаши, он соединил их: два греческих воина, сошедшиеся в схватке, рядом с головой каждого было написано имя — Ахилл и Гектор, главные соперники в Троянской войне. Судя по всему, сцена изображала их кульминационный поединок, как он описан в двадцать второй песне Гомеровой «Илиады». Рисунок был изумительный, к тому же вещь, соединившая в себе древнее изображение со знаменитейшим литературным произведением древности, — большая редкость. Имя автора на чаше обозначено не было, но Оскар подумал, что это, должно быть, работа мастера из группы художников раннего аттического краснофигурного стиля, таких как Евфроний или Эвтимид, которые в шестом веке до новой эры подняли искусство вазовой росписи на совершенно новый уровень. — Ты правильно сделал, что в первую очередь пришел ко мне, Луиджи, — наконец смягчился Оскар. Он знал, что конкуренты за такую вещь и левого глаза не пожалели бы. — Ко мне действительно через несколько минут должны прийти. Я дам тебе пока вот это, — он достал из бумажника и вложил в жадные руки Луиджи десять хрустящих стодолларовых купюр. — Оставь чашу здесь и приходи завтра. Тогда и договоримся окончательно. Хорошо? В любом случае сейчас у меня здесь нет достаточного количества денег. Скажем, завтра в час дня, устраивает? Приходи — и все уладим. — Хорошо. Grazie, мистер Уильямс, спасибо. 8 Полет в Афины начинается в аэропорту Джона Фицджералда Кеннеди с длинной очереди греков, с нетерпением дожидающихся прохождения паспортного контроля. Высокие штабеля их багажа в основном состоят из объемистых картонных коробок и огромных чемоданов, обклеенных упаковочной лентой. Какая-то старушка, вся в черном, сжимая в руке золотой греческий крестик, свисавший с ее шеи, подталкивала Тома вперед животом, словно это было совершенно в порядке вещей. Хорошо хоть теперь курение запрещено на всех рейсах. Том вспомнил, как когда-то возвращался из Греции на самолете греческой авиакомпании и сидел в хвостовом отсеке, предназначенном для некурящих. Сидевший впереди мужчина в первую же минуту закурил и продолжал дымить не переставая. А когда Том пожаловался стюардессе, та просто передвинула знак «Не курить» на два ряда назад и, пройдя в конец самолета, закурила сама. А ведь это был долгий трансатлантический перелет. Вылетев ночным рейсом, Том на следующий день днем оказался в новом афинском международном аэропорту, который греки построили задолго до летних Олимпийских игр 2004 года. Каждые четыре года друзья посылали Тому фиктивные, а точнее сказать, оптимистические футболки с эмблемами Олимпиад 1992, 1996 и 2000 годов. Но их час все же наконец пробил, и греки не ударили в грязь лицом, проведя Олимпиаду на высоком уровне и в хорошем стиле. Новый аэропорт составил небольшую, но важную часть их олимпийских усилий. На поезде новой подземки Том доехал до площади Синтагма и задержался на станции, чтобы осмотреть археологическую экспозицию, развернутую на ней: находки, обнаруженные во время строительства, давали возможность заглянуть в богатую историю этого ареала. В Афинах невозможно что-либо построить, а тем более выкопать подземную станцию, не наткнувшись на остатки архаического города и его окрестностей. Выйдя из метро, Том остановил такси, которое повезло его вверх по горе Ликабетос, через площадь Колонаки к Американской школе классических исследований, располагающейся в доме 54 на улице Суидиас. Машина с лязгом остановилась перед входом. Запах паленой резины от покрышек, смешанный с запахом горячего асфальта, являл собой едкую смесь. Том прошел через тяжелые чугунные ворота, улыбнувшись и помахав рукой охраннику, и по гравийной дорожке проследовал к главному зданию. Представившись, он получил от дежурного администратора конверт, в который были вложены электронный ключ от комнаты и карточка с приветствием, и, перейдя улицу, направился к Лоринг-Холлу, изящному старинному зданию в неоклассическом стиле. Он открыл ключом недавно выкрашенную зеленой краской железную калитку, поднялся по мраморным ступеням и вошел в здание. Его комната находилась в южном крыле на втором этаже. Отворив высокую деревянную дверь, Том поставил чемодан рядом с больничного вида кроватью и по коридору прошел в ванную, чтобы сполоснуть лицо холодной водой, а вернувшись в комнату, открыл окно и впустил в нее свежий воздух. Лежа в кровати и прислушиваясь к шелесту сосен и воркованию голубей за окном, он вспоминал Викторию Прайс и ее невероятное видение. Поначалу оно показалось ему совершенно неправдоподобным, но чем больше он думал о нем, тем больше удивлялся тому, с какой ясностью и с какими подробностями она об этом рассказывала. Том был физически изнурен путешествием. Надо бы спуститься в saloni выпить чаю, подумал он — он свято верил в восстановительную способность чая и знал, что спать нельзя, не следует поддаваться джет-лэгу[19], иначе проснешься среди ночи и не сможешь снова уснуть. А завтра предстоит напряженный день: уже в девять утра назначена встреча в библиотеке «Геннадион». Директор библиотеки пообещал показать ему все иллюстрированные манускрипты, имеющие отношение к «Деяниям Александра», и он хотел извлечь максимально больше из этой счастливой возможности изучить материал по первоисточникам. В конце концов решив, что нуждается в чем-то более бодрящем, чем чай, Том отправился на площадь Колонаки выпить фраппе — холодный кофейный напиток со льдом. Приправленный сигаретой, этот напиток поддерживал большую часть местного населения в рабочем состоянии. Он сел за столик в открытом кафе на западном краю площади и заказал свой фраппе «meritomegala» — с молоком и одним кусочком сахара. На этой площади было на что посмотреть. Кафе по обе ее стороны были переполнены. Наблюдая за красивыми людьми, беззаботно наслаждающимися жизнью, Том снова обратился мыслями к Виктории Прайс и ее рассказу. Он никогда не задумывался о реинкарнации, и сейчас ему пришло в голову: а что думали о ней древние? Может, удастся что-то узнать об этом сегодня за ужином. Покончив со своим фраппе и чувствуя себя взбодрившимся, он оставил сытный масленый бисквит, который к нему подавали, на тарелочке рядом с чаевыми и, вернувшись в Школу классических исследований, целеустремленно проследовал в бар saloni. Там он налил себе узо[20], добавив в стакан лед и немного воды, и пока прозрачная жидкость от соединения с водой и льдом превращалась в молочно-белую, откусил кусочек рулетика из риса, завернутого в виноградный лист. Перекатывая лед в стакане и медленно потягивая холодный напиток, он наблюдал за тем, что происходит вокруг. Высокий бородатый мужчина, сидя в мягком кресле напротив бара, громко беседовал с молодой женщиной. — Протагор сказал: «Человек — мера всех вещей». Кто-то думает, что он придавал особое значение индивидуальности, считая будто все пропускается через взгляд отдельного человека и фильтруется им. Такова, мол, его теория восприятия. Другие же полагают, будто это означает, что Протагор не верил в богов. Том неторопливо приблизился к ним: — А есть и такие, кто предпочитает считать, что мерой всех вещей является искусство. Подлинное искусство. — А, это ты, — сказал мужчина. — Чего же еще ожидать от музейного хранителя? Как это тебя отпустили из музея? — Всего на две недели, чтобы поработать здесь, в Школе, съездить в Дикту и еще кое-куда в Европу. Завтра буду работать в «Геннадионе», а послезавтра уеду на Крит. — Том повернулся к даме. — Разрешите представиться: меня зовут Том Карр. Занимаюсь греческим и римским искусством. Работаю в Метрополитен. Молодая женщина посмотрела Тому прямо в глаза, лениво протянула руку и сказала: — Привет. Я — Сэнди Милкен, стажируюсь в этом году здесь, в Школе. А вообще учусь в Мичиганском университете. — Прежде чем она успела сообщить что-либо еще, в столовой прозвучал гонг. — Кажется, зовут ужинать, джентльмены. Давайте продолжим дискуссию за столом, если не возражаете. И они вместе с остальной публикой проследовали в столовую, где уже были накрыты для ужина длинные деревянные столы. По всей их длине горели свечи в тускло мерцавших канделябрах, что придавало оформлению комнаты несколько средневековый облик. Здесь собралось сообщество ученых, и разговоры не стихали ни на миг. За первым блюдом — чечевичным супом под доброе пелопоннесское красное вино из Немеи, Брюс, профессор классического отделения Южно-Калифорнийского университета Беркли, рассуждал о ценности бобовых. — Вы, конечно, знаете, что у чечевицы в Греции давняя история. В древние времена она была здесь главной сельскохозяйственной культурой. Сам Пифагор расхваливал пользу бобов для здоровья. — Кажется, он же первым заметил, что от них пучит, — в тон ему с серьезным видом подхватил, поднимая бокал с финном, Джон, другой бородатый профессор. — Пифагор, разумеется, был блестящим математиком — его теорема до сих пор не дала течи. Но на мой взгляд, он не был чужд и некоему знахарству, и не только потому, что был вегетарианцем. Его мистические воззрения на жизнь и реинкарнацию кажутся мне граничащими с шарлатанством, — заметила Сэнди. Тут в разговор вступил Том: — Интересно, что в третьей четверти шестого века до новой эры Пифагор посетил святилище Зевса в Дикте. Порфирий[21] сообщает, что на пути из Малой Азии в Италию Пифагор заехал на Крит. Он высадился на берег в Дикте, где прошел обряд очищения, который свершил над ним один из жрецов с помощью так называемого громового камня — каменного топора эпохи неолита, который, как считалось, остался на земле в том месте, куда Зевс ударил молнией. После обряда очищения требовалось, чтобы Пифагор, надев на голову венец, сплетенный из черной шерсти, всю ночь пролежал на берегу лицом к морю, что символизировало своего рода второе рождение. Он посетил диктейское святилище, совершил паломничество в пещеру Зевса — легендарное место его рождения — и провел там целый лунный месяц. Вы знаете, что мистические обряды, посвященные Зевсу Диктейскому, имеют много общего с религией Древнего Египта, которая, как известно, интересовала Пифагора. Это и неудивительно, учитывая тесные связи между Египтом и его родным островом Самосом. Там, на Самосе, были сделаны изумительные египетские находки из святилища Геры, относящиеся к седьмому и шестому векам до новой эры… Но, Брюс, расскажите мне о воззрениях древних на реинкарнацию. — Для греческой религии идея реинкарнации не была центральной. Но Пифагор, я думаю, не следовал господствовавшим тенденциям. Наиболее популярно и ясно это верование изложено в эпических поэмах Гомера. После смерти ваш дух, или, если хотите, душа, проделывала путь по реке Стикс в подземный мир, царство Аида. В «Одиссее», когда герой спускается туда, чтобы встретиться с духом умершего Ахилла, величайший из воинов говорит ему, что предпочел бы быть последним человеком на земле, чем царем в царстве подземном. А еще есть пассаж в «Илиаде». Ахилл выбирает свою судьбу: прожить долгую и скучную жизнь дома или короткую, но славную как величайший герой Троянской войны и обрести бессмертную славу. Брюс перевел дыхание — теперь он сел на своего конька, подумал Том, — и продолжил: — Греки трезво относились к Фуриям — или Паркам, как их называли. Конечно, случай и удача свою роль играют, но человеческая воля чаще выступает определяющим фактором. Всегда существует более чем одно предопределение, которому можно следовать. Ахилл хорошо знал: как только он умрет, как только испустит последний вздох, возврата не будет. Тем не менее он предпочел короткую, но славную жизнь и вечную посмертную славу. Свою судьбу творим мы сами. Брюс откашлялся: — Не один Пифагор верил в реинкарнацию. Например, у Платона есть глубокие размышления о душе. Взять хотя бы тот замечательный отрывок из «Республики», где он описывает, как только что скончавшийся человек пьет из Реки забвения. Он пишет: те, кто неосмотрительно выпивает больше, чем им отмерено, забывают все. Словно большой глоток этой магической воды стирает в нас память о прошлых жизнях, в противном случае мы смогли бы их вспоминать. Когда умерший ложится спать на берегу этой реки, он рождается заново, как падающая звезда. Согласно Платону, душа — нечто, отдельное от тела. Она бессмертна и возрождается бесконечно. Он даже утверждал, что она как бы обволакивает и разум, и личность. Брюс сделал паузу, поскольку в этот момент официант поставил перед ним основное блюдо: пряного цыпленка, приправленного розмарином, оливковым маслом, морской солью, мелкими томатами. А гарнир из жареного картофеля был посыпан душицей. Том между тем подумал, что видения Виктории соответствуют Платоновым воззрениям. Словно она выпила недостаточно воды из Реки забвения, потому и пережила эпизод из своей прошлой жизни так ясно, будто это было просто воспоминание из нынешней. Брюс ненадолго отвлекся на еду. Ему явно нравилось развивать монолог на любимую тему, а поскольку и Том ободряюще посмотрел на него, он продолжил: — Более того, как говорится, не могут же ошибаться все сорок миллионов индусов. Кстати, в последнее время ученые сделали предположение, что индуистская вера в жизнь после смерти ведет свое происхождение от философии Платона, занесенной на полуостров Александром Великим в ходе его завоевательных походов в конце четвертого века до новой эры. Римский автор Арриан описывает встречу Александра в Индии с группой обнаженных философов, которые при его приближении начали топать ногами. Когда Александр через переводчика спросил, почему они это делают, они ответили ему вопросом: зачем он тратит жизнь на завоевание необъятных пространств, когда человеку в конце концов бывает нужен только маленький клочок земли, где его погребут. Поэтому, мол, они и топают. Ты не сможешь унести завоеванное с собой — таков был их посыл. — Интересно, — вступил в разговор Джон, — почему каждый раз, когда я встречаю человека, верящего в реинкарнацию, в прошлой жизни он непременно оказывается кем-нибудь знаменитым вроде Клеопатры или Генриха Восьмого? — Тут Том, конечно же, вспомнил свою новую знакомую. — Каковы здесь шансы? — продолжал Джон. — Это напоминает мне ту книгу, «Арчи и Махитабел»[22], ну вы знаете — про таракана-прусака и кошку. Я считаю ее забавной, но неправдоподобной. — А древние греки и не верили во второе пришествие на землю в ином облике, кроме человеческого, — ответил Брюс. Джона это не убедило. — Но ведь римляне иногда предполагали, что люди рождаются заново в образе животных. Помните «О поедании плоти» Плутарха? Он там говорит: хоть переселение душ из одного тела в другое и не доказано несомненно, он видит достаточно тому свидетельств, чтобы проявлять осторожность и бояться есть мясо. — И тут Джон опасливо вонзил зубы в цыплячью ножку. По мере того как разговор продолжался за десертом, перескакивая с темы на тему, касаясь то недавних поездок на места раскопок, то планов создания нового музея в Акрополе, то фильма, который будут показывать сегодня в местном зимнем кинотеатре, Том не переставал думать о рассказанной ему Викторией Прайс истории. После крепкого греческого кофе, поданого в крохотных чашечках, Том, извинившись, встал из-за стола и отправился в свою комнату. Симптомы джет-лэга начинали сказываться в полной мере, и, когда принесли десерт, ему уже трудно было поддерживать беседу. Умывшись в ванной комнате в конце коридора, он рухнул в постель и забылся глубоким сном. 9 Выйдя из хэмптонского маршрутного такси у Центрального вокзала, Виктория посмотрела на часы. Было без нескольких минут десять. Библиотека Моргана открывалась в десять тридцать. У нее было достаточно времени, чтобы оставить чемодан консьержу в Доме на Парк-авеню, где жила ее подруга, и отправиться на выставку. Она хотела добраться до библиотеки как раз к открытию. Едва ли в это время там будет много народу. Поскольку это был ее последний перед возвращением в Рим день в Нью-Йорке, девушка считала, что посещение экспозиции станет достойным завершением поездки. Она провела приятно-безмятежные выходные с Синтией и ее семьей. Живя за океаном, Виктория уже давно была лишена таких продолжительных дружеских встреч. Как чудесно, уложив детей спать, засиживаться допоздна у камина, попивая хорошее вино, вспоминая истории из студенческой жизни и хохоча без повода. Конечно, глядя на Синтию, счастливо вышедшую замуж, имеющую двоих детей и любящего мужа, Виктория волей-неволей задумывалась о своей судьбе. Тем не менее ей не хотелось пока менять свою жизнь. Да, она с трудом оживала после неудачного романа с Лоренцо, но именно там, в Риме, она многое поняла в себе самой, особенно благодаря живописи и беседам с психотерапевтом, которая открыла для нее канал связи с прошлыми жизнями. Конечно, Лоренцо был потрясающе красив, но ей он никак не подходил. В этом она окончательно уверилась и через несколько месяцев после разрыва наконец пришла в себя. Оставив чемодан в доме подруги, она ощутила себя свободной. Таксист подвез ее прямо ко входу в Библиотеку Моргана. Туго натянутые красочные полотнища на фасаде над тротуаром оповещали о выставке, посвященной Александру Македонскому. Библиотека Моргана располагалась в комплексе зданий, принадлежавших великому американскому финансисту Джону Пирпонту Моргану, центральное из которых некогда было его личной резиденцией. Поднявшись по ступеням и пройдя через стеклянную дверь, Виктория направилась к стойке администратора. Перед ней в очереди стояло не больше двенадцати человек — время было рассчитано идеально. Купив билет, она прямиком проследовала к интересовавшей ее экспозиции. Как и рассказывал Том, здесь был представлен единственный иллюстрированный манускрипт, повествовавший о выдающейся жизни Александра Великого и пересказывавший легенды о нем. На табличке, предваряющей экспозицию, она прочла, что этот манускрипт датируется двенадцатым веком, однако сам текст восходит к куда более ранним временам, к книге под названием «Жизнь и деяния Александра», вероятно, впервые появившейся в третьем или втором веке до новой эры. В древности ее авторство приписывали современнику и другу Александра Каллисфену, однако скорее всего это ошибка. Возможно, книга сложилась вскоре после смерти Александра, хотя самый ранний из сохранившихся экземпляров относится к гораздо более позднему периоду. «Деяния Александра» в античные времена неоднократно переписывались и дополнялись, так же как и в Средние века, и в византийский период, в результате чего теперь существует целый ряд отличающихся друг от друга текстов, переведенных на множество языков. Виктория была поражена тем, как широко разошлось по миру влияние этой книги за время ее существования. Истории из нее включены в Талмуд, Ветхий Завет и Коран. Они вдохновляли древнеперсидских авторов десятого — двенадцатого веков. Латинский перевод, появившийся в конце третьего или начале четвертого века новой эры, способствовал распространению славы и легенд о приключениях великого царя по всей средневековой Европе. Там традиции эпохи Александра вновь расцвели пышным цветом в местных системах знаний и получили воплощение в различных изобразительных искусствах. Издание, представленное в зале, являлось бесценным сокровищем коллекции Дж. Пирпонта Моргана и представляло собой действительно выдающееся произведение искусства, богато иллюстрированное французским художником-миниатюристом. Должно быть, этой работе он посвятил немало лет. Викторию манускрипт очаровал. Все иллюстрированные страницы были последовательно выложены в стеклянных витринах, что позволяло подробно рассматривать их вблизи. Естественно, все начиналось с рождения Александра, сопровождавшегося множеством предзнаменований, суливших ему великое будущее. В день, когда он родился, в 356 году до новой эры, его отец Филип Второй Македонский выиграл престижные соревнования в скачках на Олимпийских играх, проводившихся в честь Зевса. Олимпия, мать Александра, в первую брачную ночь увидела сон: Зевс сошел к ней в виде молнии. На иллюстрации, которую рассматривала в данный момент Виктория, рождение Александра было представлено как Рождество Христово — еще один намек на то, что этому младенцу предстояло стать спасителем и героем. Виктория вглядывалась в нежный лик Олимпии, держащей спеленатого новорожденного сына, и восхищалась деталями, разбросанными вокруг этого центрального образа. В правом верхнем углу был нарисован объятый пламенем храм Артемиды Эфесской, одно из семи чудес света. Согласно некоторым легендам, это ужасное событие произошло в день рождения Александра, и храмовые жрицы увидели в нем предсказание рокового будущего для всей Азии. Художник изобразил также огненную комету, прочертившую все небо, — астрономическое явление, которое было истолковано как божественный знак того, что рождение Александра — событие отнюдь не ординарное. Войдя в зал, Оскар Уильямс мгновенно узнал Викторию по фотографии. Ее трудно было не заметить. Настоящая красавица, мысленно отметил он. На ней были короткий цвета верблюжьей шерсти жакет, белая блузка, пестрый шарф по-модному заматывался вокруг шеи, а джинсы в обтяжку подчеркивали ее прекрасные формы, когда она склонилась к витрине. Оскар не стал подходить к ней сразу же, сначала оглядел зал в поисках камер наблюдения — он вовсе не желал привлекать к себе внимание. Экспозиция занимала две комнаты, витрины были низкими, и никаких перегородок не существовало. Виктория разглядывала первую иллюстрацию — должно быть, только что пришла, решил он, подошел к предваряющей табличке и сделал вид, что читает, в действительности же то и дело бросая словно бы случайные взгляды на девушку. Виктория переместилась ко второй странице, на которой была помещена особенно восхитительная иллюстрация, изображавшая юного Александра, впервые приручающего своего знаменитого коня Буцефала. Будущему полководцу было всего лет восемь-девять, когда фессалийский коннозаводчик привел царю Филипу великолепного жеребца. Конь был каштаново-коричневый, с белой отметиной на лбу. Его голова напоминала бычью, bucephalos — по-гречески «бык». На ляжке стояло клеймо заводчика. Хозяин просил за него тринадцать талантов, огромную сумму. Филип, а потом и его приближенные попытались оседлать красавца, но ни один из них в этом не преуспел. Филип уже было собирался сказать заводчику, что с этим конем что-то не так, но тут заговорил мальчик — заявил, что сможет объездить строптивого коня, если ему позволят. Царь счел просьбу сына проявлением хвастовства и безрассудства и спросил, что он готов выложить, если проиграет. Александр ответил, что сам заплатит за коня. Художник выбрал критический эпизод этой истории: Александр стоит перед Буцефалом, держа в руке поводья и глядя ему прямо в глаза. Он отводит голову коня от солнца, отбрасывающего тень позади него. Мальчик и конь, оба гордые и сильные, смотрят друг на друга оценивающе. Все замерло вокруг Буцефала, Александр вот-вот вскочит ему на спину и помчится вдаль по широкой равнине. Царь с придворными стоят в стороне и глядят на происходящее с удивлением и восхищением. Филип был так впечатлен поступком сына, что, если верить Плутарху, сказал ему: «Ты обретешь другое царство: Македонии тебе мало». Александр и Буцефал не расставались на протяжении всех походов Александра, во всех крупных сражениях царь участвовал верхом на преданном коне. Буцефал пронес его через всю Центральную Азию до самого Афганистана. Но в Индии Буцефал нашел свою смерть — после генерального сражения Александра с великим раджой Пором и его слонами; Александр устроил своему боевому коню царские похороны и назвал в его честь город. Изучив эту картинку и налюбовавшись мастерством талантливого художника, великолепной палитрой, Виктория перешла к следующей. Там была запечатлена сцена урока на свежем воздухе, который давал Александру Аристотель. Филип Второй, отец Александра, пригласил знаменитого греческого философа в качестве учителя для своего сына, когда Александру только исполнилось тринадцать. Но он был не по годам развитым мальчиком; здесь, на картинке, он сидел, скрестив ноги, на траве под сенью дерева и слушал лекцию учителя по естествознанию. Греческого философа можно было безошибочно узнать по длинной бороде, искусно драпированной тунике и жестам. Годы, проведенные в обществе великого Аристотеля, составляют важную часть «Деяний Александра», благодаря им он стал ученым и мудрым человеком. Виктория улыбнулась: изящные птички, рассевшиеся на ветвях оливковых деревьев, казалось, тоже слушают лекцию Аристотеля. Какой-то мужчина слегка потеснил девушку, без нужды, как ей показалось, прижавшись к ней. Подняв голову, она увидела, что народу в зале прибыло. Пора было двигаться дальше. Она решила перейти в финальную часть экспозиции, располагавшуюся в соседнем зале. Вообще-то Виктория никогда не испытывала потребности строго следовать установленному порядку осмотра выставок, а после столь внимательного изучения первых экспонатов поняла, что будет не в состоянии с таким же тщанием отнестись ко всем остальным иллюстрациям, это было бы слишком утомительно. Можно будет купить каталог и потом прочесть о них подробнее и вдоволь налюбоваться. Пока же надо все бегло осмотреть, потом пойти пообедать, слегка пройтись по магазинам где-нибудь подальше от центра, забрать свой чемодан и отправиться в аэропорт. При всем том мысль, что в какой-то прошлой жизни она водила знакомство с Александром и была внутри его усыпальницы, ее не покидала. Она чувствовала необходимость побольше узнать о нем. Быть может, новые сведения пробудят и новые воспоминания о другой жизни? Заключительная часть экспозиции относилась к поздним легендам об Александре. Внимание Виктории привлекла серия иллюстраций, изображающих историю отношений великого полководца и его дочери Нереиды. Так же, как древний ближневосточный герой Гильгамеш, который отыскал цветок бессмертия, или персонажи любого из множества греческих мифов, в которых смертный человек жаждет вечной юности, Александр искал Источник вечной молодости, или живую воду, о чем повествует легенда, вошедшая в книгу. Особенно популярна она была в арабских списках «Деяний» и даже вошла в Коран. Эта тема также была весьма востребована средневековыми художниками. И вот первая иллюстрация серии: Александр со своими войсками возле Источника вечной молодости. Одетые как средневековые рыцари, в сияющих доспехах, воины стоят вокруг него; палатки с высокими куполами тянутся к далекому горизонту. Справа — чистый родник, повар Александра держит над водой бьющуюся рыбу. Согласно легенде, однажды, когда войска стояли лагерем возле родника с живой водой, повар чистил сушеную рыбину, на нее попала вода, и рыба ожила. Однако повар решил не рассказывать Александру об этом чуде, он сам испил живой воды, а великого царя лишил возможности обрести бессмертие. Будучи влюблен в Нереиду, одну из дочерей Александра, повар поделился с нею тайной живой воды. На иллюстрации, которую рассматривала Виктория, два сюжета совмещались: Нереида стоит в воде по пояс, под мокрой туникой проступают очертания груди, рядом — повар с извивающейся рыбой в руках. На следующей картинке повар и Нереида стоят перед восседающим на троне царем, только что узнавшим об их предательстве. Александр, явно разгневанный, назначает им кару; придворный писарь стоит слева от него, записывая. Александр отрекся от дочери и превратил ее в наяду, что же касается повара, то он велел своим людям привязать тяжелый камень к ногам этого человека и бросить его в море, которому тот, тоже превратившись в водяного духа, дал свое имя — Адриатическое. Подойдя к последней картинке, Виктория почувствовала, как учащается пульс. Вот оно, в панике подумала она, начинается. Сцена изображала прощание Александра с дочерью. Нереида стоит перед отцом, слезы градом катятся по ее щекам, длинные светлые волосы, разделенные на прямой пробор, рассыпались по груди. Она протягивает ему в знак примирения амулет — знаменитый амулет Нереиды, вырезанный из чистейшего кристалла, сотворенного, согласно легенде, из самой живой воды. Желая продемонстрировать свою любовь даже перед лицом страшной кары, Нереида дарит амулет Александру, чтобы тот оберегал отца. Виктория низко склонилась к витрине, желая получше рассмотреть детали, и сердце ее забилось еще сильней. Она поняла, что этот предмет имеет для нее особое значение. У нее закружилась голова, пришлось сесть на скамью, стоявшую у стены за ее спиной, — в любой момент она могла упасть в обморок. Неужели это снова происходит? Все поплыло у нее перед глазами, и она потеряла сознание…