Том повернулся, чтобы полюбоваться прекрасной панорамой храма Гефеста, стоящего на небольшом возвышении на западном краю Агоры. Гефестейон — самый сохранившийся храм классического периода истории Греции. Он был посвящен Гефесту, богу-ремесленнику, покровителю этой части города, где производилось множество всевозможных ремесленных изделий. Не позднее седьмого века новой эры храм был превращен в христианскую церковь, посвященную святому Георгию, видимо, поэтому его и удалось сохранить в таком отличном состоянии. В девятнадцатом веке, во времена правления первого греческого короля Оттона Первого, в нем был устроен музей, просуществовавший до 1934, года, когда было решено придать ему статус археологического памятника. Вернувшись ко входу, Том показал охраннику удостоверение, дававшее право бесплатного доступа на раскоп и в музеи, и направился к Колоннаде Аттала, второму в основном сохранившему целостность здешнему строению. Изначально она была выстроена по заказу Аттала Второго, царя Пергама, правившего между 159 и 138 годами до новой эры, в качестве дара городу — в знак признательности за образование, которое Аттал получил здесь в юности. Это было великолепное здание, служившее одновременно музеем и штаб-квартирой археологов, продолжавших здешние раскопки. Коллекция музея включала самые значительные находки афинской Агоры. Том огляделся — нет ли поблизости этого типа в желтокоричневом костюме. «Кажется, исчез», — с облегчением подумал он и вошел в музей. Экспозиция была выстроена в хронологическом порядке. Сразу за экспонатами, относящимися к классическому периоду — пятому-четвертому векам до новой эры, — была эффектно, на мраморном пьедестале, выставлена голова Александра. Это был весьма впечатляющий скульптурный портрет. Когда в 338 году Александр прибыл в Афины, горожане провозгласили его и его отца почетными гражданами города. Согласно литературным источникам, афиняне установили бронзовые статуи Филипа и Александра на Агоре — вероятно, в память о присвоении им почетного гражданства и в ознаменование милости, оказанной ими городу-государству. Считается, будто Александр лично позировал скульптору во время пребывания в Афинах, что позволяет предположить большое портретное сходство. Мраморный бюст, который теперь разглядывал Том, откопали в 1896 году на Акрополе, неподалеку от Эрехтейона[26]. Это был подлинный скульптурный портрет, выполненный при жизни Александра почти наверняка под влиянием бронзовой скульптуры, стоявшей посреди Агоры. Судя по стилю и контексту, он тоже мог быть заказан самим городом в честь великого полководца. В ознаменование победы в битве на реке Граник в 334 году до новой эры, ключевом сражении, в котором обратил в бегство персидского царя Дария, легендарный правитель послал Афинам 300 комплектов персидских доспехов из военных трофеев в качестве дара храму Афины на Акрополе. Эта мраморная голова вполне могла быть установлена афинянами в самом святилище в знак благодарности за щедрое приношение и признательности Александру за победу над персами, которые осквернили Акрополь и сожгли город дотла в 480 году. Что особо отметил Том, глядя на волевое лицо, высеченное в камне, так это двоякий смысл, вложенный автором в созданный им образ: характерная львиная грива волос с ниспадающей на лоб челкой — и явственная аура юности. Следы красной краски на месте волос были остатками грунтовки для позолоты, которая была призвана создать эффект белокурой шевелюры. Идеализированные черты лица при глубоко посаженных глазах напоминали загадочную маску — мастер словно бы вопрошал: «А что на самом деле мы знаем об этом молодом человеке?» Портрет отражал граничившую порой с враждебностью двойственность отношения, которое испытывали к Александру афиняне на протяжении всей его военной кампании. Этот портрет разительно отличался от найденной в Дикте гораздо более поздней статуи, представлявшей Александра богом и символическим владыкой Ойкумены. Та превышающая человеческий рост статуя изображала Александра отрешенным, образ был тоже идеализированным, однако уже неземным. Здесь же Александр представал молодым, пусть загадочным, но все еще человеком. Том пустился в размышления о том, как далеко ушел Александр от того прибывшего в Афины восемнадцатилетнего юноши, который вынужден был на каждом шагу сталкиваться с враждебным к себе отношением и который победил несмотря ни на что. Ведь спустя всего несколько месяцев после его визита в Афины Филип женился на другой женщине, которая родила ему сына; это могло служить сигналом Александру и его матери Олимпии, что царь вынашивает иные, не связанные с ними династические планы. Тем не менее было замечательно в 2007 году, спустя более двух тысяч трехсот лет, стоять в Афинах и видеть скульптурный портрет Александра, выполненный при его жизни. Том обошел бюст кругом и еще довольно долго разглядывал его, делая заметки в блокноте. Выйдя на свежий воздух и остановившись под портиком Стои[27], Том вздрогнул, снова увидев типа в коричневом. С сигаретой в руке, тот расхаживал перед музеем вдоль кустов азалии. На миг их взгляды пересеклись, и мужчина, отшвырнув окурок, повернулся, чтобы уйти. Том пошел было за ним, но у того было преимущество футов в пятьдесят, и как только он покинул пределы археологического парка, Том потерял его в толпе. Однако успел хорошо запомнить своего преследователя и по дороге назад подумал: что, черт возьми, происходит? 13 Все утро и первую половину дня Том провел в Библиотеке имени Блегена[28]. В ней была прекрасная научная секция, содержавшая уникальные книги об Александре, которые можно было найти только здесь, если не считать нескольких других, весьма немногих, библиотек мира. К концу дня, собрав вещи и положив два своих чемодана в багажник автомобиля, который он держал тут круглый год, Том направился в Пирей, чтобы сесть на паром до Крита. Доехав до гавани, он встал в очередь таких же автомобилистов, как он сам, ожидавших сигнала посадки на паром «Минойских линий». Въехав на грузовую палубу, запарковал машину и направился к стойке стюарда-распорядителя узнать номер своей каюты. Койку он забронировал в четырехместной каюте: поскольку вещи лежали запертыми в багажнике, это было самым экономным решением. И если повезет, не придется даже делить помещение с громко храпящими критянами: туристский сезон завершился, паромом теперь пользовались в основном местные жители, и пассажиров было мало. Том поднялся на верхнюю палубу понаблюдать за отплытием из Пирея. Взглянув на пирс, он с удивлением и раздражением заметил возле одной из швартовых тумб знакомый желтовато-коричневый костюм. Его обладатель говорил по мобильному телефону, глядя вверх на корабль и держа в руке неизменную сигарету. «Интересно, нет ли у него на борту сообщника, с которым он беседует?» — подумал Том. Похоже, этот тип сопровождал его от самых Афин, но садиться на паром явно не собирался. Матросы убирали сходни, задний люк, по которому на борт въезжали легковые машины и грузовики, уже был поднят. Продолжая разговаривать с Оскаром Уильямсом, грек глубоко затянулся сигаретой, швырнул окурок на землю и растер его носком туфли. — Он сел на «Царя Миноса», который отправляется на Крит сегодня вечером. Я в Пирее, стою напротив парома. Первую остановку «Царь Минос» делает в Ираклионе, потом в Агиос-Николаосе и конечная остановка в Ситии. Я не знаю, где он сойдет. — Зато я знаю — он сойдет в Ситии. Он едет в Дикту, будет принимать работу по консервации статуи Александра. Когда паром прибывает в Ситию? — По расписанию — около полудня. — Ты хорошо поработал, Манолис. Пока это все. До свидания. — Оскар Уильямс отключился и тут же нашел номер своего связного в Дикте — времени терять было нельзя. Набирая номер, он разглядывал крупные цветные фотографии головы Александра с диктейской статуи, которые распечатал с украденного у Карра компьютера. «Вот уж действительно шедевр. Я должен его заполучить», — сказал он сам себе, ожидая ответа Георгоса. — Георгос, это Оскар. Карр сегодня вечером отплывает на Крит. Будет в Ситии завтра к полудню. Нужно действовать быстро. Ты готов? — Мистер Уильямс, это невозможно. Реставраторша и ее приятель ночуют на раскопе. Слишком опасно. Я не могу рисковать, меня узнают. Это слишком маленький остров, а жить в другом месте я не смогу. — В чем дело? Я недостаточно плачу? Могу добавить… — разозлился Оскар. Исходя из своего опыта, он знал, что почти всегда все упиралось в деньги. — Послушайте, мне очень жаль. Когда мы с вами это обсуждали раньше, речь шла только о том, чтобы украсть ее с раскопа, когда никого не будет поблизости. А теперь ситуация совершенно другая. Дело не в деньгах. Я просто не могу: меня здесь слишком хорошо знают, и о моем участии рано или поздно станет известно. — Ладно, Георгос, твои соображения я понял. Жаль, что не могу поручить эту работу тебе. До свидания. — Оскар разъединился. «Значит, теперь у них там по ночам остаются два человека, — подумал он. — Ну и что? Это не препятствие. Эти греки из всего делают драму. Конечно, риск возрастает, но если уж вознамерился что-то сделать — делай. Итак, план Б», — решил Оскар, листая Rolodex[29]. Найдя номер своего немецкого партнера, набрал его. — Макс? Это Оскар. — Уильямс перешел на немецкий. — Я насчет того планчика, который мы с тобой как-то замышляли. Хочу его осуществить. Сделать это нужно в течение ближайших двух дней. Понимаю, что сроки слишком жесткие. Ты не раздумал? Отлично. Там два человека ночуют на раскопе в палатке, мужчина и женщина. Они не вооружены, но будь готов к тому, что они там. Нельзя допустить, чтобы они подняли шум. И помни, я не хочу никаких жертв. Это создаст ненужные осложнения. Хорошо? Надеюсь, мы поняли друг друга? Прекрасно. Дай мне знать, когда дело будет сделано. 14 На следующее утро Том встал рано и, выйдя на палубу, увидел, что паром входит в гавань Ираклиона — самого крупного города на Крите. Это — древнее поселение, согласно легенде, основанное самим Гераклом, сыном Зевса. В венецианский период, когда Ираклион был столицей острова и важным торговым пунктом на морском пути между Венецией и Константинополем, он пережил период бурного расцвета. В четырнадцатом-пятнадцатом веках Кандия[30] была красивым городом и благодаря пошлинам, которые взимались с судов, проходивших через нее, богатым, как и ее жители. Именно в тот период здесь была оборудована гавань и построен порт, который оказался единственной частью Ираклиона, не разрушенной массированными бомбардировками во время Второй мировой войны. Топография Крита весьма примечательна. Остров состоит из гор и береговой линии, пунктирно прочерченной прекрасными пляжами. Гавань ограничена рукотворной дамбой, создающей тихую бухту, удобную для стоянки кораблей. Том вспомнил описание этого порта у Ивлина Во, когда в 1920 году тот совершил сюда короткий визит. Писатель рассказывал об оборванцах, перегружающих товары, в основном бочки и огромные бурдюки с местным красным вином, и тогда, и теперь представляющим собой весьма посредственный продукт, с маленьких набитых до отказа лодок на пристань. Сейчас, ранним октябрьским утром, когда паром входил в гавань, здесь было тихо; розовоперстая заря окрашивала все вокруг в красноватые тона. Том с удовольствием провел бы утро в Ираклионском археологическом музее, разглядывая его бесценную коллекцию античных находок, но сейчас на это не было времени. С высоты палубы он наблюдал, как одни пассажиры сходили на берег, а другие поднимались на борт, чтобы проделать на пароме путь до Ситии. Пока корабль неторопливо следовал вдоль северного побережья острова, он смотрел на горы и думал о легендарной могиле Зевса. Легенда о могиле Зевса на Крите была одной из самых смутных легенд, связанных с богом-громовержцем. Архаические источники, повествующие о существовании здесь этой могилы, относятся ко времени не позднее шестого века до новой эры, когда ее посетил Пифагор из Самоса и даже написал эпиграмму под названием «Пифагор — Зевсу», которая была высечена на камне, установленном над ней. Поэт и ученый эллинистической эпохи Каллимах из Кирены, живший в третьем веке до новой эры, упоминает о могиле Зевса на Крите в своем «Гимне Зевсу». Он обвиняет жителей острова в величайшем обмане, поскольку боги не умирают. Вероятно, именно вслед за Каллимахом святой Павел также припечатал критян лжецами. Некоторые ученые истолковывают «могилу» как указание на то, что, изначально являвшийся смертным человеком, Зевс благодаря своим выдающимся деяниям был обожествлен после смерти — так же как впоследствии Александр Великий. Другие придерживаются той точки зрения, что поклонение культу Зевса простирается назад, в минойские времена. В этом случае могила Зевса особой загадки собой не представляет и является не туристическим аттракционом, как кое-кто думает, а кенотафом[31], где в соответствии с освященной временем традицией проводились ежегодные ритуалы. В любом случае было странно, что монумент, который должен был быть весьма внушительным, с течением времени исчез без следа. Это навело Тома на мысль о семи чудесах света. Как мало осталось от них с древних времен — разумеется, если не считать пирамид Гизы. Висячие сады Семирамиды, храм Артемиды в Эфесе, статуя Зевса из золота и слоновой кости в Олимпии, Галикарнасский мавзолей, Колосс Родосский и грандиозный Фаросский, или Александрийский, маяк — все они либо исчезли совсем, либо от них остались лишь едва заметные следы. Известно, что Александрийский маяк некогда находился на острове Фарос близ Александрии — первого и самого знаменитого города, основанного Александром Великим; в 332 году до новой эры от Александрии до острова была сооружена дамба, чтобы устроить безопасную портовую гавань. В некоторых версиях «Деяний» строительство маяка приписывается Александру Великому, хотя на самом деле оно скорее всего началось позднее, при его египетском преемнике. Вероятно, он был сооружен в то же время, что и Сома, мавзолей Александра в Александрии. Следы фундамента маяка недавно были найдены подводными археологами в александрийской гавани. Изображения на некоторых монетах римского периода позволяют составить представление о грандиозности сооружения. Однако они не передают ощущения чуда, которое маяк, как известно, внушал современникам. Огромный луч света от отраженного в системе зеркал живого огня являл собой потрясающее для своего времени инженерное изобретение и, несомненно, производил неизгладимое впечатление на всех, кто его видел. Хоть античные авторы расходятся в оценке расстояния, коего достигал луч, все сходятся в том, что само сооружение было гигантским; видимое с моря за много миль, оно заранее оповещало приближающиеся корабли об опасности. Глядя на синие воды Эгейского моря, Том продолжал размышлять о чудесах, созданных древними, о великих архитектурных и скульптурных произведениях античного искусства, о том, как мало от них осталось сегодня, и невольно задавался вопросом: что он найдет, когда — если — обнаружит гробницу Александра? Впрочем, сейчас об этом лучше было не думать. Если в надписи с диктейской стелы содержится информация о местонахождении гробницы, то он получит основание вернуться к этому вопросу. Уже скоро это станет ясно. Когда паром пришвартовался в Ситии, Том, съехав с палубы по пандусу, прямиком направился через сельскую местность к Дикте. Минут сорок пять спустя, сразу после часа дня, он остановил машину в тени критской пальмы у входа в домик археологов. Старенький «форд-фиеста», принадлежавший Евангелии, специалисту по консервации, стоял поблизости, и Том предположил, что она уже здесь. Поднявшись по ступенькам крыльца, он вошел в главную комнату, где работали реставраторы. Евангелия подняла голову от стола, на котором склеивала глиняный горшок, и, увидев Тома, тепло улыбнулась. — Вот и вы. Добро пожаловать. — Она встала и сердечно обняла Тома. Это была маленькая женщина с оливковой кожей и коротко стриженными черными волосами. Но при взгляде на нее угадывалась какая-то внутренняя сила, контрастирующая с хрупким телосложением. — Рад видеть вас, Евангелия. Здесь все в порядке? — Да, мы ждали вашего приезда. Я только что вернулась с раскопа. Консервация статуи почти завершена. После обеда я все закончу. Если хотите, завтра ее можно будет осмотреть. — Конечно, хочу. Утром у меня назначена встреча с настоятелем монастыря Топлу, но после полудня мы можем это сделать. Например, часа в два вас устроит? — Абсолютно. Вы знаете, мы с Яннисом ночуем на раскопе, чтобы приглядывать за статуей. После летнего вторжения это представляется нелишним. Мы поставили там палатку и привезли двух моих собак. Рада сообщить, что больше попыток проникнуть туда не было. Тем не менее мне не терпится вернуться домой, как только статую увезут в музей. Романтикой я уже сыта по горло, к тому же по ночам становится холодно. — Евангелия улыбнулась. — Уверен, что работу вы выполнили превосходно. Судя по присланным вами фотографиям, результат — впечатляющий. Музей готов принять статую? — Да, я говорила с директором сегодня утром, статую можно перевезти в пятницу, если вы завтра останетесь довольны работой. — Замечательно, — обрадовался Том. — Для музея это будет сказочным пополнением. — Никос со своей командой работает в задней комнате над последними находками с раскопок в Моди. Он хочет вам кое-что показать. Думаю, вы удивитесь. У них есть предметы, которые могут оказаться для вас полезными. Никос работал на новом раскопе возле деревушки Моди, расположенной на высокогорном плато между Ситией и Диктой. Это место они обнаружили прошлым летом во время полевой разведки. Поскольку раскопки были совместным греко-американским предприятием, разрешение удалось добыть сравнительно легко. Никос со своей командой начал копать в сентябре, всего месяц тому назад, но уже сообщил Тому по телефону, что они идентифицировали алтарь Зевса под открытым небом с изрядным количеством посвящений, в том числе явно относящихся к Александру Великому. Что особенно примечательно в найденном алтаре, так это датировка. Они еще только начали его изучение, но похоже, что позднейшее использование этого места ритуального поклонения относится к концу пятого — шестому веку новой эры, то есть к тому времени, когда и в Греции, и во всех других частях Римской империи уже давно действовал официальный запрет на языческие религии. Никос не мог рассказать по телефону все подробности, но настоятельно рекомендовал Тому лично ознакомиться с находками, тем более что тот, так или иначе, вскоре собирался на Крит. Том прошел в заднюю часть дома археологов, где увидел человек двенадцать, стоя работавших за столами, заваленными фрагментами керамики, которые они очищали и склеивали. Никос с какой-то молодой женщиной, склонившись над одним из столов, разглядывали лежавшие на нем осколки и оживленно беседовали. Никос был старым другом Тома еще по аспирантуре — высокий грек с добродушным характером, непревзойденный знаток острова и его археологической истории. Поскольку археологическая группа, работавшая в Дикте, завершила сезон, Никосу с его командой было разрешено использовать для работы это помещение. — Добрый день! — Том подошел к Никосу и его коллеге. — О, Том, привет! Добро пожаловать! Как приятно тебя видеть! — воскликнул Никос, хлопая друга по спине и тепло пожимая ему руку. — У тебя есть минутка? Иди сюда. Думаю, тебя очень заинтересует то, что я собираюсь тебе показать. И он повел Тома в лабораторию консервации, где работала Евангелия. Здесь тоже стоял целый ряд столов, заваленных археологическими находками, над которыми усердно трудились специалисты. Сосуды, собранные из множества фрагментов, были погружены в ванночки, заполненные сырой чечевицей, — это позволяло только что склеенным частям высыхать, не смещаясь, и таким образом сохранять неискаженной форму цельного предмета. В одном конце работали с металлическими находками, в другом с особой осторожностью — над романским стеклом. На одном столе в ожидании консервации лежали фрагменты мраморной скульптуры. Никос подошел к столу, где работала Евангелия, и поприветствовал ее. — Ты не возражаешь, если я покажу Тому ту штуку, которую ты недавно закончила? — Разумеется. — Она вытащила из-под стола пластиковый контейнер и сняла крышку. Внутри, помещенный в силиконовый гель, используемый в качестве осушителя, чтобы поддерживать бронзу в среде с постоянной влажностью, лежал изящный бронзовый трезубец. Том задохнулся от восторга. — Он же в идеальном состоянии! Это с твоего нового раскопа в Моди? Неожиданно для горного святилища Зевса. Эта штука выглядит так, словно могла принадлежать самому Посейдону! — Удивительно, правда? — Никос никогда не умел скрывать своего волнения. — Мы откопали его неподалеку от берега прошлым летом. Посмотри на эти завитки, они похожи на устрицу, если на нее капнуть лимонным соком. Словно живые. Возьми его в руки. Чувствуешь энергию? Том взвесил трезубец в руке. Его друг был прав: от трезубца исходила какая-то энергия. Древняя жизненная сила. Древняя, но мощная, осязаемая. Дрожь пробежала по спине Тома. — Он найден в углу основания постройки позднего минойского периода. Вероятно, сделан в середине пятнадцатого века до новой эры. Судя по тому, как хорошо он сохранился, его изготовили незадолго до того, как здание оказалось погребено. Не исключено, что им никогда не пользовались. — Может, поэтому в нем сохранилась такая сила — словно он занесен для удара. — Том едва сдерживал восхищение. — И он такой типично минойский, правда? С этими зубцами в завитках. Художник, создавший его, вдохнул в него жизнь, такую же энергию, какую ощущаешь в маринистской керамике того же периода. Никос улыбнулся: — Представь себе, что я почувствовал, когда достал его из земли и осознал, что последний раз его держали в руках три с половиной тысячи лет тому назад! Он забрал трезубец у Тома и снова поместил в контейнер с силиконом. — А теперь иди сюда, — сказал он, переходя к другому столу, в дальнем конце комнаты. Там, на куске тонкого пенопласта, были разложены мелкие металлические предметы и осколки терракоты. — Это находки из Моди, которые я и хотел тебе показать. Признаюсь, было неблагоразумно с моей стороны сначала демонстрировать трезубец. Эти не идут с ним ни в какое сравнение. В ремесленном смысле они сработаны весьма грубо, но прежде чем что-либо говорить, хочу, чтобы ты на них взглянул. Том подошел к столу и посмотрел на кучку маленьких медалей. Некоторые были круглыми, другие овальными. Похоже, сделаны они были из бронзы. Одна, сильно изъеденная ржавчиной, походила на серебряную или, возможно, свинцовую. На их плоских поверхностях был выбит рельефный портрет Александра Великого. Надпись над головой гласила — «Megas Alexandros» — «Александр Великий». В верхней части каждой медали было отверстие, чтобы ее можно было повесить на шнурок и носить на шее. — Позднероманские медали Александра! Я видел похожие, они ходили на антикварном рынке. Их часто использовали как талисманы, приносящие владельцу удачу. Эти предметы наряду с тем, что мы читали в «Деяниях», свидетельствуют о непрекращающейся славе Александра как народного героя. Но я никогда не слышал, чтобы подобные вещи находили в таком религиозном археологическом контексте, как твой. Никос взял одну монетку и поднес к свету. — Это бронзовая монета шестого века до новой эры, отчеканенная в Итаносе. В позднероманские времена Итаносу, крупнейшему из близких к Дикте городов, святилище Зевса принадлежало до того момента, как оно было разрушено в конце четвертого века нашей эры. Руины прекрасной христианской базилики шестого века до сих пор стоят на месте этого святилища, располагавшегося на обращенных к морю склонах двух примыкающих друг к другу холмов. — Мы нашли ее среди кучки медалей неподалеку от центрального открытого алтаря. Это позволяет датировать их terminusantequem[32] концом шестого века новой эры.