— Детишек бы поглядеть… — попросил он. — Спят! — резко ответила Вика. — Уходи! Он послушал ровное дыхание Сашки с Алешкой и вышел, волоча ноги. Женька тут же набросился на товарища: — Чего ты молчал, как мумия?! Павлуня осторожно взглянул на Вику: она улыбалась, отомстив сполна. Побледнев еще больше, он сделал к ней такой шаг, каким идут на виселицу, и сказал умирающим голосом: — Куда же ты теперь, а? (Она пожала плечами.) Если надо — оставайся. Насовсем. Поженимся, если хочешь. Я маленьких не обижу. Он замолчал, собирая растрепанные мысли, облизывая языком сразу пересохшие губы. Женька тяжело дышал. — Ой! — взвизгнула красавица и залилась хохотом. — Поженимся! — с трудом выговорила она. — С тобой! Ой, сдохну! Ой, Пашка, черт носастый, уморил! Пошатываясь, добрела до постели и упала на нее, плечи ее дергались от смеха. Павлуня рассудительно сказал: — А смеяться-то зачем? Я как лучше хотел… Помочь хотел… — Что с ней говорить! — раздул яростные ноздри Женька. — Она же глупая, как соска! Ничего не поняла! — Он повернулся к Вике, заорал на нее: — Убирайся к своему Пузырю! По ветерку! Красотка бензиновая! СПАСЕНИЕ Накинув пальто и нахлобучив шапку, Женька бросился вдогонку за Модестом. Вика, все еще улыбаясь и покачивая причесанной головой, сказала Павлуне: — Ладно… беги-ка за своей Варварой, запрягай клячу, вези меня к моему дураку. А то возьму да и выскочу за тебя замуж — что мне стоит! Ради смеха! — Красавица опять захохотала, опрокидываясь на подушки. Этим вольным хохотом она очень напоминала Марью Ивановну. Передохнув, уже сердито приказала: — Ну, чего встал! Давай клячу! Павлуня, ясно глядя, ответил: — Нельзя. У нее маленький будет. Эти слова почему-то опять насмешили красавицу. — Ну и черт с тобой! — вспомнила она своего любимого черта. Она растолкала близнецов, стала напяливать на них, скулящих, шубки и валенки, приговаривая при этом: — Разоспались, Модестовы дети! Не разбудишь! Все в папашу! Не сказав ни «прощай», ни «до свидания», она выбралась на улицу, таща за собой сонных ребятишек. Павлуня вышел на крыльцо проводить гостью. У клуба Вику встретила ее сестра Наталья и увела, непутевую, к себе. Парень постоял возле своего дома, посмотрел у фонаря, как снег оживает, поднимается, течет, потом покрепче притворил дверь сарая, закрыл калитку, обошел двор, сенцы, большой пустой дом, наводя везде кое-какой порядок и удивляясь тому, как это ухитрились двое маленьких ребят за два дня перевернуть все вверх дном. Скоро в доме стало привычно. Стулья нашли свои места, тарелки из-под кровати перекочевали на кухонную полку. Только Павлуня собрался напиться в тишине чаю с вареньем, как заскрипела калитка, забухали шаги в сенцах, и в дверях возник Модест. Позади маячил Женька. Пальто у Модеста нараспашку, волосы стояли дыбом, баки дымились. — Где? — ошалело спросил он, рыская глазами по комнате. — Ушла, — сказал хозяин. Отмахнув Женьку в сторону, Модест выбежал прочь. — Куда он? — удивился Павлуня. — В Хорошово кинулся — милку догонять, — ответил Женька. Павлуня пожал плечами: — Чего догонять-то. Рядом она, у Натальи. — Вот так квас, — озабоченно сказал Женька. — Куда ж он теперь метнется с дурных глаз? Пойти остановить. Пока хозяин одевался, он уже успел до клуба и обратно. Когда появился хорошо засупоненный Павлуня, Женька был уже по маковку в снегу. — Не видать! — крикнул он, отплевываясь от метели. Тут мимо парней, всхрапывая, пронеслась Варвара. На ней сидел Модест, наддавая ее каблуками под живот. Женька бросился наперерез, но только испугал Варвару — та шарахнулась от него в сторону, скрылась в белом крошеве. Женька посмотрел на Павлуню: — Что же будет? Она ведь стельная! — и широко развел руки колесом. Павлуня машинально поправил его: — Жеребая, — и махнул рукой: — Пошли! Навстречу им из метели вывернулся человек с узлом на плече. — Привет, Паня! — сказал он веселым голосом механика. — А я тебе шубу тащу. И валенки. Парни остановились. Видно, механик давно уже тащил шубу: он был белый, как дед-мороз. Верно, не первый час отдыхал он у дома Татьяны: снег возле ее калитки был хорошо истоптан. Задержаться бы Павлуне, сказать механику суровое слово, чтобы не шлялся под чужими окнами, да некогда: из темноты вроде бы послышалось дальнее ржание. Павлуня с Женькой побрели на голос, проваливаясь в снег. Механик схватил Женьку за руку: — Далеко вы? Тот выдернулся, крикнув на ходу: — Спасать! Механик, перебросив узел через низкий Татьянин заборчик, поспешил за ними. Втроем они молча прошли высокие дома центральной усадьбы, миновали фонари, скрылись в ночи, в слепой метели. Лошадиные копытца быстро наполнялись снегом до краев, пропадали. Парни часто наклонялись, чтобы найти их. Закрываясь рукавицами, они по прямой просекли гудящее поле, и неясные следы привели их в Хорошовский лес. Здесь стало тише, но зато еще темней. — Разве тут найдешь кого, — оглянулся механик на парней. Темнота и впрямь показалась сначала неодолимой, но стоило парням приглядеться, как выдвинулись навстречу им елки, бледно засветились березы. Павлуня, запасливый человек, вытащил карманный фонарик. Узкий луч запрыгал по стволам, по снегу и нашел возле елки следы, почти не тронутые. Они побрели по следам, теряя их на продутых плешинах и снова отыскивая в тихих кустах, у старых пней. Останавливались, всматривались в колючую тьму, мигали фонариком. Хором кричали: «Ого-го-го!» Громче всех шумел механик. Голос у него был здоровый, молодой. Казалось, что механик радуется неожиданному ночному приключению. Откликнулся Модест неожиданно скоро. «Э-э-э!» — раздалось из чащи, и навстречу им вышел сам Петров, весь запорошенный. — Нашли? — хрипло спросил он. — Нашли, пропади ты пропадом! — прошептал Женька. — Где?! — Чай пьют, у Натальи, — сказал Павлуня, задыхаясь. Модест закрыл лицо ладонями, тяжело опустился в снег. — Лошадь где? — просипел Женька. — Там. И парни услышали тихий хрип.