– О, это тоже входит в эксклюзивную программу, – игриво улыбнулась она. – Тогда, считай, что на сегодня, она закончена, – потемнели его глаза. Он рывком заломил ей руку за спину, и она выгнулась, обнажая шею, и застыла, как поднятая за шкирку кошка. Он давал понять, что не надо играть с ним в эти игры. – Предупреждаю, если хочешь жёстко, то больно будет тебе, – навис он над ней. И звучало это как угроза, и в голосе его была сталь. – Но сегодня мы уже уходим. Влад разжал свою железную хватку и пошёл как ни в чём не бывало натягивать свой костюм. – Иди одевайся, – поднял он глаза на Таню, так и не сдвинувшуюся с места. – Зачем? – недоумевала она. И она была в небольшом трансе от его потемневших глаз, от опасности, что от него исходила. Это было так волнующе, что она не сможет это забыть. И понимала, что не успокоится, пока не выманит этого зверя. – Раз уж завтрак ты пропустила, сходим в кино, посидим в кафе, погуляем по набережной, провожу тебя до дома, – он улыбнулся, глядя на её замешательство. – И, может быть, приглашу тебя на свидание. В два прыжка она оказалась у него на руках. Он подхватил её, прежде чем её ноги сомкнулись у него за спиной. – Ты совершенно невменяемая, – успел он ей сказать, прежде чем она накрыла его рот поцелуем. – Я знаю. И это полностью твоя вина. Влад тревожно оглядывался на лестнице, пока Таня аккуратно отдирала хлипкую ленточку с печатями, обозначающую, что доступ в эту квартиру запрещён. – Это точно твоя квартира? – Конечно, – ответила она ему шёпотом и приложила палец к губам, когда тяжёлая деревянная дверь скрипнула. Она наощупь добралась до гостиной, задёрнула плотные шторы, а потом только включила свет. Запах нежилого помещения в доме, который был родным, отозвался болью потери. Невосполнимая утрата близкого человека жгла сердце огнём. Таня стёрла пыль с портрета пожилой женщины с лучиками морщин в уголках улыбающихся глаз и улыбнулась в ответ. – Бабушка? – Влад подошёл со спины. – Да, – повернулась Таня и пошла искать пульт от телевизора по расставленным буквой «П» диванам. – А почему квартира опечатана? – он заметил его первым и протянул Тане, выудив между смятых подушек. – Мамин брат её незаконно продал через каких-то «чёрных риелторов». А она отписана мне по завещанию. Если бы не бабушкины связи, то уже жили бы здесь новые хозяева. А так сужусь, ещё есть надежда. Таня включила телевизор и открыла окно. В комнату ворвался шум улицы, автомобильные гудки и голос из мегафона, объявляющий прибытие поезда. Телевизор запел голосом популярной певицы. – Трудно, наверно, жить рядом с железнодорожным вокзалом? – приглушил Влад певицу на минимум, подобрав брошенную на диван дистанционку. – Дело привычки, – пожала плечами Таня. – Но знаешь зачем я сюда периодически забираюсь? – Наверно, взять какие-нибудь вещи, может книги, – показал он на массивный шкаф, забитый увесистыми фолиантами. – Какой ты скучный, – сморщила она нос и забрала у него пульт. – Посмотреть телевизор? – Я прихожу, чтобы полежать в ванне, – выключила она телевизор. – Пойдём, я покажу тебе это чудо. Ванная комната в этой старой квартире была сама по себе монументальной. С лепниной на потолке, цепью с золочёной ручкой, прикреплённой к старинному сливному бачку и кафельной плиткой на стенах, каждая их которых была вылеплена вручную. Такая плитка красовалась и на борту большой керамической ванны, широкой, местами выщербленной и шершавой из-за стёршейся за годы пользования эмали. Таня смотрела как упругая струя воды из медного и давно не чищенного, а потому тусклого крана, взбивала пышную пену и радовалась, что воду до сих пор не отключили. – Смотри, что я нашёл, – зашёл Влад с двумя фужерами из помутневшего от времени стекла. В другой руке у него была бутылка шампанского, которую они принесли с собой. Он поцеловал её в шею, и мурашки опять побежали у неё по всему телу от его нежного касания. Влад весь вечер её целовал. Каждый удобный и неудобный момент, едва оказывался от неё на расстоянии протянутой руки, непременно протягивал эту руку и прикасался губами. К мочке уха, к виску, к плечу, к оголённому запястью, к каждому позвонку, что выступали на её длинной шее. И каждый раз её пронзало током от этого невинного прикосновения. – Ты же пригласишь меня с собой? – Потрёшь мне спинку? – Обязательно. Этот вечер был таким долгим. Они смотрели мультфильм про зелёного огра, приехавшего в гости к родителям жены и смеялись в переполненном зале кинотеатра как дети. Они сидели в кафе на набережной и слушали духовой оркестр, игравший старинные вальсы. А потом кружились под один из них, из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», среди осторожно переступающих пожилых пар. Они катались по вечернему городу в его машине просто так. Просто потому, что им было весело и легко. Просто потому что в городе стояло лето, а они молоды, самоуверенны и им отчаянно хорошо вместе. И у них впереди ещё целая жизнь. – Скажи, а почему ты уехала из Франции? – Влад сделал глоток и донышко его фужера погрузилось в пушистую пену. – Это неинтересная история, – откинулась на бортик ванны Таня, чувствуя, как под волосами потёк к затылку пот. – Могла бы учиться в Сорбонне, а не в этом паршивом ВУЗе. – В этом паршивом ВУЗе моя бабушка преподавала французскую литературу, так что прошу не обобщать. – Поэтому ты приехала поступать сюда? – Конечно, нет, – подняла она голову и взяла с бортика свой фужер. – Я приехала в тринадцать лет. Бабушка приехала и забрала меня, потому что со мной случилось несчастье. – Ты заболела? – Я вижу, ты не отвяжешься, да? – улыбнулась она и сделала глоток. – Наверно, отвяжусь, – он достал бутылку и подлил ей, – но только когда ты расскажешь. – Меня изнасиловали. Жестоко. Несколько арабских парней из нашего колледжа. Она смотрела как он воспримет эту новость. Его брови взлетели вверх, он прикрыл рукой глаза, откинул со лба волосы. – Ладно, если не хочешь, не продолжай. – Отчего же. Слушай. Мне было всего двенадцать лет, но я как-то рано созрела. В ближайшем посёлке была только школа, а в колледж с двенадцати лет в соседний городок приходилось ездить на городском транспорте. И вот как-то в автобусе мы с ним и разговорились. Полотенце почти сползло из-под шеи в ванну. Таня поправила его и вытерла мокрый лоб. – С одним из этих парней? – Да, очень красивый араб. Смуглый, с бархатной кожей, с тёмными как ночь глазами, с белозубой улыбкой. Не знаю сколько ему было. Пятнадцать, шестнадцать. Знаю, он был старше и очень мне нравился. А у меня грудь, – слегка приподняла она свои округлости над водой, подтверждая свои слова, – талия и длинный язык, который я уже тогда не умела держать за зубами. – И что, в вашем колледже учились арабы? – целомудренно прикрыл он глаза на её прелести, а может тоже просто вытер рукой пот. – Конечно, французских детей было всего треть, остальные – выходцы из других стран. И однажды я ляпнула при нём: «Ник та мер!». Это что-то вроде нашего «поиметь твою мать» и ему сильно не понравилось. – У арабов же мать святое, – сделал он ещё глоток. – Да, очень серьёзный аффронт, то есть оскорбление, но меня его реакция не столько остановила, сколько наоборот. Я стала только чаще при нём ругаться. Его стало всё сильнее это бесить. И однажды я достала его настолько, что он выманил меня из автобуса якобы просто пройтись. А там в лесочке уже поджидали его друзья. В-общем, было страшно, было больно, было невыносимо стыдно. А ещё грязно. Я помню как возвращалась домой, перепачканная в земле и траве, и у меня по ногам текла кровь и их сперма. Она сделала большой глоток шампанского под его страдающим взглядом. – Они надругались над тобой просто из-за бранных слов? – Может, да, а может это был просто повод или оправдание, и они сразу это задумали. Какая уже разница.