– И как ты с этим справилась? – Никак, – пожала она плечами. – Как видишь, даже злословить не разучилась. Только больше не могла ездить в колледж. Но, к счастью, наступили каникулы, а потом приехала бабушка и увезла меня оттуда. – И ты решила остаться? – Да, провела здесь лето, потом пошла в школу и как-то зависла. Она набрала в грудь воздуха и сползла вниз под воду, опираясь на его ногу. Когда умерла бабушка, ей порой не хотелось выныривать. Но утонуть в ванне без посторонней помощи практически невозможно. Впрочем, она и не хотела умирать. Ещё там, в тех французских кустиках, глядя на перекошенное злобой лицо того, кто ей так нравился, она дала себе обещание жить. И выжила. И даже как-то смирилась. А после того, как на суде плюнула в тёмные как ночь глаза, даже перестала делать из всей этой истории трагедию. И ей казалось, она неплохо справилась. Звук голоса заставил её вынырнуть. – Я ничего не слышала, – откинула она назад волосы. – И не надо. Иди сюда, – подтянул он её к себе и обнял. – Я бы хотел защитить тебя от всех на свете бед и несчастий, но это невозможно. Зато я могу помочь тебе с адвокатом. И ты вернёшь себе эту квартиру. – Ля петит шери аррив а Пари… Пари фэ дю брюь. Пари фэ дю брюь. – Это стихи? – Да, Поль Элюар, – прижалась она покрепче к его плечу. – Малышка-девчушка впервые в Париже. А грохот, как ливень, клокочет и брызжет. – Ампеш сон кёр де фэр тро де брюь. И стук её сердца не слышен Парижу. Глава 8 Двенадцать лет назад ВЛАД Найти хорошего адвоката было совсем не трудно. Трудно было снять столько денег, чтобы оплатить его услуги. И оказалось невозможно скрыть это от матери. – Ты такой же, как твой отец! – орала она на него в кухне, пока Влад виновато переминался с ноги на ногу, придавленный не столько выписками из банка, сколько её гневом. – Не сравнивай меня с отцом, – промычал он. – Ты не знаешь цену деньгам. Не понимаешь, как тяжело они достаются. Даже не представляешь себе, чего мне стоит просто удержаться на плаву в этом чуждом мне бизнесе. А ещё расти, развиваться, тебя учить и оплачивать все твои просто ни в какие ворота уже не влезающие расходы. – Мам, это на дело, – ковырял он пальцем стол. – На какое дело? – не унималась она. – Опять кого-нибудь избил? Покалечил? Посмотри на меня. Он нехотя поднял голову. – Убил? – она тревожно рассматривала его лицо, словно ощупывая глазами. – Мне юрист сказал, ты искал адвоката. – Нет, мам, нет, – попытался отмахнуться он. – Это совсем другое. Не спрашивай меня. – Ах, не спрашивать! – утопила она кулаки в рыхлые бока. – И за что ты мальчишку того избил, ты тоже просил не спрашивать. И отец твой тоже всегда говорил: «Молчи, сука, а то хуже будет!» – Я не отец! – выкрикнул он. – Но ведёшь себя как он. Эти деньги направо и налево. Эти шлюхи! Свет клином у вас сошёлся на этих продажных бабах, что у отца, что у тебя. Чем тебе обычные девочки не хороши? – С ними скучно. – Ах, скучно! Или просто отношения тебе не нужны? Вы с отцом оба, как кролики. Сунул, вынул и к следующей побежал. И чтобы не ломалась, и вопросов не задавала, и не требовала ничего. И ещё не вякала, если вдруг он не в настроении, и кулаки у него чешутся. Она отвернулась к окну и сделала паузу в своей речи, тяжело вздохнув. – Скажи мне правду, ты кого-то избил? – снова вглядывалась она в него пристально. – Нет, мам, нет. Честно. – Влад, – постучала она по столу пальцем, словно у неё закончились слова. – Не тебе я не могу простить того случая, а себе. Что нашла тебе такого отца, что наградила тебя этими Назаровскими генами, что ты видел с младенчества эти драки, эту ругань, что пришлось тебе терпеть и эти побои, и эти издевательства. Губы её предательски задрожали. Она пыталась их поджать, но тщетно. – Мам, – обогнул он стол и обнял её, гладя по коротким волосам. – Мам, ты ни в чём не виновата. Я тебя точно ни в чём не виню. Ты сделала всё что могла. «И даже то, что не могла, тоже сделала», – он не сказал это вслух. Они никогда не говорили об этом вслух, и никогда не обсуждали, даже оставаясь наедине. И спроси он её, она бы не призналась, но он знал, он видел – это она убила отца. Эта кровавая сцена до сих пор стояла у него перед глазами. Мать в изорванном халате, с разбитым лицом. Кровь, что течёт у неё из разрезанной ладони, в которой она зажимает лезвие ножа. Кровь, что разбрызгивается по кухне, когда они с отцом борются. Несколько капель падают Владу на лицо. Он стирает их, и пытается встать с пола. Но в глазах у него всё плывёт. Он пытался защитить мать, он пытался оттащить от неё разъярённого отца, но ему всего десять лет. Отец отбросил его одним ударом как щенка, и Влад ударился головой о батарею. Он видел, как отец выхватил из подставки нож. А когда Влад врезался головой в чугунную конструкцию, в матери проснулась такая ярость, что она перехватила нож голой рукой и после недолгой борьбы повалила отца набок и со всей силы ударила головой об острый угол упавшей табуретки. Влад потерял сознание, когда она добивала отца табуреткой по голове. Он ещё слышал рык, который вырывался у неё из груди, и эти глухие, эти ужасные удары. «Раз, два…», – зачем-то начал он считать, а потом отключился. – Держись мой мальчик, – плакала она, сидя на полу и прижимая его к своей мягкой груди. – Держись! Не бойся, его больше нет. И я никому не дам тебя в обиду. Её даже не судили. Может повезло со следователем, может со судмедэкспертом. Несчастный случай в состоянии сильного алкогольного опьянения – такой вынесли вердикт. И даже злые языки соседок мать жалели и Владу сочувствовали. Пять лет она не вмешивалась в дела партнёра отца, который продолжал рулить отцовской долей бизнеса. Пять лет так и работала директором школы, пока им на счёт шли перечисления. А потом ушла из школы и за год сделала больше, чем за всю жизнь его отец. Его мать всегда была очень мудрой и очень сильной женщиной. Влад искренне гордился ей. – Ладно, не маленький, сам разберёшься, – вывела она его из раздумий и отстранилась. – Но обещай мне, что какие бы неприятности с тобой не произошли, говорить мне всё как есть, без утайки. – Обещаю, мам, – кивнул он. И хотел было рассказать зачем ему понадобились деньги, но передумал. Она же непременно захочет познакомится с этой девушкой, потом начнёт её опекать, когда он уедет в свой университет. А он надеялся, что всё же уедет и её забудет. С Таней было хорошо. С ней было интересно и весело. С ней был потрясающий секс. Лучший в его жизни. Незабываемый. Но чего-то большего с этой раскрепощённой девицей, крутящей задницей у шеста, он не хотел, будь она хоть трижды француженка. По крайней мере, морщась от боли под иглой татуировщика, он ещё думал именно так. Он решил набить себе на плече паука на память о ней, называющей его «мой нежный паучара» и забыть. И уже понимал, что, наверно, это будет сложно. Они провели вместе месяц, и он слегка подсел на неё, как на наркоту, чего с ним никогда раньше не случалось. Но любая зависимость лечится, он свято в это верил. И хоть помог ей с адвокатом, старался делать вид, что ему всё равно чем она зарабатывает. И с деланым равнодушием выслушивал её рассказы о своём якобы новом виде заработка. – Наверно, это заложено в природе человека – подглядывать, – щебетала она под жужжание тату-машины. – Даже не представляла, что людей потрахаться приходит в два раза меньше, чем посмотреть, как это делают другие. – Каждому своё, – философски промычал он, не понимая ему так больно от этой бор-машины, буравящей его кожу или от её слов, если допустить, что это правда. – И подавай им, чтобы как в порно-кино. И долго, и несколько раз, и позы как у акробатов в цирке. И ладно бы девочки с девочками, ладно просто мастурбировать, но ведь просят настоящий секс, и чтобы брызги спермы по всей груди, а потом по спине, а потом между ягодиц. Влад покосился на невозмутимого туту-мастера, серьёзного, покрытого цветными узорами парня лет тридцати. Посмотрел не на его сосредоточенное лицо, отражающееся в зеркале, а на ширинку, находящуюся почти у Влада перед глазами. Ему показалось, что у парня тоже там что-то зашевелилось от её мягко воркующего голоска. Тоже, потому что Влад точно чувствовал, как ожил его дружок, прижатый телом к кушетке. – Парни яйца себе перетягивают резинками, чтобы без брызг хоть минут двадцать продержаться. Парень в наколках, её старый знакомый, улыбнулся с видом знатока, и Влад подумал, что с ним она, наверно, тоже спала. И приступ толи ревности, толи обиды, что он чувствовал себя в этом салоне из-за её рассказов неуютно, испортил ему настроение. Он решил сходить в её клуб на это «подглядывание», чтобы или бросить её, или… Нет, разбивать себе сердце он никак не рассчитывал. Надеясь, что она всё-таки просто трепет ему нервы, рассказывая все эти грязные подробности, да ещё и на людях. И он сходил. И лучше бы он этого не делал. Он метался по её комнате в грязном бараке как раненый зверь. Он даже не смог досмотреть это представление до конца. Выскочил из открытого всю ночь заведения, прыгнул в машину и ехал так опасно и на такой скорости, что его ангел-хранитель наверняка поседел, предотвращая аварии на каждом перекрёстке. Он вылетел за город и не знал куда едет. Просто гнал, вдавив педаль газа в пол и так сцепив зубы, что, когда выскочил в каком-то леске из машины и орал, не зная, как с этим справится, у него болела челюсть. Он ненавидел её за эту боль. Ненавидел за эту лёгкость, с которой она выгибалась там, впуская в себя на всю длину член того парня. Он не мог даже вспоминать это. И хуже всего, что этого парня он знал. «Ну, почему он?!» – орал он в равнодушное звёздное небо. И почему ему так больно, после сотен девиц, которые у него были?