– Продам их. – Не надо, я заплачу за них сам. За всех, и за мёртвых, и за живых. Отводи их туда, за угол, попарно. Этих в начале, тех в самом конце. Потому что если бегло глянуть, то первые крепче будут. А тех, последних, доломать можно. Приволокли первую пару. – Сейчас вас убьют, головы отрежут. Поганая смерть. Но есть шанс. Если кто-то из вас – другого, то он останется жив. Пусть хоть кто-то, хотя бы один. Один лучше, чем оба. Молчат. Наверное, не верят, потому что никто не верит, все надеются. – Забирайте их. За углом раздалось какое-то мычание и хлюпанье. И еще две головы откатились в кучу. «À la guerre comme à la guerre». – Следующую пару… Вот эту, без угроз и истязаний, механическую, как конвейер, смерть выдержать трудно. Когда бьют, человек смиряется со своей судьбой и все его страхи притупляются. Когда бьют сильно и долго, жертва жаждет смерти как избавления, уже не боясь ничего. А когда вот так… – Если кто-то из вас хочет жить… Тридцать секунд на размышление. Нет, эти не пойдут… – Забирайте. Еще две головы, только что бывшие людьми. С хорошей, качественной «картинкой». – Следующие! Если хотите жить… Ты?.. Тогда убей его! Ты же морпех, ты умеешь. Протянуть нож, рукояткой от себя. – А почему он, я тоже могу! – Потому, что он был первым. Извини, ты опоздал. Удар в сердце. Хороший удар, поставленный. – Этого отведите в сторону. Следующая пара… Такая операция, такая жизнь, такие правила. Естественного, ну, или неестественного отбора. Для дела – отбора. Уже позже, уже в спокойной обстановке, показать видео. – Всё понятно? Здесь даже не видно, что вас вынуждают – вы просто убиваете своих сослуживцев. Что за это следует по законам Америки? Но я предлагаю альтернативу – эти кадры не увидит никто. И как вам Мухаммед-аль-Джаббар руку жмёт, и как вы с боевиками за одним столом… Вы вернётесь домой в статусе героев, это моя забота. И откроете общественные организации пацифистского толка, каждый в своём штате, потому что нельзя посылать американских парней на убой в дальние страны, как бычков на бойню. Вы будете протестовать, собирать вокруг себя ветеранов, давать интервью, организовывать шествия. Как это делали хиппи, остановившие вьетнамскую войну. Очень благородное дело. И, возможно, даже хорошо, что ваши товарищи погибли, потому что их малая кровь остановит большую, если Америка перестанет посылать в чужие страны своих сынов. Да, забыл сказать. Вся эта ваша деятельность будет оплачиваться, и хорошо оплачиваться. Согласитесь, это лучше, чем гнить в тюрьме, а после сидеть на пособии по безработице. Надеюсь, мы договорились, а если нет… то я перешлю это видео, кроме прокурора, родителям убитых вами товарищей… И можете не переживать, потому что вы не одни такие. Вы не первые и не последние… Точно, не последние. Потому что еще в нескольких горячих точках было совершено ночное нападение на американские базы и в Америку пошли десятками звёздно-полосатые гробы. Нация встречала их приспущенными флагами и почётным караулом, а чудом избежавшие смерти герои давали телевизионщикам интервью перед могилами своих погибших друзей. И о них узнала вся Америка… Только непонятно, отчего это боевики так активизировались? Ах, да, случилась еще одна неприятность, всколыхнувшая Америку и подлившая масла в огонь антивоенных настроений. В дома погибших, по почте, пришли бандероли, в которых оказались… отрезанные уши! А ведь точно – их хоронили с лицами, прикрытыми с боков драпировкой! К каждому уху была пристёгнута степлером фотография, где боевики держали за волосы голову. Конкретную голову, конкретного американца, которому принадлежали эти уши. Кто-то жестоко и бесчеловечно подшутил над близкими павших героев. И такое событие, конечно, не могло пройти незамеченным! Не должно было! Ну что, продолжаем в режиме «À la guerre comme à la guerre»? * * * – Мигель, у нас заказ. – Всегда готов помочь, ведь мы компаньоны. Нам надо опять кого-то напугать? – И да. И нет. Пугать, но не кого-то, нам нужно напугать Америку. Мигель удивлённо всплеснул руками. – Как можно напугать Америку, которая сама кого хочешь напугает! Америка никого не боится! – Ну, не то чтобы пугать – так, чуток. Есть люди, которые попросили, чтобы твои земляки немного побузили на «проволоке». – Зачем им это нужно? – Не знаю. Может быть, пропихнуть какой-нибудь новый закон или получить государственный подряд, я могу только догадываться. Они платят миллион. Возьмёмся? – А что нужно? – Не много. Чтобы люди пришли на границу, покричали, покидали бутылки с бензином, повалили забор. Но чтобы не в одном месте, а в нескольких. – Сколько требуется людей? – спросил Мигель, прикидывая количество бездомных, которое он может собрать по трущобам, помойкам и приютам. – Несколько тысяч. – Но тогда у нас почти не останется денег! Просто так люди на «проволоку» не полезут. Если нет повода. – Повод? А если повод будет? – Тогда проще. Когда есть повод и о нем все узнают, многие придут сами, бесплатно. А если он их заденет, они приведут своих родственников и друзей. Чем больше людей, тем легче привлечь новых. Мой народ любит большие сборища, которые у них всегда превращаются в гулянья и карнавалы. Это как праздник, даже если это похороны. А чтобы им было веселее, мы будем продавать дешёвый виски из наших запасов. – Не надо продавать. Надо выставить полные ящики. Я оплачу расходы. – Зачем так? Мы компаньоны, мы всё делим поровну! Если надо, я привезу бочки текилы, она стоит совсем дешево, но крепко ударяет в голову. Пусть они пьют, пусть они черпают ее кружками, нам не жалко. – Ты здóрово всё придумал, Мигель! Тогда собирай людей, а я подумаю о поводе… * * * По тоннелю шли люди – очередная партия нелегалов из Мексики. Все они заплатили за этот переход деньги и теперь боялись, что что-нибудь пойдёт не так и их накопления за несколько лет пропадут. Этого они опасались даже больше, чем если янки посадят их в тюрьму. В американской тюрьме не так уж плохо, там дают койку и одеяло, кормят три раза в день и не требуют за это деньги. Они шли, пригибались, вставали на колени, за шиворот им сыпалась земля и капала вода. Всё было, как всегда. На выходе проводники их задержали и ушли куда-то в ночь. Пауза тянулась томительно. Они были уже в Америке, но это ничего не значило… Проводники вернулись. – Пошли. Цепочка людей потянулась по каким-то пустырям и кустам. И вдруг с четырёх сторон вспыхнули яркие фонари. Люди оказались в круге света, как на арене цирка. Они отступали, жались друг к другу, прикрывали глаза ладонями. – Полиция, это полиция! Но это была не полиция. Это были американцы в камуфляжной одежде, с треугольными платками на лицах, с дробовиками и бейсбольными битами в руках. Они стояли, угрожающе сузив круг. Лучше бы, чтобы это были полицейские. Для мексиканцев лучше. – Проклятые латинос, вы опять пришли на нашу землю! – Фермеры, фермеры, – испуганно зашептали беженцы. О фермерах среди них ходили самые дурные слухи, фермеры действовали вне закона и очень жестоко. – Кто старший? Зачем ты привёл сюда этих людей? Мы не звали их! Это наша страна и здесь нет места чужакам! Зачем вы пришли?! Мексиканцы стояли, понуро опустив головы. Где-то далеко залаяли собаки. Натравливать бойцовских собак на живых людей было любимым занятием местных янки. – Вы зря пришли, – вздохнул один из американцев и подал знак. Фермеры перехватили дубинки и, наступая, сошлись в центре. Удар! Еще! Еще! Мексиканцы закрывали лица и головы руками, но как можно защититься от бейсбольной биты? Да никак! Глухие удары, словно палкой по мешку с песком, хруст переломанных костей, чей-то истошный, который тут же оборвался, крик. Месиво! Один из мексиканцев упал, потом другой, третий… Фермеры перешагивали через лежащих, колотя тех, которые еще стояли на ногах. Всё! Мексиканцы валялись разбросанные тут и там, в лужах собственной крови, которую жадно впитывала американская земля. Кровь «гостей», которых никто сюда не звал.