Здесь же картинки словно бы нарочно собрались в одном месте во всей своей затейливости и безудержном буйстве красок, чтобы поразить моё воображение и поскорее восполнить годы, проведённые без возможности их созерцать. Под данным конкретным переплётом прятался труд про животных с подробнейшими иллюстрациями и описаниями к каждой: где водятся, чем полезны и чего стоит остерегаться, как приманить, каковы повадки. Но изящные каллиграфические буквы меркли безликими муравьями в сравнении с миниатюрами. Я снова и снова гладила страницы, почти ощущая под пальцами нагретую солнцем чешую, взъерошенные перья, жёсткое руно и лоснящийся волос. Бивней, клыков и шипастых хребтов касаться избегала. Как заворожённая листала страницу за страницей, пока не вспомнила, где нахожусь. Тесий с улыбкой наблюдал за мной. – В подборке есть и про растения, и обычаи чужеземных краёв, да вообще много всего. Сами увидите. Он раскрыл вторую книгу, явно более древнюю, с тремя подшитыми рукописями, две из которых оказались на незнакомом языке. – Их тут не одна? – удивилась я. – Раньше часто подшивали несколько книг в одну. – На схожие темы? – На какие угодно, – ответил он и принялся вполголоса пояснять: переводил отрывки с листа, устанавливал параллели с другими трудами на схожую тему, описывал способ нанесения краски, припоминал, где и кем была выдвинута или опровергнута та или иная теория. Он говорил и говорил. При других обстоятельствах было бы даже любопытно послушать. – А вы много знаете… – заметила я. Тесий осёкся и выпрямился. Скулы порозовели. – Если вы так считаете, мне приятно… А сейчас вынужден вас покинуть. – Вы не останетесь? – Не могу, но вернусь, как только закончу дела. С одной стороны, его уход был как нельзя кстати, поскольку теперь не придётся задерживаться на ненужных предметах и скрывать интерес к искомым, с другой – многие рукописи были на инакописи, и переводчик мне бы пригодился. Памятуя про объединение нескольких трудов под одним переплётом, каждую книгу я открывала в начале, середине и в конце. Лишь две или три были целиком посвящены единственному предмету, остальные включали по несколько трактатов. Времени на изучение ушло бы немерено. Но я не читала, а пролистывала, ориентируясь по картинкам. Взгляд то и дело задерживался на миниатюрах. Артуру бы понравилось. Даже мне, ничего не смыслящей в рисунках, нравилось. Внезапно один из разворотов явил стройные ряды щитов, и пальцы закололо. Я жадно пододвинула к себе книгу. Перед глазами проносились фамильные древа, знаки отличия родов и гербы. Вместе с очередной страницей перевернулось и моё сердце. Рассечённое надвое поле: чернь – символ выносливости и стойкости в испытаниях, и серебро – правдивость. Никаких лишних делений или мишуры вроде геральдических фигур. Чем проще герб, тем он древнее, и тем более обширная история за ним стоит. Я опустила глаза на девиз и обвела пальцем полный достоинства шрифт, буква за буквой. «Семья и сила…» Я читала и перечитывала три коротких слова, выбитых на стене кабинета под щитом, подряд и по отдельности, меняла их местами, мысленно проговаривала задом наперёд, переставляла буквы и выкидывала каждую вторую, гипнотизируя заполненные золотой краской канавки, – все лишь бы не смотреть ниже, на восседающего в кресле отца. Но всё равно кожей чувствовала тяжёлый взгляд, от которого слипались внутренности, а в груди что-то звонко дребезжало. Дробь его пальцев по столу отдавалась режущими толчками в висках. «Эс», «йэ», «эм», «йа» «Алис» «Мья-се-и-ла-ис» Буквы уже двоились, втравляясь золотыми всполохами в глаза. – Сколько тебе лет? – Семь с половиной, милорд… – Громче. – Семь с половиной, милорд! – Так-то лучше, а то пищишь, как мышь. Я впервые на мужской половине дома и впервые лично говорю с отцом. Всё из-за случая с няней… чтоб её! Таращиться и дальше на стену нет никакой возможности, и я медленно, скользя взглядом по потолочным балкам, кованым светильникам и потраченным молью и временем шпалерам, опускаю взгляд, чтобы провалиться в две чёрные проруби. Струна в груди лопнула, под ложечкой засосало. Выпорет. Как пить дать, выпорет – вон как смотрит! Или поставит на целый день у позорного столба, и я умру от голода и унижения. И тогда все они, конечно, пожалеют, что так жестоко со мной обращались, но будет поздно. Кормилица, рыдая, наденет на меня поясок, который вышивает уже почти месяц, мама поцелует в бледный лоб и скажет, что я вполне ещё могла исправиться, а отец добавит, что у него никогда больше не будет такой смышлёной дочери, успевшей выучить двадцать пять гербов и могущей прочитать алфавит задом наперёд. Правда, про мои успехи он пока не знает… Придумать, что станет делать или скажет Людо, я не успела, потому что отец произнёс: – Семь с половиной, хм, неплохо. Даже раньше, чем у прабабки. И подтолкнул через стол коробочку. – Открой. Вырезанная из оникса, она ласкала взор сама по себе. Я не шелохнулась. – Ну! – поторопил он. Пальцы робко коснулись крышки. На ощупь коробочка оказалась прохладной и приятно тяжёлой. Поддёв с третьей попытки крошечный крючок, я развела створки и заморгала. На атласной подкладке свернулся крошечный покровитель, серебряный, на серебряной же цепочке и с эмалевыми бусинами глаз. Веки защипало, в носу постыдно захлюпало. – Это мне? – спросила я севшим голосом. – Кому же ещё. Теперь по праву можешь его носить. Я стиснула талисман вспотевшими пальцами, неловко поклонилась и ещё более неловко забормотала: – Спасибо, милорд, спасибо… я так рада! Спасибо… Воздела глаза к девизу и заодно поблагодарила и его, мысленно, конечно. – Прочти вслух. Ты битый час полируешь его взглядом, скоро буквы съедут со стены. Я смущённо прочистила горло и исполнила приказ, втайне гордясь, что могу это сделать. Не всякий взрослый тут блеснёт грамотностью. Отец склонил голову набок. – Как думаешь, почему первой стоит именно «семья»? Ужасно не хотелось ляпнуть что-то глупое и испортить впечатление. – Потому что семья… даже важнее, чем сила? По выражению глаз с облегчением поняла, что не упала в грязь лицом. – Потому что она на первом месте, – кивнул отец. – Теперь беги. Я вприпрыжку понеслась к двери. Уже потянув на себя ручку, помедлила и обернулась. – Что ещё? – спросил он совсем другим тоном. – Вы не станете меня наказывать? Ну… из-за няни… – шёпотом докончила я. – Наказывать? Сегодня пир в твою честь, Лорелея. Наверное, я расшибла голову о косяк ещё при входе и вознеслась на небеса… Я заставила себя оторваться от страницы и только тогда заметила, что герб, видевшийся в моем сознании чётко, почти обжигавший глаза, едва различим на истончившемся листе, как и девиз. Пояснение ниже и вовсе отсутствовало: рыхлый нечистый пергамент указывал на то, что текст соскоблили. Та же участь постигла ещё несколько родов. Это были Альбертинеры, Вальбеки, Маровинги и Ингеймы. Их богатства тоже отошли короне. Я пролистала рукопись трижды, но герб Скальгердов не нашла, а значит, нет ни малейшей зацепки, могущей подсказать мне дальнейшие шаги. Но где-то же он должен быть! Быстро просмотрев оставшиеся книги и убедившись в их бесполезности, я вернулась к геральдической и нарушила данный себе зарок, вновь открыв полустёртую страницу своей жизни. – Думал, вы будете делать выписки и наброски. Я вздрогнула и подняла глаза на вернувшегося Тесия. – Какие наброски? – Ну, узоров, символов, изображений. – Это ни к чему. Я быстро запоминаю. – Нашли, что искали? – Почти… вот эта книга особенно интересна.