После отъезда Тесия я на время затаилась и старалась не попадаться Бодуэну на глаза. Даже за завтраком и ужином садилась подальше, прячась за чужими спинами, – пусть забудет про любопытную фрейлину и давешний эпизод. Похоже, он и не вспоминал. Теперь оставалось дождаться удобного момента для нашей с Людо операции. С лилиями пришлось расстаться: я так и не придумала правдоподобного объяснения для брата, откуда у меня оранжерейные цветы. Он знает, что сама бы я не стала собирать, а служанка оставляет в глиняной вазочке простые сорта. Правда, один венчик, не удержавшись, всё-таки оставила на память, заложив его между страницами молитвенника, куда брату в жизни не придёт в голову заглянуть, а остальные отнесла в сад и положила на воду, позволив лёгкому течению забрать их в глубины озёрно-растительного царства. Женскую половину посещала исправно, прислушиваясь к разговорам и делая вид, что тружусь над вышивкой. Выходило коряво: совсем это не моё. Наверное, меч и тот мне ближе. Людо несколько лет назад научил меня правильной стойке и ещё паре несложных движений. И очень забавлялся, развалясь где-нибудь в стороне и наблюдая, как я машу тяжеленной железкой, купленной на барахолке, и стараюсь не улететь вслед за ней, только время от времени лениво отпускал нечто вроде: «Кисть ровнее!» «Ты меч или топор держишь?» «Ноги, ноги расставь! Ваалу побери, Лора! Ты меня вообще слышишь?!» «Все, дай покажу, как правильно!» – И я со смесью раздражения и облегчения отдавала оружие, но раздражение вскоре угасало, сменяясь восхищением, стоило ему начать двигаться. Мышцы перекатываются под кожей, солнце лижет огненной дорожкой кромку клинка, меч мелькает, выписывая в воздухе фигуры быстрее, чем я успеваю их считывать. И откуда в нём при не самом крупном сложении такая сила и скорость? Брат напоминал мне гибкий кнут или стилет, лишённый демонстративной мощи булавы и молота, зато молниеносный и смертельно опасный в своей точности. Надо представить, что игла – тоже меч или стилет. Просто крохотный такой, миниатюрный, и оставляет за собой дорожки из ниток, а не крови. – Вы неправильно держите, – раздалось над ухом. Я подняла голову и встретилась с медовой парой глаз, смотревших сочувственно. – Видите, как я кладу стежки? – продолжила шёпотом Бланка, покосившись в сторону матроны, словно принцессой была та, а вовсе не она. Легко касаясь, поправила мою руку, сдвинула пальцы и кивнула. – Теперь попробуйте. Я попробовала. Удивительно, но начало выходить лучше. Удовлетворённо кивнув, принцесса вернулась в свой уголок и снова стала незаметной. Признаться, про Бланку я почти забыла. В самом начале у меня возникла идея явиться к Бодуэну в её обличии и незаметно навести на нужный разговор, но я быстро от неё отказалась. Во-первых, стало ясно, что Бланка – пустое пятно на фамильном древе этого рода, а потому едва ли можно ожидать, что Бодуэн, который и не смотрит в её сторону, станет откровенничать с родственницей. Скорее её интерес к определённому предмету вызовет подозрение. А во-вторых, я поняла, что сама не готова к такому спектаклю. Стоять перед регентом и изображать любовь племянницы к дядюшке или страх и покорность перед ним? Одно неверное слово, и… А в его присутствии с моих губ постоянно слетают неверные слова. Поэтому Бланку мы с Людо в первую же неделю отсеяли, как не годную для плана. Сегодняшний день мы с братом выбрали для моего возвращения в башню за книгой. Мне всего-то и нужно ещё разок взглянуть на ту страницу и скопировать остальные символы. Именно сегодня представлялся идеальный шанс, поскольку Бодуэн будет допоздна заседать на Совете, о котором Людо узнал благодаря своей дружбе с Годфриком. В перерыв я отправилась разыскивать брата, и от Марка на конюшне узнала, что он на тренировке. Просторный манеж собрал под своей крышей десятка два юношей и мужчин из числа пажей, оруженосцев, рыцарей и гарнизонных солдат. Кто-то разминался, кто-то уже заканчивал и уходил с поля, у кого-то поединок был в самом разгаре. Шумные выдохи и короткие возгласы, шорох песка под подвернувшейся ногой, свист рассекаемого воздуха, звон стали о сталь и пучки быстро гаснущих искр, опаляющие душный воздух. Пахло потом, железом, свежеструганным деревом трибун, и едва уловимо – тинистой влагой из сада. Среди немногочисленных зрителей сидели и две фрейлины, которые при ближайшем рассмотрении оказались Жанной и Мод. При виде меня их головы, как обычно, склонились друг к дружке, губы что-то торопливо зашептали. Но я тут же про них забыла, увидев Людо. Он тоже меня заметил, приветственно махнул и снова отключился от внешнего мира. Зачесал волосы назад пятернёй и продолжил. Я устроилась поудобнее. Всегда обожала смотреть на него во время тренировки, прямо-таки часами могла, как на горящее пламя – завораживает и не надоедает. Наверное, потому что в эти мгновения он растворялся в гармонии с собой. Уходили нервозность, напряжение, в отрешённом взгляде – умиротворение, словно тело двигалось само по себе, без подсказки разума. Это был его способ «уйти в себя». Нечто подобное со мной случалось только во время превращения. Нет, не после него – ощущать себя в чужом теле и мучиться потом от отдачи я ненавидела, – а в краткие мгновения мучительного перерождения. В какой-то момент время останавливается, и ты уже не ты, а нечто большее, не связанное законами этого мира, вообще никакими законами. Неразрывно сопряжённое с болью превращение дарило радость очищения, гибели и возрождения, пьянящей свободы. Когда собственная оболочка уже содрана, а чужая ещё не наросла, я словно бы познаю свою истинную глубинную сущность, соприкасаюсь с чем-то древним и исконным внутри себя, открываю себя заново. Слышу шёпот далёких предков в крови и незнакомцев, с которыми никогда не встречусь, но чьи души для меня как на ладони. Становлюсь подлинной собой и всеми людьми одновременно, разрываюсь от их эмоций и делюсь своими. Мне ведомо то, что творится в каждом уголке земли – абсолютное знание, ускользающее с последним спазмом, как предрассветный сон. Людо никогда не познать этой радости, не примириться с собой через перерождение, и поэтому мне больно за нас двоих. Меч – его единственная связь с предками, с родовой памятью. Все мужчины в роду Морхольтов – воины. Брату едва исполнилось девять, когда он потребовал у отца настоящее оружие взамен тренировочной деревяшки. Отец согласился при условии, что Людо продержится в бою против Урбана, рыцаря-наставника. Время стёрло из моей памяти черты этого сына Севера, оставив лишь глубоко посаженные голубые глаза, вмятину на темени от давнего удара боевым молотом и топорщащуюся бороду, которую он заплетал в косички. В назначенный день идёт первый в году снег. Отец встал на краю поля, приготовившись наблюдать, и снежные бабочки умирают на его подбитом мехом плаще глянцевитой наледью. Губы у Людо синие, а на лбу испарина, пальцы нервно мнут кожаную оплётку рукояти. Удар медной болванки отдаётся в ушах, и схватка начинается. Выпад, подсечка, и брат на земле. Мгновенно вскакивает, перекидывая меч в другую руку – он владеет обеими, – но манёвр помогает ненадолго. Я тру ладони о подол и так волнуюсь, что не могу смотреть на поле. Вместо этого смотрю на отца, по его лицу считывая все промахи Людо. Недовольный изгиб брови. Гонг Дёрнул плечом. Гонг Сжал пальцы. Гонг Ледяное спокойствие. Гонг Когда я решаюсь снова взглянуть на ристалище, Людо хромает, кружа вокруг Урбана, и смаргивает капающую из рассечённой брови кровь, рукав разорван, правая рука висит плетью. Неудачная атака, и на этот раз он встаёт не сразу, сплёвывая розовую слюну. Ещё одна попытка, и он опять на земле, затупленный клинок Урбана упирается ему в шею. – Достаточно, – бросает отец, презрительно поджимая губы, и отворачивается, чтобы вернуться в замок. Людо встаёт, хромая, ковыляет к деревянному кругу и бьёт кулаком в металлическую нашлёпку. Воздух вибрирует медью, и Урбан со вздохом вскидывает оружие, отражая новый удар. Свой меч Людо получил через неделю, когда смог подняться с постели. Всё это время рулетики с черникой пришлось тайком передавать через кормилицу. Увидев брата после семидневной разлуки, я с визгом бросилась ему на шею, повалив на пол и едва не устроив повторный вывих плеча. Поле манежа влажно качнулось, и я поспешно промокнула рукавом слёзы, вызванные самым прекрасным на свете зрелищем – боем, пока Людо не заметил: он как раз закончил тренировку и направился в мою сторону. У Артура подобную реакцию могла бы вызвать бабочка необычной расцветки, искусный гобелен или закат и всё в таком духе. Я принялась спускаться с трибун навстречу брату, так что у края поля мы оказались одновременно. Людо всё ещё пребывал в эйфории: глаза горят, в упругой походке сквозит что-то кошачье, от всей фигуры веет раскрепощённой уверенностью. Вместо приветствия он сгрёб меня и закружил. – Фуу!! Ты потный, отпусти! – засмеялась я, но в противовес словам сама тесно к нему прильнула. Когда он опустил меня на землю, продолжая придерживать за талию, разжимать объятия не хотелось. – Сегодня все в силе? – тихо спросил он, делая вид, что поправляет мне волосы, хотя это было лишним: никто и так не обращал на нас внимания. По крайней мере так я думала, пока брат не кивнул с лёгким поклоном кому-то поверх моей головы. Обернувшись, я с удивлением увидела в верхнем ряду трибун Бланку. Простой кивок вызвал на её лице глупую улыбку и румянец, который я разглядела даже с такого расстояния, даже при таком освещении. Внутри всколыхнулось что-то тёмное, неприятно царапнув. Я с подозрением уставилась на Людо: – Что это было? – Где было что? – беззаботно переспросил он и принялся обтираться холстиной. Я, вконец разозлившись, отняла у него тряпку. – Не прикидывайся. Почему Бланка растеклась в лужу от одного твоего кивка? Почему ты ей вообще кивнул?! Людо привалился к бортику и прищурился: – Ревнуешь? Я на миг прикрыла глаза, процедив: – Похоже, ты стоял за красотой, когда Праматерь раздавала мозги! Хочешь своими руками всё разрушить? Раньше за такие слова мне бы крепко досталось, а тут он даже не рассердился. Хотя мог бы сказать что-нибудь в духе: «Зато ты в ту очередь не поспела». Но я знала, что Людо никогда такого не скажет. Он ухмыльнулся как-то многозначительно, будто знал то, чего не знала я, и это выводило из себя. У него вообще настроение улучшилось после отъезда Тесия. – Я серьёзно, Людо, не трогай Бланку. – О ком из нас троих ты сейчас печёшься? – Я пекусь о деле, которое ты загубишь, если не начнёшь думать головой. «Быть незаметными» – это тебе о чем-то говорит? Мимо прошествовали солдаты из гарнизона, и мы умолкли. Подождав, пока они скроются, я сказала как можно спокойнее: – Больше не хочу возвращаться к этому разговору и не хочу видеть тебя рядом с ней. Он дёрнул подбородком. – Не хоти дальше. Продолжение спора лишь распаляло в нём дух противоречия, поэтому я резко вернулась к первоначальной теме: – К вечеру всё будет готово? – Да. – Тогда встретимся вечером. Отвернулась и быстро направилась к выходу. – Лора! Замедлив шаг, я повернула голову. – Эту тренировку я посвятил тебе. Я ничего не ответила и продолжила путь, чувствуя, как губы разъезжаются в той самой глупой улыбке, за которую я совсем недавно презирала Бланку. * * * Орава мальчишек с возбуждёнными криками гоняла по двору набитый отрубями мяч. Людо какое-то время понаблюдал, выискивая самого шустрого, и когда тот кинулся за снарядом, подставил подножку. Не дав ему навернуться о землю, поймал на лету за шкирку и прижал к стене конюшни. – За что-о-о? – заныл пацанёнок. – Я ж ничё не сделал! – Вот именно, а надо, чтоб сделал. Слушай сюда. Изложив, что требуется от мальца, Людо ещё раз хорошенько его тряхнул, чтоб информация уложилась.