Секретарь бросил быстрый взгляд на Бланку. – Да, вполне. Ну куда же ты лезешь! – Поймал он за шкирку вертлявого сорванца, пытавшегося рыбкой проскочить между нами, и отправил в обход. – Через пару недель ждём делегацию с ответным визитом. В честь этого состоится праздник. – Праздник? – оживилась принцесса. – Значит, будет пир? А возможно, и танцы? – Да, скорее всего, – сдержанно улыбнулся Тесий. – Так что вам стоит уже сейчас озаботиться нарядами и украшениями. Мы как раз проходили мимо очередной завлекательной палатки, и я замедлила шаг. Глаза невольно разбежались. Впервые за долгие годы я могла позволить себе маленькую роскошь. Не украсть, не колебаться мучительно между желанной безделицей и едой, всегда выбирая в итоге последнюю, а спокойно купить: в поясе бряцало немного мелочи из задатка леди Катарины. Эти деньги честно отработаны в брачную ночь с Годфриком, пусть и не совсем так, как она хотела, но, главное, цель достигнута. Я провела костяшками по мягким шёлковым лентам, протянувшимся разноцветными языками. – Сколько? Пузатый лысоватый торговец поддел ближайшую заскорузлым пальцем, чтобы заиграла на солнце и покупательница точно не соскочила с крючка. – Четыре денье, но для вас, леди, всего за два. – Вам нравятся? – спросил Тесий. – Очень. – Позволите заплатить? – Я могу сама. – Конечно, можете, но дело ведь не в этом, правда? Я неуверенно посмотрела на него, снова на ленты и, помедлив, кивнула. – Хорошо. Он повернулся к торговцу: – Дайте нам две красные. – Лора предпочитает изумрудные, – раздалось за спиной. – Её любимый цвет. Мы одновременно обернулись. Людо стоял, сложив руки на груди, и зло, неприятно улыбался. – Я запомню на будущее. Рад встрече, Людовик. Брат предпочёл не заметить протянутую руку, продолжая смотреть только на меня всё с той же жуткой приклеенной улыбкой. – Не трудись, тебе это знание не пригодится. – Мне и красные нравятся, – возразила я, чтобы сгладить грубость. – Да? Раньше ты этот цвет не различала. Наверное, после сна всё в голове перепуталось, – любезно заметил брат. – А как насчёт вас, принцесса? Какие вам купить? Оказывается, Бланка не так уж мне мешала. До этого момента. – Я тоже люблю изумрудные, – едва слышно прошептала она, и в глазах у меня помутилось, а лицо перекосило от точно такой же, как у Людо, улыбки. – Да? – усмехнулся он, глядя на меня. – А мне кажется, вашим волосам больше канареечные пойдут. – Значит, я люблю канареечные, – последовал ответ. Закончилось тем, что он купил ленты нам обеим, и дальше группа разбилась на тройку и пару: Людо сопровождал принцессу с неотступно следующей по пятам Дитой, а Тесий – меня. – Вы его боитесь? – неожиданно спросил мой спутник. – Кого? Брата? Конечно, нет! – Я засмеялась, и Людо обернулся с прищуром. – С чего вы взяли? – Просто иногда он так на вас смотрит… вот как сейчас, даже мне жутко становится. И этим же взглядом перерезает мне горло. Ещё он бывает с вами груб. Мне стало не до смеха. – Не говорите того, о чём не знаете, – резко ответила я. – Людо никогда не причинит мне вред, и нет ничего, чего бы я ему не простила. – Ничего? – тихо переспросил Тесий. – Ни единого преступления, – отчеканила я, и на этот раз настал черёд секретаря смеяться. – Что вам знать о преступлениях? Вы, думается мне, и бабочку тронуть не посмели бы. Вот скажите, что самое страшное вы совершили в жизни? Я напряжённо посмотрела на него. – Что вы имеете в виду? – Ну, за что вам стыдно? Брат снова кинул на меня взгляд через плечо, и между нами протянулся узкий, пропахший подгоревшей подливой коридор. Там, как обычно, темно – хозяин жмёт каждый денье, – и я стараюсь ступать осторожно, чтобы не расплескать ни капли водянистого лукового супа, а ещё медленно – чтобы успеть дожевать каре ягнёнка. Я отщипнула чуть-чуть, с самого краешку, где незаметно. Мясо жёсткое, как ступня паломника, и с душком, но выплюнуть жалко – еда же всё-таки. Людо оборачивается на звук шагов, прикладывает палец к губам и знаком подзывает меня. Из-за полуоткрытой двери крадётся узкая полоска света и слышны голоса. Один – господина Букэ, трактирщика, у которого мы вкалываем и столуемся весь последний год, второй мне не знаком. – Девчонка из них, точно тебе говорю. – Слышал, они все поджарились, как куропатки на День зимнего солнцестояния, – сомневается второй. – Ты оглох? Я лично вот этими самыми глазами видел сегодня утром, как она перекидывалась. Наступает пауза – второй обдумывает. – А она того, хорошенькая? – На кой тебе её рожа! Это как кусок мяса: она кем хошь может стать, хоть самой королевой. Прикинь, сколько в «Весёлом замке» станут отваливать за радость трахать королеву! Да к ней очереди до самых Скорбных Чертогов выстроятся, только матрас успевай менять. – Небрежная дробь пальцев о стол. – У тебя же шурин туда девок набирает, скажи, отдам по дешёвке. Каре ягнёнка вязнет в зубах, кровь стремительно замерзает, с трудом продираясь по жилам ледяными иголками. Кажется, меня сейчас вырвет. – А сам-то как, уже пробовал? – А ты как думаешь? И трубный гогот. Поднос в моих руках дребезжит, ноги противно-слабые. – Это ты, девочка? – Да, господин Букэ, я принесла обед. – Давай же его сюда поскорее, мой друг зверски проголодался! Тело деревянное, а поднос, прыгая, плывёт впереди меня. Мутная жижа плещется туда-сюда и стекает соплями по краям мисок. У второго нос клювом и жидкие волосы, зачёсанные назад через всю лысину, из коротких штанов торчат волосатые ляжки. А глаза – как этот суп. – Я могу идти, господин Букэ? – Беги, мышонок, я позову, если понадобишься. Тем же вечером я сортирую в подвале грязное бельё. Скрежет двери наверху, и ступени проседают под тяжёлыми шагами. – Ты одна, мышонок? – щурится он, остановившись на середине лестницы. – Да, господин Букэ, собираюсь постирать скатерти, – киваю я на чан. – Вот это ты молодец, маленькая труженица. Оханье ступеней возобновляется. – А у меня с ужина целая миска рагу осталась, горячая, с маслом, специально для тебя. Хочешь? – Конечно, хочу, господин Букэ! Он останавливается вплотную, почти касаясь меня животом, и растягивает губы в довольной улыбке. Единственная свеча горит за спиной, поэтому лица не видно, только рот и глаза жирно поблёскивают. – Конечно, хочешь, – со смаком повторяет он, трепля меня за подбородок.