Я отодвинулась, сорвала ленту Бланки, повязала свою и снова тесно к нему прильнула, зажмурившись и боясь отпустить. Людо стиснул меня в ответ до хруста костей, ткнулся носом в волосы и поцеловал в висок, потом, скользнув ниже, в скулу и ещё ниже – осторожно в уголок губ. – Знаешь, – зашептала я, – иногда мне кажется, что если… когда мы справимся, исполним долг, то в награду получим шанс прожить жизнь заново. Знаю, глупо, но я представляю, что мы опять станем детьми, родители окажутся живы, дом цел и всё будет, как раньше. Людо одеревенел, потом раздражённо оттолкнул меня и вскочил. – Повзрослей наконец! Ничего уже не будет, как раньше! Мы не будем такими, как раньше. Родители умерли, дома больше нет, и остались только ты и я. Никто не подарит тебе новую жизнь, так что смирись и довольствуйся той, что есть. Да, потасканная и не радужная, но у кого-то нет и такой. Я растерянно осталась стоять перед ним на коленях. Тут откуда ни возьмись появился мотылёк, приманенный нашей свечой. Людо повернул голову, следя за его полётом, резко выбросил руку и протянул мне неплотно сжатый кулак, где за пальцами-прутьями теперь билось хрупкое бледное существо, которому не суждено впитать в себя краски дневных собратьев и увидеть солнце. – Вот, погляди на него. Он при всём желании уже не сможет снова стать гусеницей, точно так и я не могу вернуться в прежнее состояние и смотреть на тебя, как в десять лет, и ты не можешь стать прежней и забыть всё, что произошло за эти годы. Есть два пути: либо отпустить его и позволить изведать жизненный путь до конца, – Людо перехватил мотылька за крылышко, и мы оба заворожённо наблюдали за его отчаянными попытками прорваться к пламени свечи, – либо… – Пальцы сжались, и пленник затих. Людо перевернул ладонь, и мёртвый мотылёк упал к нашим ногам смятым лепестком. – И дай мне наконец доделать эту табличку! – сердито закончил он, отодвинул меня и опустился обратно. Больше я ему не мешала, сидела тихонько, подтянув колени к груди, пока сквозняк подталкивал неподвижные крылья и шевелил ниточки лапок и усиков, имитируя жизнь безжизненной оболочки. Откровенно говоря, из нас двоих я всегда втайне считала себя более зрелой и склонной к анализу и размышлениям, а Людо – к действиям, но недавняя отповедь заставила почувствовать себя маленькой и глупой. Он прав, какая-то часть меня так и осталась в прошлом. – Готово. Я вздрогнула, очнувшись от оцепенения, посмотрела на пластину и слегка нахмурилась. – Я же сказала не писать последнюю букву. – Какая разница? – Разница в том, чтобы не проклясть ненароком ребёнка. – Лора, когда наш план осуществится, не станет никакой Мораты и её ребёнка, и вообще всего этого, – он обвёл рукой пространство вокруг. – Пусть скажут спасибо, если замок останется хотя бы в хрониках. Резон в его словах, конечно, имелся, но я в ходе недолгих препирательств настояла-таки на своём, и Людо, ругаясь сквозь зубы, выскоблил крайний символ в каждом слове. Потом я сразу вернулась в комнату и, пока ждала его, сожгла припрятанный пергамент с неудачными попытками расшифровки, а пепел стряхнула наружу. Когда пришёл брат, первым делом поинтересовалась: – Получилось? – Да, подкинул в колыбель через окно. Заснуть никак не удавалось. Отчасти из-за напряжения в связи с грядущими завтра событиями, отчасти из-за Хруста. Он вскарабкался на кровать, втиснулся между нами и всё время ворочался: то раскидывался звёздочкой, то вытягивался поперёк, складывая лапы на лицо – передние на моё, задние на брата, – то топтался, пытаясь прижаться ко мне и отпихивая Людо. Наконец брат не выдержал и поднялся. – Спи сама в этом зверинце. – Не уходи, я сейчас выставлю его! Но он всё равно ушёл. Я вздохнула и подгребла поближе вульписа, который мгновенно обрёл покой и свернулся возле меня тёплым невинным калачиком. – Кажется, он до сих пор на нас обижается… – Хруст поднял большие, влажно поблёскивающие глаза и лизнул меня в нос – как волшебной пыльцой посыпал: я, сама того не заметив, провалилась в сон. Застал он меня на окружённом туманом пятачке посреди ночного поля, и не одну, а с Людо. Мы горячо спорили, я уговаривала пойти вперёд, пока не закрылась узкая тропинка, бледным лучом рассекающая дымчатое марево, а брат упирался, желая остаться на месте. Кольцо тумана меж тем сжималось, грозя поглотить наш островок. Тогда я ступила на дорожку одна, и дымка мгновенно сомкнулась за спиной, отрезав от Людо. – Люд-о-о!! Но непроницаемая пелена заглушала крики. Я попыталась вернуться на прежнее место, шаря вслепую, но всюду натыкалась лишь на туман и в итоге сама сбилась с пути. Когда уже совсем отчаялась увидеть что-то, кроме спустившихся на землю облаков, рядом раздалось знакомое урчание. Пошарив глазами, я обнаружила вульписа, приглашающе трогающего убегающую в туман тропинку. Я нагнулась, подхватила его на руки и, прижав к груди, двинулась в неизвестность. 22 Тревожное чувство не отпускало меня и по пробуждении, удерживая под тягостным впечатлением от сна, в котором мы с Людо оказались разлучены. Но времени предаваться меранхолии не было, учитывая, что я и так проспала: снизу доносился шум, стучали шаги, хлопали двери. Снаружи возле крыльца собрались люди. На хмурых лицах отчётливо читалось: случилось несчастье. Покои королевы оказались пусты, а дверь распахнута настежь. Все фрейлины вскоре отыскались столпившимися возле дверей главной залы, заодно с доброй половиной других обитателей замка. Коридор галдел, шуршал нарядами, звенел, возмущался, ахал и выражал нетерпеливое возбуждение. Среди взрослых тел протискивались младшие пажи и дворовые мальчишки, получая за это щелчки и подзатыльники. Самые расторопные и отчаянные заняли выгодные позиции на мраморных постаментах. Один сидел на плече у статуи, обняв лысую голову некого славного деятеля прошлого, и целился огрызком яблока в стражника, пытавшегося подцепить его за штанину пикой. Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, придерживая сердце, неторопливо приблизилась и поинтересовалась у ближайшей фрейлины причиной всеобщего волнения. Леди Агнес, а это была она, обернулась с лёгким пожатием плеча: – У кого-то из дворовых женщин ребёнок умер. Брошенные безразличным тоном слова обрушились на меня многотонной плитой. – Как… умер, – прошептала я онемевшими губами. – Да не умер, а тяжко захворал, – встряла другая, с пышными каштановыми локонами. – И что-то там с этим нечисто. – Или может захворать. И не ребёнок, а муж, – добавила третья. Цепочка событий стремительно превращалась в запутанный клубок. Кто-то мягко тронул меня за руку. – Аудиенция у дяди началась чуть свет, – шепнула Бланка. – Даже созвали внеочередной Совет. С тех пор никто не выходил. – Вы знаете, кто обратился и почему? – так же тихо спросила я. Она покачала головой и погладила Финика, которого держала на руках. – Я пришла позже. Донёсшееся снизу урчание заставило её вскинуть светло-рыжие брови. – А это кто тут у нас? – Не успела я и глазом моргнуть, как она вручила мне кролика, а сама присела на корточки перед вульписом. – Ваш? – Да, Ваше Высочество, но не стоит его трогать. Хруст из кусачих. – Хруст, значит, – улыбнулась она, сверкнув начавшими наливаться белизной глазами, и протянула к вульпису руки. Тот предупреждающе оскалился и неуверенно посмотрел на меня, попутно плотоядно облизнувшись на Финика. Белоснежный комок в моих руках затрепетал, а потом неожиданно ответил низким утробным рыком. Это точно кролик? – Не вздумай укусить Её Высочество, – пригрозила я вульпису. – Следи за манерами. Но это оказалось лишним. Бланка явно умела ладить со зверями, как и все в её семье – глупо было с моей стороны сомневаться. Хруст позволил себя помешкорить, стоически перенёс детский интерес принцессы к бахроме на ушах, разрешив подёргать, и даже снисходительно заурчал, когда она подхватила его на руки и, перевернув на спину, погладила живот – только состроил мне страдальческую гримаску, мол, всё ради тебя, хозяйка. Бланка выпрямилась, и Финик с Хрустом ревниво уставились друг на дружку. Мы с принцессой с улыбкой переглянулись и снова обменялись питомцами. Не успела я поставить вульписа на пол, как из-за стены донёсся надрывный детский плач и, кажется, сдавленные женские рыдания. Через пару мгновений створки распахнулась, на пороге показался Бодуэн и обвёл собравшихся непроницаемым взглядом. Шум моментально стих от одного конца толпы к другому, будто по колосящемуся полю пронёсся ветерок. – Беда, Ваше Высочество? – отважился кто-то. Шеи вытянулись, взгляды с жадным любопытством проникли в глубь зала, где бледная плачущая Мората активно укачивала орущего младенца, а Тесий о чём-то тихо ей говорил, держа за свободную руку, наверное, успокаивал. Женщина прибежала в спешке: головной убор сбился набок, котта надета швами наружу. Рядом топтался крупный бородатый мужчина, он то опускал большую, поросшую на тыльной стороне волосами ладонь ей на плечо, то мял шапку. Неподалёку о чём-то тихо переговаривались лорды из числа членов королевского Совета, успевшие, несмотря на спешку, с которой были выдернуты поутру из постелей, обрядиться в парадные одежды и унизать пальцы перстнями. Ни король, ни королева в собрании не участвовали. Но их местонахождение волновало меня сейчас меньше всего. Стражники вспомнили об обязанностях и принялись теснить любопытствующих, хотя без особого усердия, потому что и сами были не прочь поглазеть на сцену. – Да, похоже, беда, – негромко произнёс Бодуэн, и звенящая тишина теперь нарушалась лишь воплями младенца в дальней части зала. Море ушей болезненно напряглись, чтобы не упустить ни слова. – А что стряслось-то? – не вытерпел один из рыцарей, за что получил тычок локтем под рёбра от соседа. – Проклятье, – ответил Бодуэн тем же тоном, не повышая голоса, но настроение присутствующих мгновенно изменилось. Передние ряды отшатнулись, все, за исключением меня, сделали отвращающий жест, две-три девушки вскрикнули, и Бланка в их числе. Она стиснула мою руку, глядя на дядю расширенными и испуганными до последней реснички глазами. Часть из тех, кто недавно так рвался в зал, незаметно отодвинулись и начали продвигаться к выходу, словно уже сами слова Бодуэна или воздух из зала нёс на невидимых крыльях погибель. – Это точно оно, Ваше Высочество? – С большой долей вероятности, – последовал спокойный ответ. – Поэтому сейчас самое главное убедиться, существует ли угроза, и, если да, принять меры. Я перевела взгляд за его спину и, кажется, разглядела на столе нашу табличку, но подошедший Тесий загородил предмет. Известие о «мерах» вкупе с абсолютно безмятежным видом регента вызвало на лицах облегчение, смешанное с уважением, вселив в людей уверенность, что проблема не столь уж значима, как могло показаться вначале, ну, или по крайней мере не настолько велика, чтобы Бодуэн с ней не справился. Стал бы он вещать перед ними с таким невозмутимым, почти скучающим лицом, если бы всем им угрожала смертельная опасность? Уверена, что стал бы. И именно этим сейчас и занимался. Бодуэн ни жестом, ни движением брови себя не выдавал, но я всей кожей чувствовала его настроение: хмурое напряжение и тщательно скрываемое беспокойство – он либо попался на наш крючок, либо был близок к тому. Поскольку грозная опасность в общественном мнении отступила и больше не витала над ними леденящей душу тенью с серпом и на запряжённых волами дрогах, на передний план снова выдвинулось любопытство.