Здесь сумрачно, и пахнет болезнью: лекарь велел разжечь хорошенько камин и плотно закрыть окна. На высоком задрапированном тенями ложе покоится измученный отравой, кровопусканиями и неудачными попытками призвать Покровителя человек. Рядом на стуле сидит мать, как всегда, с идеально-прямой спиной и бесстрастным выражением лица, отирает ему рот и подставляет таз при позывах. Тогда я ещё не понимала, что это конец, конец для нас всех, а она понимала, поэтому была так спокойна и собрана. Я, забившись в угол, обнимаю колени и стараюсь не смотреть туда. Людо стоит рядом, подпирает спиной стену. В отличие от меня, он не отворачивается и время от времени больно щиплет за плечо, ориентируясь по сопению и всегда угадывая нужный момент. Щипки помогают – я не плачу. Последняя попытка призыва – и снова неудачная. Отец со стоном склоняется над тазом. – Может, это всё-таки тухлое мясо, и он ещё поправится? – шепчу я. – У меня тоже сегодня весь день живот болит… Не просто болит: крутит и разрывает от животного ужаса. Людо поворачивает голову и смотрит с нескрываемым презрением. – Не будь идиоткой. Отца отравили. И снова подымает глаза на ложе. Я всё равно отказываюсь верить. Как же так? Почему не сработал роскошный набор змеиных языков, подаренный венценосными гостями? Ведь не подал ни единого малюсенького знака: единорожий рог не кровоточил, кубок не запотевал, камни не меняли цвет и перстень не темнел. Как тогда яд просочился к отцу? – Пусть подойдут… – раздаётся шелестящий и ломкий, как осенний лист, голос, захлёбывающийся в бульканье. Мать поднимает спокойный взгляд. – Леди Лорелея, приблизьтесь проститься с отцом. Тело прирастает к полу, я не в силах двинуться с места, но под её ледяным взором кое-как поднимаюсь, словно сам этот взгляд тащит меня к ложу умирающего. При виде иссохшейся за какие-то сутки фигуры меня охватывает неконтролируемая паника. Я мотаю головой и пячусь. Там, на кровати… это не мой отец! Мой отец здоровый и сильный, ему всего-то тридцать, а на ложе – измождённый старик. Височные кости и скулы выступают, натягивая восковую, в бисеринах пота, кожу, рука не в состоянии сжать рукоять прислонённого рядом меча, тянется ко мне и бессильно падает обратно. Чёрные волосы ещё сильнее оттеняют сероватую кожу. Только глаза в тёмных провалах горят прежним властным огнём. Тычок в спину от Людо прерывает отступление. – Не смей, – шипит он, и я через силу делаю шаг вперёд, склонившись, целую руку отцу. – Моя дочь… никогда… не плачет, – с расстановкой выталкивает он слова вместе с бурыми струйками, стекающими по подбородку, старается говорить прежним тоном, но голос едва различим. – Будь сильной… ничего не бойся… и никому не верь, кроме брата. Он умолкает и прикрывает глаза, чтобы передохнуть. – Теперь вы, Людо, – велит мать. Брат выступает вперёд и наклоняется поцеловать руку. Внезапно отец крепко хватает его за шею, притягивает к себе и что-то шепчет на ухо. Людо кивает. Рука чуть ослабляет хватку, продолжая удерживать его за шею. – Вы двое должны выжить, вырасти и отомстить. Любой ценой. Клянись! – требует отец. – Клянусь выжить. Вырасти. И отомстить, – отрывисто вторит Людо, и глаза у него блестят так же лихорадочно. – И ты, Лора. Я следую примеру брата. На губах отца выступает, пузырясь алым, жуткая улыбка. Влажные пряди облепили лоб чёрным венцом. – И когда все до единого Скальгерды захлебнутся в крови, род их угаснет, а дом ляжет в руинах, знайте, что я смотрю на вас с небес и улыбаюсь, – задыхаясь, выдавливает он и уже совсем тихо добавляет для Людо: – И береги сестру. – К ней ни один не приблизится, пока я жив, отец! – горячо восклицает брат. Отец удовлетворённо закрывает глаза и в изнеможении падает обратно, потом невероятным усилием поднимает веки и сглатывает. – А теперь позови Артура… – Нет! – отшатывается брат. Мать сдвигает брови: – Людо, ты слышал, что сказал отец… – Нет!! – Людо уворачивается от протянутой руки и отскакивает от кровати. – Последнее, что ты увидишь, будет сила! Я съёживаюсь. Кажется, меж их взглядами натягивается звенящая нить, по которой пробегают искры гнева. Даже сейчас в груди переворачивается и трепещет, оттого что брат посмел ослушаться человека, всю жизнь воплощавшего для нас верховный закон. Шум за дверью прерывает ссору. Мать быстро встаёт, впервые изменяя своему ледяному спокойствию, отодвигает гобелен и нажимает на дощечку, открывающую тайный проход. – Скорее! В комнаты не возвращаться, никому из прежних знакомых не показываться, талисманы снять. Бегите вдоль русла. Она хочет добавить что-то ещё, но тут дверь начинает сотрясаться от страшных ударов. Засов в пазу ходит ходуном. Мать поочерёдно берёт наши лица в ладони и целует в лоб. Её губы сухие и холодные, словно она уже приготовилась присоединиться к отцу. Людо тянет меня в проход. – Да шевелись же, Лора! А я все никак не могу отвернуться, на лбу горит её поцелуй. Мать вталкивает меня внутрь, задёргивает гобелен, где на уровне глаз проделаны незаметные отверстия, спокойно возвращается к кровати и, когда дверь, выломанная кусками, наконец распахивается, поднимает отцовский меч… Следом темнота, бег, паутина, разбитые при падении колени, снова бег, хриплое дыхание, сердце, разбухшее до невероятных размеров в тесной груди, и потная ладонь Людо, крепко сжимающая мою. – Стой! Заберём Колету! Но забрать кормилицу уже не получится. Она оседает на пороге комнаты, невыносимо медленно заваливаясь набок, и рыцарь в красно-золотом табаре поверх кольчуги вытирает меч о её передник. Мутнеющие глаза женщины устремлены на нас, губы беззвучно шевелятся, заклиная бежать, и мы опять бежим, ныряя за поворот раньше, чем убийца успевает обернуться. Выход уже маячит впереди вожделенным избавлением, когда на дорогу высыпают новые люди. Они прибывают и прибывают, кажется, рождаясь прямо из пламени и криков, которыми объят наш дом, сея вокруг смерть и огонь. – Туда! – дёргает Людо, и наши пальцы внезапно расцепляются. Когда я влетаю в разгромленную трапезную, брата нигде нет. Всё в дыму, столы поломаны, лавки перевёрнуты, камин пылает багровым чревом, из которого высыпались гнилой требухой угли. Пламя лижет скатерти и гербы, отражаясь в лужах пролитого вина, карабкается по вышитым занавескам, цепляется за галерею и перепрыгивает на расписные балки, радостно спеша к деревянным перекрытиям потолка. Позади уже стучат шаги преследователей. – Лора! – Артур машет мне из-под останков стола, и я бросаюсь к нему, проскальзывая в последний момент в укрытие. Едва успеваю затаиться рядом с братом, вытянувшись на животе и зажав себе рот, чтобы не раскашляться, как в зал влетают двое. Они замедляют шаг – осматриваются. – Уверен? – Да, сюда забежала. Из-под тлеющей скатерти видны лишь высокие сапоги, и кончики мечей, волочащиеся по полу с противным лязганьем и подпрыгивающие на стыках плит. Рваные подолы доходящих до колен хауберков хлопают о голенища, шелестя металлическими кольцами. Из соседней трофейной доносится рёв, стены вздрагивают от мощного удара, и из камина вместе с помятой решёткой вылетает туча искр, на ходу облекаясь в бесплотное звериное тело со скорченной в мучительную гримасу мордой. Покорёженная железка приземляется в паре шагов от нас, продолжая тащиться по полу, а выкинутые вперёд гранёные когти врезаются якорями в плиты в центре зала, выбивая каменную крошку, и бороздят их с душераздирающим скрежетом, пока тело утягивает обратно в камин. Артура бьёт крупная дрожь, передаваясь мне через тесно прижатое плечо. «Гость! – осеняет меня. – Нужно найти Бодуэна, он поможет!» – И запоздалым эхом: …когда все до единого Скальгерды захлебнутся в крови…» Имя рода и клятва отказываются стыковаться у меня в голове. Слишком много там сейчас других мыслей, смешанных, поломанных и разорванных. Сапоги меж тем исчезают из поля зрения. Я осторожно убираю ладонь ото рта, чтобы вдохнуть, как вдруг скатерть отдёргивается, и огромная ручища выволакивает меня наружу, рывком ставя на ноги. – Эй, вот они! Чужаки кажутся мне чудовищами, посланными самим Ваалу из преисподней: огромные, бородатые, и кольчуги их пылают багряной чешуёй в свете пожарища. Артур без понукания вылезает из-под стола и становится рядом. Второй воин приближается быстрым шагом с другого конца зала и замирает, с сомнением вглядываясь. – Бодуэн сказал, оба чернявые. – Девчонка точно та. Пауза для обмена взглядами, и рыцари одновременно вскидывают мечи… Громкий треск над головами заставляет всех нас поднять лица как раз в тот момент, когда обугленные балки срываются со сводчатого потолка. Первый отпрыгивает, выпуская горловину. А в следующий миг Артур опрокидывает меня на пол, прикрывая собой. Балки падают, складываясь домиком и осыпая его горящими углями. Наши вопли мешаются, заглушаемые рёвом огня. – Бежим, здесь кончено! – доносится откуда-то из другой жизни, и сапоги спешно удаляются. Странно, что после всего я опасаюсь воды, а вовсе не пламени… Я открыла глаза, щиплющие вновь разожжёнными углями гнева, всё ещё чувствуя на себе тлеющее платье и слыша запах горелой плоти и волос моего брата. В комнатушке холодно, и капли дробно барабанят по крыше, дети сопят. Тут какой-то новый мягкий звук, вынувший меня из воспоминаний, повторяется, вплетаясь в песню ливня со стороны окна. Что-то ударилось о холстину. Вот, снова! Рядом шевельнулись. Раэли откинула одеяло, воровато оглянулась на меня и на цыпочках подбежала к окну. Из-под полуопущенных ресниц я наблюдала, как она сняла холстину с одного конца и высунулась наружу. – Ополоумел в такую непогоду? Шум снаружи заглушил ответ невидимого собеседника, но мне почудились умоляющие нотки, к которым присоединились стенания дождя. – Да ни за что! Месяц он подождать не могёт, неймётся ему, видите ли! – … – Ладно… нет, не там, в сарае жди. Ещё раз обернувшись на меня, девушка перекинула ногу через подоконник и вылезла наружу, спеша на ночное свидание, судя по ответам, с Виллемом и, судя по ловкости движений, далеко не впервые таким способом. После её ухода я ещё какое-то время лежала, раздумывая. В голове начала созревать идея. «Любой ценой», – беззвучно повторила я и, глянув на крепко спящих, несмотря на грозу, детей и зажатого чуть ли не под мышкой у Олли вульписа, потянулась за платьем. Нужно по горячим следам обыскать вещи Бодуэна, но даже если он сейчас спит, велика вероятность, что проснётся и застигнет меня на месте преступления. И тогда любая версия, объясняющая, что я делаю ночью в его комнате, прозвучит неубедительно. Любая, кроме одной. Итак, я собиралась совершить то, что делала Мод, от чего предостерегал Тесий и за что Людо бы меня… Мысль о брате заставила передёрнуться. Он не узнает, пообещала я себе. Из болтовни фрейлин за работой удалось почерпнуть, что мужчины после совместной ночи обыкновенно быстро засыпают или становятся благодушными и словоохотливыми, а порой и то и другое. Вот бы Бодуэн к последнему типу относился. Может, тогда и обыскивать не придётся… Я не заметила, как за этими мыслями оделась. Запоздало пришло в голову, что для задуманного требуется как раз раздеться, но перспектива заявиться к Бодуэну в одной камизе вызывала икоту. Нож я, поколебавшись, оставила под валиком, как ни заманчива была идея зарезать регента во сне. Комнаты были разделены ведущей на первый этаж лестницей. Я шла осторожно, прикрывая свечу от сквозняка ладонью и замирая, когда дом сотрясался очередным раскатом грома, отзывавшимся дрожанием половиц и дребезжанием посуды где-то внизу. Перед соседней дверью немного помешкала и вошла без стука.