И все же эта тройка опасна для них, по сути, если поразмыслить, они близки к задуманному. Достаточно облить грязью Воробья, потаскать его немного по судам, после чего снять с должности, а вскоре и просто вышвырнуть из компании. Акции в их руках, освободят руководящие посты для себя, и тогда финита. Почему-то не лоб, а затылок у него покрылся легкой испариной, он даже тихо простонал: «Ну, гады, не быть, по-вашему. Убью». Воробей лихорадочно забарабанил пальцами по подлокотнику шезлонга. Неужели придется опять убивать? Он, конечно, готов на все для дела, но Солин — для него потребуются веские аргументы. Цап после прохладного душа, обернутый звездно-полосатым, огромных размеров полотенцем, развалился рядом на лежаке, животом вниз и заохал о том, как ему хорошо, как ему легко и сладостно, и какой Воробей молодчага, что решил сегодня попарить кости. — Хорошо-то хорошо, Константин Сергеевич, только дела наши киснут. Цап нехотя, кряхтя и сопя, как старик, повернулся на спину: — А ты думаешь, плохи? — Исходя из того, что от тебя услышал, ясно одно, необходимо срочно принимать меры, иначе всех нас Гринева поимеет, как захочет. — Думаю, не все так страшно. Ты, как обычно, паникуешь раньше времени, я бы вообще их всерьез не принимал — дилетанты. — Лучше переоценить, чем недооценить противника, — Воробей посмотрел по сторонам. — Курить охота. Мы сможем заткнуть пасть этой шавке под названием «Остов»? Я не знаю, что они там нарыли против меня, но то, что хвалить не будут, уж точно. — Да, Витя, ни похвал, ни благодарности не дождешься, а для тебя так тем более. У меня, кстати, есть запись их сходки. Завтра заезжай, послушаешь. Как я понял, все против тебя нацелено. Скорее всего, обо мне и Солине они ничего не знают, поэтому будут тебя одного таскать в зубах. Почему они тебя так не любят? И чем ты им насолил? Признавайся, Птенец. — Да ладно, — отмахнулся Воробей. — Смешного тут мало. — А что надумал, пока я кости свои старые грел? — Да кое-какие мысли имеются. Пока не появилась статья, не распространились слухи и различные домыслы, пока не пошел звук вокруг меня, компании и этой троицы… — Воробей остановился и словно окончательно взвесив свою мысль продолжил. — Нужно срочно убирать Гриневу. Цап медленно поднялся, свесив ноги к полу и сердито посмотрел на Воробья: — Ты что, дьяволенок? Совсем охренел? Во вкус вошел, остановиться не можешь? Гринев, Беспалов, теперь Гринева? — Гринев не на мне, — поправил Воробей. — Слушай, только мне рассказывать-то не надо. Может, не ты лично, но твоих это рук дело, твоих. — Давай не будем. По существу какие предложения? — Никаких, — Цап тупо уставился на свои голые волосатые ноги, развел руками и, словно огрызнувшись, добавил: — Ну не знаю. — Константин Сергеевич, я все понимаю, Лилия Романовна красивая, умная женщина, привлекательная, не скрою, мне она тоже приглянулась. Но если мы упустим момент, обратного хода не будет, другой попытки на правильное решение уже не будет. Я хорошо понял план их действий, он очень простой, но эффективность сто процентная. — Поделись. — Первое. Выходит статья в скандальной и, естественно, читаемой многими интернет-трезвонке, а может, и не одна, это называется «засветились», и не в лучшем виде, скажем так. Второе: к делу подключается товарищ Гриша… — Это кто? — не понял Цап. — Юрист. — А, Гришин. — Пусть так, начинает свою деятельность юрист Гришин. Против меня сейчас пытаются нарыть компромат, если получится, то затеют судебный процесс. Скорее всего, это дохлый номер, процесс они проиграют, но, сам понимаешь, главное будет сделано. — Что именно? — Как после всего этого мы заполучим акции? Ну никак. Главная их цель — не отдавать акции компании. А после этого маленького скандальчика мы к ним и пальцем уже прикоснуться не сможем, не говоря о более серьезных методах воздействия. А дальше акции у них, уберут меня с поста генерального, назначат Гордия, Гриневу. Все просто и достаточно реально. Воробей смотрел, как на левой руке Цапа задергался непроизвольно трицепс. — Тик? — резонно поинтересовался Воробей. — Да ну тебя, — отмахнулся Цап и кивнул в сторону выхода из зала плавательного бассейна. — Я заказал, там сейчас стол накрывают, пошли по соточке, да покушаем от души. — Пир. В честь чего? — Ничего особенного, так, день рождения у меня. — То есть как? — не понял Воробей. — Насколько я помню, у тебя зимой именины, погоди, сейчас число вспомню. — Это не то, другое, как говорят, когда заново родился. Стол уже был накрыт. Напитки стояли в холодильнике, горячая курица с гриля, завернутая в фольгу, постепенно истекала соком, по тарелочкам аккуратно были рассредоточены нарезка, овощи и фрукты. Цап достал из холодильника бутылку водки и наполнил рюмки. Стукнули стеклом, традиционно. — С днем рождения, — поздравил Воробей. Выпили. Закусили. Цап порвал руками курицу на большие куски. — Ну и как это случилось? — поинтересовался Воробей. — Давай еще по одной. — Наливай. Опять выпили и уже хорошо покушали. Цап удовлетворенно вздохнул и откинулся в кресле, Воробей наконец-то закурил. — Если честно, то ничего особенного. Ты ведь знаешь, я в Афгане воевал, крошили мы духов, как могли, иногда они нас, всяко бывало. В одном бою после вертушек зачищали мы кишлак подчистую. Бегу, пуляю направо, налево, главное — не останавливаться. Забегаю за бивуак, прямо передо мной, метрах в пяти, дух стоит, головой вертит, ошалелый, автомат в правой руке стволом вниз опущен, я по тормозам и на курок. Никогда не думал, ты знаешь, какой это неприятный, отвратительный звук ударника о пустой патронник. — «Попал» называется. — Да, Витя, по полной программе, как пацан сопливый, бросаться за поворот стены, не проверив рожок. А дух рожей расплылся в улыбке, радуется, дурила, стрелять не торопится, удовольствие растягивает. Ну и дурак. Вдруг за спиной у него, непонятно откуда, выныривает мой штатный снайпер, сержант из первого взвода, на ходу выхватывает тесак и вонзает духу в горлянку, по самую рукоятку и бежит дальше. Дух еще некоторое время стоит, но уже не улыбается, а рот открыл от удивления, кровь поперла горлом, а он глотает ее, давится, потом падает замертво. Меняю магазин и работаю дальше. «Хаммер», позывной у него был такой, ну у сержанта, снайпера моего, потом об этом ни разу он не вспомнил, да и я как-то тоже особого значения этому случаю не придал, ну спас мне жизнь, да и спас, война как ни как. — А «Хаммер» почему? Это что, удар — кувалда? — Не Кличко, конечно, но парнишка не слабый был. Помню, где-то старую шину раздобыл от КрАЗа и каждый день по несколько часов кряду кувалдой ее лупцевал. Для снайпера не самое лучшее занятие, но я не возражал. — Понятно, оттуда и Хаммер. Цап немного помолчала и продолжил: — Да как-то не задумывался. Была у него, у спасителя моего, ещё одна заморочка, прикол, что ли. Фокус не фокус, одним словом — представление: брал гвоздь сотку, забивал его немного в доску или дерево, отходил метров на десять, затем резко поворачивался и одновременно бросал молоток, ну как индейцы томагавк. И что ты думаешь? Гвоздь по самую шляпку. Воробей усмехнулся: — Не армия, цирк какой-то. — Но не то сказать хотел, так вот, годы проходят, но те события в Афгане постоянно вспоминаются. Всплывает все в памяти, и ты анализируешь, прокручиваешь, задаешь себе вопросы, ответы ищешь — правильно ли сделал, поступил, а стоило ли? А ведь секунды, дело, как говорят, господина случая, не подвернись тогда вовремя сержант, провалялся бы дохлый в крови и пыли, пока собаки на куски не разорвали да не сожрали. Теперь осознаю: подарки судьба не всем и не часто преподносит, потому ценю и помню. Так что в этот день родился я, Витя, заново. — А что сержант, Хаммер? Жив? Сейчас где? — Думаю, жив. Хотя столько времени убежало. — Может, найти отблагодарить всё же как-то? — Может, и надо. В другом дело, Витя, в другом. Жизнь такая короткая, не успеешь оглянуться, а пора отчет давать, и ты знаешь, а ведь радостно не становится. Воробей опять усмехнулся, но как-то криво, не по-настоящему, наполнил рюмки: — Не о том думаешь, Сергеевич. Какой отчет, развезло тебя, что ли? Да впереди у нас еще дела такие. Тебя послушать, все бросать, и в монастырь. Что-то ты мне последнее время не нравишься. Цап взял рюмку со стола: — Да нет, все нормально. Давай, — он выпил, загрызнул зеленой маслиной, покривился, затем встал подошел к музыкальному центру, сделал громкость почти на полную, вернулся к столу и продолжил: — Вернемся к нашим баранам. И все же что будем делать? Воробей неожиданно громко рассмеялся: — Хорошо сказал. Так резать баранов будем. Резать. — Ты настаиваешь на том, чтобы убрать Гриневу? — Да, и как можно скорее, завтра, послезавтра, пока не вышла статейка, не закрутилась машина против нас. Если Андрей Андреевич будет против, дальнейшая борьба за предприятие не имеет смысла. Уже понятно, акции Беспалова при поддержке Гриневой не продаст ни за какие деньги, так что решайте, я свое мнение высказал вполне понятно. И еще, — Воробей выпил свою долю. — У нас еще есть Гордий. Цап напрягся, неужели Гордий тоже, у Воробья явно начало сносить крышу, он готов был сметать всех на своем пути, всех, кто мало-мальски ему начинал мешать: — С Гордием, я думаю, поступим таким образом, — Воробей обильно обмакнул огурец в соль и с хрустом его прожевал. — Пусть твои головорезы им займутся. Убивать пока не надо, обработают как следует, чтобы от одной мысли о кресле генерального директора ему становилось тошно. Смертельной опасности для нас он пока не представляет, а потому как минимум на две-три недели койка в травматологии для него должна быть уготована. Цап незаметно облегченно вздохнул: — Это можно, хоть завтра.