В зал вошел Геомин! Кивнул мне, подмигнул Брендону, и, затем, подойдя к трибуне, достав папку с бумагами, передал ее судье. Потом вывалил сразу столько информации против верховного жреца и его компании, что у адвоката задергался глаз. Причем все было подтверждено документально. Расписки, фото, видео… Аудиозаписи, сделанные во время разговоров по мобильному. Обвиняемые смотрели на свидетеля слишком выразительно. Если бы взгляды могли убивать, Геомин оказался бы под перекрестным огнем. Мне даже стало немного не по себе, но сидящий рядом Брендон успокоил: – Все под контролем, не волнуйся. Иначе он бы не объявился. Пришлось поверить своему грифону на слово. Потому что как бы странно это ни звучало, но я переживала за храброго обезьяна. На суд над бандитами, помогавшими Сойшену уничтожать тела убитых химер и прикрывавшими его подпольную лабораторию, свидетелями пригласили только меня и Дилана. Против Сойшена и его внука показания давали мы трое и Рут Антельсмейн. Мне порой даже жаль было присяжных, которым пришлось за неделю разбираться в хитром клубке, который мой отдел профессионалов распутывал почти месяц. И главное, до сих пор не распутали до конца! Не вычислили того, кто прикрывал все это сверху… А в конце недели позвонил Ройшен-старший и попросил приехать, причем только меня. Несколько удивленная, я оставила Брендона на работе, помогать Алексу. Благо после выступления Дилана в суде его уже было бессмысленно убивать и, следовательно, не требовалось тщательно охранять. Рут из больницы практически похитил Артмидос, так что она даже не успела у нас пожить. Поэтому, после того как нашествие родственников закончилось, мы зажили вдвоем, в привычном режиме. И сейчас работали над новым делом. – Мне нужен свидетель из полиции, – обрадовал меня Ройшен, едва я вошла в его рабочий кабинет. – Мой сын для этой цели не подходит, так как является заинтересованным и слишком узнаваемым лицом. А вас сейчас мои девочки превратят в идеального и незаметного секретаря. Я даже «мяу» сказать не успела, как мужчина вышел, зато влетели сразу три «девочки». Две накинулись на меня, одна с расческой, вторая с косметичкой, а третья размахивала строгим деловым костюмом. Юбочным костюмом, мышей мне полный рот! – Да я в юбке как корова на роликах! Но моя жалкая попытка отбиться была проигнорирована, ругаться с исполнительницами я посчитала бессмысленной тратой времени, мешать им действовать по плану Ройшена – тоже. Процентов девяносто, что я все равно бы согласилась. Не стал бы он меня втягивать во что-то уж совсем запредельное. И вся эта грубоватая спешка объясняется именно спешкой, а не самоуверенностью политика, не привыкшего к отказам. – Извините за поспешность, – подтвердил мои догадки мужчина, едва мы уселись в его аэромобиль. – Я искренне уважаю и вас, и вашего друга, но объяснить, что происходит, и то наспех, могу лишь сейчас, пока мы летим на встречу. И так опаздываем… Опаздывали мы, как выяснилось, на аудиенцию к текущему мэру. И на этом все подробности заканчивались. – Вы должны сами дать оценку услышанному, без предвзятости, – заинтриговал меня Ройшен. Мышей мне полный рот, как все сложно и подозрительно! Но раз уж не стала скандалить сразу, то на подъезде к мэрии начинать требовать объяснений немного глупо. К тому же до этого папа Эдика меня ни разу не подводил, так что я решила довериться и не то чтобы расслабиться, но по крайней мере выполнить то, что от меня хотят. – Опаздываешь… Время – деньги, – добродушно улыбаясь, поприветствовал нас пожилой оборотень, после того как мы прошли охранников на входе в мэрию, охранников на этаже и просочились мимо цербера в приемной. – Как Эдик? До сих пор крутится в ФБР? Реализует за тебя твою детскую мечту? Судя по началу разговора, текущий мэр был очень хорошо знаком с потенциально будущим. И большая часть беседы прошла именно в такой уютно-домашней обстановке. Я даже начала немного злиться на Ройшена, оторвавшего меня от настоящей работы, чтобы зачем-то заставить помучиться в юбке и неудобных туфлях на высоком каблуке. Но тут довольно внезапно, как говорится, полыхнуло! – Может, ты объяснишь мне вот эти снимки? – негромко и все так же миролюбиво поинтересовался Ройшен, пододвигая собеседнику папку с фотографиями. На них был наш мэр в обществе адвоката Сойшена, но это цветочки. Еще он был с верховным жрецом, причем, судя по датам, встреч было довольно много. Но, так сказать, ключевое, самое важное фото я заметила не сразу, а лишь после того, как проследила за взглядом пожилого оборотня. Пейзажем служили четко врезавшиеся мне в память ворота завода, рядом с которыми стояли и мило беседовали двое. Гарри Сойшен и наш мэр. Мышей мне поперек глотки!.. – Думаю, тебе пора на покой, – с легкой грустью в голосе произнес Ройшен. – Сослаться на здоровье и уйти еще до начала выборов. Раз о твоих преступных связях узнал я, значит, и полиция сможет все выяснить, рано или поздно. И не забудь предупредить своих покровителей, что я в их помощи не нуждаюсь. – Не плюй в колодец… – очень многообещающе процедил лев, продолжая при этом добродушно улыбаться. – Если начнешь рыпаться, долго ты на этом кресле, – мэр махнул рукой на красивый стул с высокой спинкой и мягкими подлокотниками, – не задержишься. И ты сам прекрасно это понимаешь. – Я понимаю, что у тебя не было выбора. А вот я попробую рискнуть. – Ройшен тоже улыбнулся, пододвинув папку со снимками поближе к собеседнику. – Забирай. У меня еще есть. – И вышел. Мне, естественно, ничего не оставалось, как выскочить вслед за ним. – Весь найденный моим частным детективом материал я отдам вам на хранение, – проинформировал меня мужчина уже в аэромобиле. – Но очень прошу не спешить и дать ему уйти достойно. Так вы выиграете гораздо больше. Я согласно кивнула, хотя внутри меня все бурлило от несправедливости. Просто я уже была достаточно большая девочка и прекрасно понимала, что посадить мэра на основании фотографий у нас не получится. Зато, пока город помнит о суде над Гарри Сойшеном, можно будет держать его в узде. На восприятие политика народом может повлиять любая мелочь. Неверность в браке или отвратительное поведение его ребенка в школе. Хамское высказывание в отношении большинства или меньшинства, сделанное в юные годы, до которого докопались журналисты. Политик в глазах избирателей должен быть чист, как первый снег. И гадости он должен уметь делать так, чтобы не оставлять следов. Беда лишь в том, что Сойшен выветрится из народной памяти довольно быстро. Сейчас все полны негодования, но уже лет через пять об этом будут помнить лишь химеры. И что нам делать тогда? – Придумаете что-нибудь, – невесело улыбнулся Ройшен, помогая мне выйти из машины. – Я буду продолжать следить за ним, исключительно в корыстных целях. Он мой самый опасный соперник. – Мужчина подмигнул мне, ненавязчиво намекая, чтобы я не думала о нем как об альтруисте. Такие в политику не лезут, а если и лезут, то так далеко не пролезают. – Вы же не думаете, что я пожертвовал будущим сына исключительно потому, что мальчик с детства любил комиксы про полицейских? – с усмешкой поинтересовался Ройшен, уже когда мы поднимались на лифте к его кабинету. – Эдик достаточно умен, чтобы подняться вверх по карьерной лестнице в ФБР, но недостаточно хитер для политических игр. А уж бизнесмен из него вообще мышкам на смех, – последняя фраза была сказана с легкой печалью. Я из приличия сочувственно вздохнула. К счастью, мне пока не надо было думать о будущем своих выросших детей и о том, как бы повыгоднее использовать их достоинства. Мне и без детей пока забот хватало. У Брендона через неделю начинались вступительные экзамены в академию. Вот уж где я понервничаю от души! Глава 93. Каждому воздастся по делам его… Гарри Сойшена приговорили к смертной казни. Довольно редкое явление в Фелинии. А вот Родиша Антельсмейна – всего лишь к пожизненному заключению, так же как и троих главных храмовников. Пожизненное, без усыпления. Вроде бы страшный приговор, особенно для достаточно молодого мужчины, но у меня было стойкое ощущение «недосправедливости». Мышей им всем поперек глотки, начиная от присяжных и заканчивая судьей! Самый гуманный суд в мире… Зла не хватает! О том, что тот же Геомин спокойно семнадцать лет наблюдал за странным исчезновением химер и, вероятно, если бы захотел, мог бы озаботиться их судьбой уже очень давно, я старалась не задумываться. Все мы, если бы захотели, могли что-то разглядеть и озаботиться. Тот же Ройшен-старший еще три года назад приказал следить за своим политическим противником. И если бы просматривал доклады более внимательно, мог бы заподозрить, что внутри завода происходит нечто очень противозаконное. Только, скорее всего, ему просто в голову не приходило связать завод, старого хирурга и химер, пока Эдик не начал рассказывать о нашем расследовании. Опять же, и мэр, и Сойшен наверняка соблюдали меры предосторожности. Но тот же частный детектив… Да любой полицейский мог бы заинтересоваться тем, что происходит на заводе! Но мы все старательно ослепли, поверив, что там ничего интересного, гнездо одной из банд. И прозрели лишь сейчас. Только все равно не до конца. Преступники, поставлявшие жертв убийце-хирургу, смогут через двадцать лет начать взывать о справедливости, требовать пересмотра дела, вещать о своем обезьяньем боге и, возможно, организуют в тюрьме маленький филиал своего храма. Помощник убийцы сотен и заказчик убийства четырех оборотней тоже будет прохлаждаться в тюрьме. Да, он будет стариться за решеткой, но все равно… все равно… Когда после оглашения приговора Гарри и его внука вывели из здания суда, вокруг толпились не только обычные горожане, но и специально приехавшие из Мушкулар химеры. Кентавры, фавны, сатиры и те, кто пожелал не демонстрировать свою звериную ипостась. Полицейские шли рядом, но не прикрывали двух преступников, а просто следили, чтобы на них никто не накинулся. Не мешали смотреть и оскорблять, а вот двинуть копытом или ткнуть рогом не давали. Может быть, и зря… То есть с точки зрения закона – верно, а с точки зрения воздаяния не было у меня удовлетворения от правосудия! Не бы-ло! Так пусть хоть так, когда каждый шаг сделан под испепеляющим взглядом нескольких десятков глаз, под шипение сквозь зубы, под тихие проклятья и очень недобрые пожелания. Когда даже голову поднять страшно. В то, что стыдно, – не верю. Страшно!.. – Вы скоро с ними встретитесь. Готовьтесь, – именно в этих двух фразах заключался основной посыл. Все, что близкие жертв хотели сообщить убийцам. И если старший действительно вот-вот должен был отправиться туда, куда уходят души умерших, то младший-то планировал жить еще долго, пусть и за решеткой. Однако от таких слов озноб пробирал и одного, и второго. Химеры встали очень продуманно, как будто их специально расставлял кто-то, хорошо разбирающийся в психологии. Они не сгрудились толпой, нет, они выстроились с тонким расчетом. Кентавры, нависающие над двумя преступниками, идущими от здания суда до полицейской машины, возвышались или слева, или справа, причем между ними было несколько химер пониже. Фавны и сатиры, склонив рогатые головы, выразительно постукивали копытами тоже то слева, то справа. Остальные химеры выглядели не так устрашающе, но их взгляды прожигали буквально насквозь, и всем вокруг было ясно, что, если бы не полицейские, лениво бредущие сзади Гарри и его внука, тут давно была бы бойня. Эта парочка выдохнула, лишь только оказавшись в аэробусе. Странно, но я не заметила среди кентавров ни Адама, ни Джона. И среди фавнов не было Вилли. Кругом были незнакомые мне химеры, приехавшие из других храмов. Моя полицейская паранойя активно зашевелилась, особенно когда я увидела выходящего из дверей здания Дилана, одного, без Брендона. – Он просил подождать, – успокоил меня старший из братьев, имея в виду младшего. Вот только я почему-то не успокоилась. Наоборот, мне захотелось рвануть обратно в суд и проверить, там ли сейчас мой грифон или уже парит где-то над полицейской машиной, мчащейся к городской тюрьме. Если меня потряхивало от ощущения «недосправедливости», то уж Брендон и остальные химеры тем более должны быть очень разочарованы. И я подозревала, что они решат сотворить собственное правосудие… и… я не была уверена, что смогу понять и простить. Вернее, нет! Чтоб всех этих уродов Сехмет живьем спалила! Я прекрасно понимала желание отомстить, но еще я знала, что мне будет очень, очень сложно смириться с тем, что мой парень участвовал в групповом самосуде. И… он же собирался стать полицейским!.. Уф, мышей мне поперек глотки!.. Что ж все так сложно?! И почему Родиша было не приговорить к смерти?! И… – Марта, ты у здания суда? Сойшен и Антельсмейн уже уехали? Ворвавшиеся в мои панические мысли звонок мобильного и потом взволнованный голос Алекса сработали отвлекающим, но не утешающим фактором. Мои подозрения превращались в реальность!.. Я кинулась к аэромобилю, но Дилан поймал меня за руку и спокойно напомнил: – Брендон просил его подождать. При этом он смотрел на меня таким выразительным взглядом, что сразу было ясно – меня просят не вмешиваться. Но я не могу!.. Не могу не вмешиваться… Я полицейский, и защищать оборотней – моя работа. Даже если те, кому требуется защита, не очень-то мне и нравятся. Но… – Отбой! Доставили… Оба живы!.. Я облегченно выдохнула и вытерла резко вспотевший лоб. Но как выяснилось, расслабляться было еще рано. – Марта! Прикинь, пропали обезьяны… вся троица! – обрадовал меня Алекс минут через пять-семь. – Их через черный ход выводили. В машину они спокойно сели уже давно, а до тюрьмы не доехали до сих пор. – Да что ж… что ж это… мышей всем поперек глотки! – Я гневно зыркнула на вновь попытавшегося меня удержать Дилана, но тут из здания суда вышел… Брендон. Он шел вместе со своей бабушкой, увлеченно о чем-то разговаривая. Рут сегодня присутствовала на оглашении приговора Сойшену. Правда, я отметила ее присутствие лишь приветственным кивком, а вот заботливый внук решил с ней что-то обсудить. Хотя, так как третьим их собеседником был нотариус, скорее всего, речь шла о деньгах. Мне даже стыдно немного стало – мой грифон решает финансовые проблемы, а я на него напраслину возвожу. – Вроде бы удастся аннулировать завещание Энни, – довольно улыбаясь, сообщил мне Брендон, обнимая и целуя, несмотря на посторонних. Да я уже сама привыкла к приоборотневым проявлениям чувств. – А потом Рут обещала передать большую часть в фонд, на создание городка, и помочь мне с образованием. – Мой грифон буквально светился, радуясь, что превращается в финансово независимого от будущей жены мужчину. – Это здорово. – Я убедилась, что Рут не собирается лететь с нами, а усаживается в подлетевший за ней аэромобиль, очевидно с Артмидосом. Дилан тоже отправился к собственной машине, и мы снова остались вдвоем, так что можно и напрямую поинтересоваться: – Мне бы очень хотелось знать: куда делся верховный жрец и его помощники?! – А они разве пропали? – Брендон почти искренне изобразил изумление, а потом едва заметно улыбнулся: – Мы не святые, Марта. Но я в этом не участвовал, хотя очень хотел. Понимал, что ты не простишь. А ты для меня дороже мести. Просто мы поверили закону, закон нас подвел, и мы внесли коррективы. В том, что касается обезьян, закон и правда нас всех очень сильно подвел. А еще подозреваю, что Геомин появился не просто так и между нашими странами достигнута договоренность об обмене заключенными. Возможно, кто-то из граждан Фелинии находится в тюрьме Джифрии. Кто-то очень важный. Ну не верила я в альтруизм оборотня, семнадцать лет спокойно наблюдавшего за убийствами и никак их не остановившего. Сначала он собирается сбежать до суда и вдруг заявляется, потрясающе вовремя. Совпадение? Не верю! Да, когда работаешь под прикрытием, вмешиваться нельзя, потому что можешь развалить дело, но… все равно… Я бы не смогла! Правда, я и не работаю под прикрытием. – Их скоро найдут. Но они будут знать, что химеры есть повсюду и от них не скрыться, даже если пытаешься сбежать в родную страну. Умница Брендон тоже додумался, что обезьян попытаются вывезти в Джифрию, и решил подстраховаться. Молодец… Вот только гордость я испытывала пополам с горечью, причем противоречиво двоякой. – Удивительно. Вы столько лет терпели их надругательство и внезапно… – Не то чтобы я сознательно обвиняла химер в трусости. Понятно, что они были дети, дети, которых с детства растили в страхе, грубо говоря, «на убой». Есть в психологии такой синдром – жертвы, которая долго находится рядом с садистом, не имея возможности сбежать, и через какое-то время начинает испытывать к гаду некую странную привязанность. И большинство химер, попавших в обезьяньи храмы в раннем возрасте, приведенные туда родителями или опекунами, взрослыми, которым они доверяли, вырастали в этой странной зависимости от храмовников, порой даже испытывали к ним благодарность… И… верили, наверное, до последнего верили, что жрецы никого не убивают, а отпускают на свободу. Наивная детская сказочка. Но как же часто мы закрываем глаза на творящийся вокруг кошмар, утешая себя, что это происходит не с нами. Что надо просто вовремя лечь спать, почистив зубы, и страшный монстр не придет за тобой!.. И неважно, кто в роли этого монстра и насколько усложнился ритуал «чистки зубов» с детства, все равно суть остается неизменной. Именно со мной никогда подобного не случится, ведь я – хороший. И вот толпа хороших химер осознала, что монстры были рядом. Что их обманывали. Что те, кому они верили, на самом деле отводили их в лес, на прокорм хищникам. Даже думать не хочу о последних часах тех… еще, по сути, подростков, потому что шестнадцать-восемнадцать лет это… дети!.. Уф-ф! Да, я прекрасно понимала этих озверевших выросших детей, решивших отомстить тем, кто обдуривал их столько лет, но… толпа против трех беззащитных подлецов – все равно толпа против трех беззащитных. Трусость… – Не осуждай. – Брендон приподнял мою голову за подбородок и пристально посмотрел мне в глаза. – Мы верили им. Потом поверили вам. Поверили в ваш закон и в то, что наши судьбы вам не безразличны. Но вы подвели нас, Марта. Ваш закон подвел. И мы должны наказать тех, кто издевался над нами, чтобы теперь они жили в страхе. Чтобы они не чувствовали себя безнаказанными, понимаешь?! Нам нужно ощущение справедливости. Но мы – не убийцы. Обещаю, ни один из этих троих не умрет, мы даже органы им отбивать все не станем. – Ну просто феи из детской сказки, – хмыкнула я и устало вздохнула. – Хорошо, что ты не пошел с ними. Мне и так сложно принять все это… Понять – могу, а принять…