– Если есть – мне она неизвестна. – И все же мне бы не хотелось… – проговорила Надежда, но Тищенко упредил ее заверения: – Не стоит так волноваться. У меня крепкие нервы. По дороге в гостиную Надежда думала о конфликте между закройщиками. Зная Валентина Михайловича, она понимала, что причина неприязни куда серьезнее ревности и зародилась намного раньше, еще во времена работы Соколова и Тищенко в ателье на Кутузовском. Однако спросить об этом ей было не у кого, а сами фигуранты конфликта вряд ли сознаются. Оставалось только ждать, чем все это закончится. Войдя в гостиную, Надежда сказала матери: – У меня появилась отличная идея. – Так-так… – заинтересовалась Ираида Самсоновна. – Что, если организовать для Тищенко отдельную закройную? – Но где же взять свободное помещение? – Выкупить еще одну квартиру в этом же доме. – У нас нет на это средств. Еще неизвестно, во что обойдется ремонт мужской гостиной. – Кстати, про гостиную… – Что? – В ней девяносто метров. – Прекрасное просторное помещение. – Не кажется тебе, что оно великовато? – Хочешь оттяпать часть под закройную? – догадалась Ираида Самсоновна. – Почему бы нет? – Я – против. Гостиная утратит породу и превратится в обычную комнату. – Шестидесяти метров будет достаточно. – Вернемся к этому вопросу чуть позже, – сказала Ираида Самсоновна. – Чего ждать? Пока рабочие закончат ремонт? Еще не поздно поставить перегородку. – Поговорим об этом потом, – Ираида Самсоновна подошла к консольному столику и задвинула его под край золоченой рамы портрета. – Так будет лучше. – Откуда появилась эта картина? – поинтересовалась Надежда. – Разумеется, я купила ее. Такую вещь никто просто так не подарит. – Это я понимаю. Но где? – В одной интеллигентной семье. Мне кажется, я тебе говорила. – Не помню. – Все дело в том, что ты никогда не слушаешь мать. – Что за семья? – Замоскворецкие жители, исконные москвичи. Портрет переходил из поколения в поколение, десятилетиями оставаясь в одной семье. Меня предупредили, что это авторская копия. Оригинал хранится в музее. – Известно имя художника? Ираида Самсоновна указала пальцем в нижний угол картины: – Василий Сомов. Он специализировался на портретах зажиточных москвичей. – Известны годы его жизни? – Умер молодым в середине девятнадцатого века. Кажется, от чахотки. – Сколько лет ему было? – Надо бы уточнить в Интернете. – О самом портрете ничего не известно? – Нет. Ничего. – Кто эта девушка? И почему она в легком платье посреди заснеженного парка? – Судя по всему – дочь состоятельных родителей. Заснеженный парк – всего лишь художественный образ или аллегория. Если хочешь, обратись к специалистам, возможно, они что-то расскажут. – Было бы занятно. – Как-нибудь я этим займусь, – пообещала Ираида Самсоновна и, услышав дверной звонок, заметила: – Очень странно… Примерки на сегодня закончились. Она вышла в фойе и вскоре вернулась с Марком Фридмановичем. Ираида Самсоновна испытывала к Фридмановичу двоякое чувство. В свое время она считала, что Марк – отличная партия для Надежды. Перспективный адвокат с солидной денежной клиентурой. Связь Марка и Надежды продлилась несколько лет и закончилась тем, что он женился на дочери своего клиента. Тем не менее Фридманович продолжал вести юридические дела ателье, а также личные дела Ираиды Самсоновны и Надежды. Что касается взаимоотношений Фридмановича и Надежды, с его женитьбой они прекратились. Надежда тяжело переживала предательство Марка и долго убивала свою любовь. Лишь однажды она дала слабину, возобновив с ним отношения, о чем сразу стало известно Ираиде Самсоновне, и она категорически их осудила. Однако и на этот раз у них не было будущего, Надежда не могла смириться с тем, что Фридманович врал и ей, и своей жене. Жить во лжи было непереносимо, и она сама бросила Марка. Не обошлась без объяснений с его женой. Марина явилась в ателье, произошла некрасивая сцена, в ходе которой Надежда перехватила инициативу и обвинила Марину в том, что это она в свое время увела у нее Фридмановича. Но на чужом несчастье счастья не построишь, и теперь мадам Фридманович имеет то, что имеет. После второго разрыва у Надежды и Марка установились ровные отношения, которые считались дружескими, но по существу таковыми не были. Фридманович по-прежнему ревновал Надежду к Астраханскому, считая ее своей. Оставив Надежду и Марка наедине, Ираида Самсоновна медленно поднималась по лестнице. Фридманович знал эту ее уловку и не начинал разговора до тех пор, пока на втором этаже не хлопнула дверь. Но даже после этого он заговорил очень тихо, потому что был уверен: Ираида Самсоновна не вошла в свой кабинет, а стоит и слушает в коридоре. – Мне нужно тебе кое-что рассказать, – сказал Фридманович и добавил еще тише: – Наедине. – Можем пойти в мужскую гостиную или в мой кабинет. – Только не в мужскую гостиную. После того, что случилось, мне бы не хотелось туда идти. – Шимаханский умер здесь, в этой комнате, – пояснила Надежда. – Идем в твой кабинет, – сказал Фридманович, и в тот же момент они услышали, как на втором этаже открылась и закрылась дверь кабинета Ираиды Самсоновны. Надежда приоткрыла створку окна и закурила. Затянувшись дымом, спросила: – О чем ты хотел рассказать? – Меня вызвали к следователю, – сказал Фридманович. – Зачем? – На допросе Тищенко рассказал, что вчера вечером я заходил к ним в примерочную. – А ты заходил? – удивилась Надежда. – Мне не удалось поговорить с Шимаханским в гостиной, я просил его назначить время для встречи. – Тогда иди и расскажи все как есть. – Все как есть я могу рассказать только тебе. – Не пугай меня, Марк… Ты что-то знаешь? Он медленно кивнул головой. – Я слышал разговор Шимаханского с Тищенко. – Когда? – Когда шел к примерочной. Тебя интересует, о чем они говорили?