Хэл засмеялся от удовольствия, заметив на песке четыре огромные серые туши. Они стояли плечом к плечу, как будто строем, и глядели на корабль, широко расставив уши. На глазах у юноши гиганты высоко подняли хоботы, ноздри на их концах расширились, принюхиваясь к запахам, доносившимся до них от странного видения, двигавшегося в их сторону. Самый крупный слон вскинул голову, выставив длинные желтые бивни, и затряс головой так, что его уши захлопали, как старые серые паруса. И снова затрубил. Стоявший на носу галеона Эболи ответил на его приветствие, вскинув над головой руки и прокричав на языке, понятном одному Хэлу: – Я вижу тебя, старый мудрец! Иди с миром, я твоего тотема, я не причиню тебе зла! При звуке его голоса слоны отступили от края воды, потом все разом повернулись и неторопливо пошли к лесу. Хэл снова засмеялся, услышав слова Эболи, и проследил за тем, как уходят гигантские существа, сминая подлесок и сотрясая деревья своим весом. Потом он снова сосредоточился, осматривая песчаный берег и мелководье и сообщая направление отцу, стоявшему на шканцах. «Решительный» медленно шел по извилистому проливу. Наконец судно выбралось на просторный зеленый круг. Последние паруса были спущены и свернуты на его реях, якорь с плеском упал в воду. Корабль медленно развернулся, натянув якорную цепь. Галеон встал всего в пятидесяти ярдах от берега, прячась за маленьким островком посреди лагуны, так что проходящие мимо суда никак не смогли бы его заметить сквозь вход между утесами. Едва корабль успел остановиться, как сэр Фрэнсис закричал: – Плотники! Собрать полубаркасы, спустить на воду! Еще до полудня первый полубаркас уже был спущен с галеона, десять человек с сумками спрыгнули на его палубу. Большой Дэниел командовал гребцами. Проплыв через лагуну, они высадились на берегу у основания каменистых утесов. Сэр Фрэнсис наблюдал в подзорную трубу, как они поднимаются по крутой слоновьей тропе к вершине. Оттуда они должны были следить за океаном и предупреждать о появлении любого незнакомого паруса. – Утром мы перевезем к проливу кулеврины и установим их на камнях, чтобы защищать наш пролив, – сказал Хэлу сэр Фрэнсис. – А теперь отпразднуем наше прибытие свежей рыбой на ужин. Принеси крюки и лини. Пусть Эболи с тобой отправится в другом полубаркасе, возьмите еще четверых. Наловите на берегу крабов и принесите мне побольше рыбы. Стоя на носу полубаркаса, шедшего к проливу, Хэл всматривался в воду. Она была такой прозрачной, что Хэл видел песчаное дно. В лагуне кишмя кишела рыба, стайки разбегались перед лодкой. Многие рыбины были длиной с руку Хэла, а иные и в две руки. Когда они бросили якорь в самой глубокой части пролива, Хэл сбросил с борта рыболовный линь с крюками; на каждый крюк насадили краба – крабов они вытащили из их норок на песчаном берегу. Линь еще не успел коснуться дна, как наживку уже схватили с такой грубой силой, что бечева рванулась, обжигая пальцы Хэла. Хэл, отклонившись назад, стал перебирать бечеву, вытягивая ее, и вот уже на планшир хлопнулась здоровенная ярко-серебряная рыбина. Пока она колотилась на палубе, а Хэл пытался вырвать из ее рта крюк, Эболи взволнованно закричал и тоже потянул бечеву. И еще до того, как он выбросил свою добычу на палубе, другие матросы уже хохотали и натягивали лини, таща на полубаркас тяжелых рыбин. Не прошло и часа, как палуба оказалась по колено завалена рыбой, а матросы до корней волос измазаны чешуей и слизью. И даже грубые, покрытые мозолями ладони моряков были ободраны до крови, так сильна была рыба. И это уже было не спортивным развлечением, а тяжелой работой – поднимать на борт настоящий поток серебристых живых существ. Незадолго до заката Хэл дал команду заканчивать. Они сели на весла и отправились к стоящему на якоре галеону. Им оставалось пройти еще с сотню ярдов, когда Хэл, поддавшись внезапному порыву, встал на корме и сбросил с себя провонявшую рыбой одежду. Оставшись в чем мать родила, он встал на банке и крикнул Эболи: – Двигайтесь дальше, разгрузите добычу. Я поплыву отсюда. Хэл не мылся уже больше двух месяцев, с тех самых пор, как они ушли из этой лагуны, и ему страстно хотелось ощутить на коже прохладу воды. Глубоко вздохнув, он прыгнул вниз. Мужчины у поручней галеона заорали разные непристойности, поощряя его, и даже сэр Фрэнсис остановился и снисходительно наблюдал за сыном. – Пусть порезвится, капитан. Он ведь еще совсем мальчишка, – сказал Нед Тайлер. – Просто он такой высокий и крупный, что об этом как-то забываешь. Нед плавал с сэром Фрэнсисом уже так много лет, что мог позволить себе некоторую фамильярность. – Для бездумных мальчишек нет места в море. Это мужская работа, и она требует ясной головы даже на самых молодых плечах, иначе на эту шею быстро набросят аркан голландцы. Но сэр Фрэнсис вовсе не бранил Хэла. Он просто наблюдал, как обнаженное белое тело скользило в воде, подвижное и ловкое, как какой-нибудь дельфин. Катинка услышала шум на палубе наверху и оторвалась от книги, которую читала. Это был экземпляр «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле, отпечатанный на заказ в Париже, с прекрасными, детально прорисованными эротическими иллюстрациями, раскрашенными вручную, весьма реалистичными. Его прислал молодой человек, с которым Катинка была знакома в Амстердаме до своего поспешного брака. Благодаря весьма интимному опыту он хорошо знал ее вкусы. Катинка рассеянно глянула в иллюминатор – и тут же загорелась любопытством. Уронив книгу, она встала, чтобы лучше видеть. – Lieveling, твой муж! – предостерегла ее Зельда. – Да к чертям моего мужа! – ответила Катинка, выходя из каюты и прикрывая глаза ладонью от садившегося солнца. Молодой англичанин, захвативший ее в плен, стоял на корме маленького суденышка, совсем недалеко, в тихой воде лагуны. Прямо на глазах Катинки он сбросил с себя пропотевшую, истрепанную одежду, оставшись совершенно нагим, и с беспечной грацией балансировал на банке. В девичестве Катинка вместе с отцом путешествовала по Италии. Там она подкупила Зельду, чтобы пойти посмотреть на коллекцию скульптур Микеланджело, пока отец встречался с итальянскими торговыми партнерами. И провела почти час того душного дня, стоя перед статуей Давида. Красота скульптуры пробудила в Катинке бурю эмоций. Это было первое изображение обнаженной мужественности, которое она увидела, и оно изменило ее жизнь. Теперь она смотрела на другую скульптуру Давида, но на этот раз не из холодного мрамора. Конечно, после их первой встречи в ее каюте Катинка часто видела этого юношу. Он таскался за ней, как привязавшийся щенок. Когда бы она ни покинула каюту, молодой человек чудесным образом появлялся неподалеку, таращась на нее. Его откровенное обожание вызывало у Катинки лишь легкое веселье, потому что она ничего другого и не ожидала от мужчин в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти лет. И он едва ли мог ожидать от нее чего-то большего, чем просто взгляд, этот хорошенький мальчик в мешковатой грязной одежде. После их первой жесткой встречи вонь его тела еще долго держалась в каюте Катинки, такая сильная, что она приказала Зельде опрыскать все вокруг духами, чтобы избавиться от дурного запаха. Но потом на собственном горьком опыте она убедилась, что все моряки воняют одинаково, потому что вода на корабле имелась только для питья, лишней не было. Теперь юноша, сбросивший с себя зловонную одежду, превратился в ошеломительно прекрасное произведение искусства. Хотя его лицо и руки потемнели от загара, торс и ноги сохранили чистый белый цвет. Низкое солнце позолотило изгибы этого тела, темные волосы упали на спину… Зубы выглядели ослепительно-белыми на темном лице, а смех звучал так музыкально и был полон такой энергии, что невольно вызвал улыбку и на губах Катинки. Потом она посмотрела на собственное тело, и ее губы приоткрылись. Фиолетовые глаза прищурились, явно что-то соображая. Нежные черты лица юноши выглядели обманчиво. Он явно уже не был ребенком. Он обладал плоским животом с прекрасными молодыми мускулами. А в нижней его части темнел кустик вьющихся волос, и розовые гениталии свисали тяжело, с властностью, которой не хватало Давиду Микеланджело. Когда юноша прыгнул в лагуну, Катинка могла проследить за каждым его движением в чистой воде. А юноша вынырнул на поверхность и, смеясь, встряхнул головой, отбрасывая назад мокрые волосы. Взлетевшие брызги сверкнули, словно священный нимб света вокруг головы ангела. Юноша быстро поплыл в ту сторону, где высоко на корме стояла Катинка. Он скользил в воде с особой грацией, которой Катинка не замечала в нем, когда он был одет в парусиновые штаны и рубаху. Он проплыл почти под ней, не заметив ее пристального взгляда. А Катинка разглядела и его позвоночник, и тугие мышцы спины, и круглые ягодицы, соблазнительно напрягавшиеся с каждым движением ног, как будто юноша занимался с кем-то любовью прямо в воде… Она наклонилась вперед, чтобы проводить его взглядом, но он уже ушел из поля ее зрения, обогнув корму. Катинка разочарованно надула губки и вернулась в каюту, чтобы снова приняться за книгу. Но иллюстрации уже потеряли для нее привлекательность, бледнея в сравнении с живой плотью и блеском юной кожи. Катинка сидела, опустив на колени открытую книгу, и воображала крепкое молодое тело, белое и блестящее… представляла его над собой, буквально видя, как напрягаются ягодицы юноши, когда она вонзается в них своими острыми ногтями… Катинка инстинктивно ощутила, что этот юноша все еще девственник… она почти чуяла медовый аромат невинности, исходящий от него, и ее он притягивал, как притягивает осу перезрелый фрукт. Это было бы ее первым опытом с сексуальной невинностью… Такая мысль придавала остроты природной красоте молодого человека. Эротические фантазии Катинки усиливались из-за долгого вынужденного воздержания. Она откинулась на спинку кресла и крепко сжала бедра, начиная мягко раскачиваться взад-вперед и тихонько улыбаясь себе под нос… Следующие три ночи Хэл провел на берегу под каменистыми выступами. Отец назначил его руководить перевозкой на берег пушек и устройством каменных оснований под них, чтобы орудия смотрели на узкий вход в лагуну. Само собой, сэр Фрэнсис тоже отправился туда, чтобы проверить выбранную сыном позицию, но даже он не нашел никаких ошибок в том, как Хэл поставил орудия, которые без труда остановили бы любой корабль, вздумай тот сунуться в узкий пролив между утесами. На четвертый день, когда работа была закончена и Хэл на веслах возвращался через лагуну, он уже издали увидел, что работа по ремонту галеона идет вовсю. Плотник и его помощники построили над кормой висячие леса и с этой платформы прилаживали новые доски обшивки вместо поврежденных пушечным огнем, что вызывало большие неудобства у гостей, пребывавших у них на борту. Неуклюжая аварийная мачта, которой голландский капитан заменил сломанную штормом грот-мачту, уже была снята, и галеон без нее выглядел странно и нескладно. Однако, когда Хэл поднялся на палубу через входную прорезь, он увидел, что Нед Тайлер и его рабочая команда достают из трюма массивные бревна экзотической древесины, составлявшие самую тяжелую часть груза, и опускают их в лагуну, чтобы по воде переправить на берег. Запасная мачта лежала на самом дне трюма, там же, где находились запечатанные отсеки с монетами и слитками. Чтобы до них добраться, требовалось достать почти весь груз. – Отец тебя требует, – сразу сообщил Эболи, и Хэл поспешил на корму. – Ты пропустил три дня занятий, пока был на берегу, – без предисловий заявил сэр Фрэнсис. – Да, отец. Хэл прекрасно знал: нет смысла говорить о том, что он не намеренно ускользнул от уроков. «Но я, по крайней мере, имею оправдание», – мысленно добавил он, глядя прямо в глаза отцу. – Вечером после ужина мы повторим катехизис ордена. Приходи в мою каюту к восьми ударам второй ночной вахты. Катехизис ордена Святого Георгия и Священного Грааля, то есть текст посвящения в рыцари, никогда не был записан, и уже почти четыре века две сотни эзотерических вопросов и ответов передавались только из уст в уста; мастер наставлял послушника в этом суровом ритуале. Сидя на баке рядом с Эболи, Хэл жадно проглотил горячий бисквит, истекающий жиром, и только что запеченную рыбу. Теперь, когда на корабле не было недостатка в топливе и свежей пище, кормежка стала основательной и вкусной, но Хэл помалкивал во время еды. Он мысленно повторял катехизис, поскольку отец был весьма строг в этом вопросе. Корабельный колокол пробил нужный час слишком скоро, и, как только затих последний звук, Хэл постучал в дверь каюты отца. Сэр Фрэнсис сидел за своим письменным столом, а Хэл опустился на колени на голый пол. Сэр Фрэнсис набросил на плечи официальный плащ, на его груди сверкал великолепный золотой знак рыцаря-морехода. Знак изображал грозного английского льва, держащего над собой croix pattee[5]; над крестом сверкали звезды и полумесяц – знак Девы Марии. Глаза льва были рубиновыми, звезды – алмазными. На среднем пальце правой руки сэра Фрэнсиса красовалось узкое золотое кольцо, на котором были выгравированы компас и квадрант Дэвиса, инструменты навигатора, и над ними – коронованный лев. Кольцо было небольшим и скромным, в отличие от знака на груди. Сэр Фрэнсис вел урок на латыни. Использование этого языка гарантировало, что только высокообразованные люди могли стать членами ордена. – Кто ты таков? – задал сэр Фрэнсис первый вопрос. – Генри Кортни, сын Фрэнсиса и Эдвины. – Зачем ты пришел сюда? – Я пришел, чтобы отдать себя на службу ордена Святого Георгия и Священного Грааля. – Откуда ты пришел? – Из океана, потому что там мое начало, и в конце океан станет моим саваном. Этим ответом Хэл признавал морские корни ордена. Следующие пятьдесят вопросов выясняли, насколько послушник понимает историю ордена. – Кто был до тебя? – Бедные рыцари Христовы и храма Соломонова. Рыцари-храмовники ордена Святого Георгия и Священного Грааля были наследниками угасшего ордена рыцарей-тамплиеров. После этого сэр Фрэнсис заставил Хэла изложить историю ордена; как в 1312 году на тамплиеров напал и уничтожил их король Франции Филипп Красивый при молчаливом попустительстве своей марионетки, папы Климента Пятого. Огромное состояние тамплиеров и их земли были конфискованы короной, а большинство самих тамплиеров замучили и сожгли на костре. Однако мореходы-тамплиеры, предупрежденные своими друзьями, ускользнули через пролив и вышли в море. Они отправились в Англию и просили защиты у короля Эдуарда Второго. И с тех пор открыли свои ложи в Шотландии и Англии под новыми названиями, но сохранили все догматы первичного ордена. Далее сэр Фрэнсис заставил сына повторить тайные слова опознания и особое пожатие руки, благодаря которым рыцари ордена узнавали друг друга. – In Arcadia habito. Я пребываю в Аркадии, – выразительно произнес сэр Фрэнсис, наклоняясь к Хэлу, чтобы сжать его руку в обеих ладонях.