– На случай непредвиденного в будущем. – Хэл ответил уверенно – он достаточно часто слышал в прошлом этот вопрос. – У умной лисицы всегда много выходов из норы. Сэр Фрэнсис кивнул. – Все мы, кто ходит под парусами каперов, всегда рискуем. И однажды эти несколько ящиков могут спасти нам жизнь. Сэр Фрэнсис снова замолчал, докуривая последние крошки табака в трубке. А потом тихо произнес: – Если Господь к нам милостив, придет время, и, может быть, довольно скоро, когда эта война с Голландией закончится. Тогда мы вернемся сюда, заберем свою награду и поплывем домой, в Плимут. Я давно мечтаю о том, чтобы владеть особняком в Гейнсборо, возле Уилда… – Он резко умолк, словно боясь искушать судьбу такими фантазиями. – Если со мной что-нибудь случится, ты должен знать и помнить, где я храню все наши трофеи. Это станет моим наследством для тебя. – Ничего и никогда с тобой не случится! – взволнованно воскликнул Хэл. Но это была скорее мольба, чем убежденное заявление. Хэл просто не мог себе представить существования без этой величественной опоры в центре мира. – Не существует бессмертных людей, – мягко произнес сэр Фрэнсис. – Все мы в долгу перед Господом, всех ждет смерть. На этот раз сэр Фрэнсис все же позволил своей правой руке на мгновение легко лечь на плечо Хэла. – Идем, юноша. Мы еще должны наполнить все бочки и вернуться к лодке до темноты. Когда баркасы не спеша ползли по краю темнеющей лагуны, Эболи занял место сэра Фрэнсиса на весле, и теперь отец Хэла сидел на корме, закутавшись в темный шерстяной плащ от вечерней прохлады. Лицо его хранило мрачное и отстраненное выражение. Хэл, сидевший на весле, тайком рассматривал его. Их разговор у входа в пещеру встревожил его, породив предчувствие чего-то дурного впереди. Хэл предполагал, что, после того как они бросили якорь в этой лагуне, его отец изучил собственный гороскоп. Хэл видел карту зодиака, покрытую таинственными значками, – она лежала на столе в каюте отца. Это могло иметь отношение к странному настроению отца, к его погруженности в себя. Как говорил Эболи, звезды были его детьми и он знал все их тайны. Внезапно сэр Фрэнсис вскинул голову и принюхался к вечернему воздуху. И тут же его лицо изменилось: он всмотрелся в опушку леса. Никакие, даже самые мрачные мысли не могли поглотить его до такой степени, чтобы он перестал замечать все вокруг. – Эболи, рули к берегу, будь любезен. Они повернули лодку к узкой полосе песка, и вторая лодка последовала за ними. Когда все они выскочили на берег и закрепили оба баркаса, сэр Фрэнсис чуть слышно приказал: – Берите оружие. Идите за мной, только тихо. Он повел их в лес. Они крались через подлесок, пока не вышли вдруг на отлично утоптанную тропу. Капитан оглянулся, убеждаясь, что остальные не отстают, и зашагал по этой тропе. Хэл совершенно не понимал действий отца, пока наконец не почуял легкий запах древесного дыма и не заметил легкое свечение над вершинами густого леса. Должно быть, именно оно и насторожило сэра Фрэнсиса. Выйдя на маленькую поляну, сэр Фрэнсис резко остановился. На поляне находились четверо мужчин, которые не заметили его. Двое из них лежали, как трупы на поле битвы, один еще держал в ослабевших пальцах квадратную коричневую бутылку ручной выдувки, другой храпел, пуская слюну из уголка рта. Вторая пара была полностью поглощена своим занятием: стопками серебряных гульденов и игральными костями, лежавшими между ними. Один сгреб кости и потряс ими возле уха, прежде чем бросить на клочок утоптанной земли. – Ох, мать всех свиней! – проворчал он, обозревая итог броска. – Похоже, сегодня не мой день. – Не следует отзываться так нелестно о леди, которая дала тебе жизнь, – негромко произнес сэр Фрэнсис. – Но остальное сказанное тобой – чистая правда. День сегодня явно не твой. Они в испуге и растерянности уставились на своего капитана, но не сделали попытки сопротивляться или сбежать, когда Дэниел и Эболи рывком подняли их на ноги и связали спина к спине, обмотав веревкой их шеи, как это делалось с рабами. Сэр Фрэнсис отошел, чтобы осмотреть самогонный аппарат, стоявший в дальнем конце поляны. Матросы использовали черный железный котел, чтобы нагревать в нем забродившую смесь из старых галет и всяких очистков, и медную трубку, украденную из корабельных запасов, – ее превратили в змеевик. Капитан пинком перевернул сооружение, и бесцветный спирт вспыхнул в угольной жаровне, над которой и стоял котелок. Целый ряд бутылок, заткнутых пучками листьев, лежали под ногоплодником. Сэр Фрэнсис стал поднимать их по одной и разбивать о ствол желтого дерева. Разливавшееся содержимое бутылок испускало такие пары, что у сэра Фрэнсиса заслезились глаза. Потом он вернулся к Дэниелу и Неду, которые пинками вывели из ступора пьяных и подтащили их через поляну к другой парочке, где и связали всех вместе. – Дадим им денек, чтобы проспаться, мастер Нед. А завтра перед началом дневной вахты соберем команду, чтобы все видели наказание. – Капитан посмотрел на Большого Дэниела. – Уверен, ты знаешь, что тут нужно, мастер Дэниел. – Ох, капитан, пожалуйста… мы же ничего плохого не хотели! Просто немножко развлечься! – Провинившиеся попытались подобраться ближе к сэру Фрэнсису, но Эболи бесцеремонно дернул за веревку, словно это был собачий поводок, и вернул их обратно. – Я не против того, чтобы вы развлекались, – сказал сэр Фрэнсис, – если вы не против того, чтобы и я развлекся. Плотник сколотил четыре грубых треножника на шканцах, и пьяницы и игроки были привязаны к ним за запястья и лодыжки. Большой Дэниел прошел вдоль этого ряда, разрывая рубашки нарушителей от ворота до талии, чтобы обнажить их спины. А нарушители беспомощно висели на треногах, как связанные свиньи на задке рыночной телеги. – Каждый человек на борту отлично знает, что я не потерплю ни пьянства, ни азартных игр, потому что и то и другое – преступление и мерзость в глазах Господа. – Сэр Фрэнсис обращался к команде, выстроившейся в мрачном молчании в середине палубы. – Каждый человек на борту знает, какое за этим следует наказание. Пятьдесят ударов «кошкой». Он внимательно наблюдал за лицами матросов. Пятьдесят ударов завязанной узлами кожаной плеткой могли искалечить человека навсегда. Сто ударов равнялись приговору к неминуемой и ужасной смерти. – Они заслужили все пятьдесят. Однако я помню, как эти четверо отлично сражались на этой самой палубе, когда мы захватывали галеон. И нас еще ждут впереди суровые битвы, а от калек не будет никакой пользы ни мне, ни вам, когда придет момент стрелять и работать саблями. Он наблюдал за матросами и видел ужас перед «кошкой» в их глазах, но этот ужас смешивался с облегчением оттого, что не они сами были привязаны сейчас к треногам. В отличие от многих капитанов-каперов, даже некоторых рыцарей ордена, сэр Фрэнсис не получал удовольствия от такого наказания. Но он не уклонялся от необходимости. Он командовал кораблем, битком набитым грубыми, буйными мужчинами, которых выбрал именно за их свирепость, и они восприняли бы любое проявление доброты как слабость. – Я милосердный человек, – продолжил он, и кто-то в заднем ряду насмешливо фыркнул. Сэр Фрэнсис замолчал и ледяным взглядом пригвоздил нарушителя дисциплины. Когда виновный повесил голову и тяжело переступил с ноги на ногу, сэр Фрэнсис спокойно продолжил: – Но эти негодяи истощили мое милосердие. Он повернулся к Большому Дэниелу, стоявшему рядом с первым треножником. Дэниел был обнажен до талии, его огромные мускулы бугрились на руках и плечах. Длинные волосы он связал каким-то лоскутом, а из его исцарапанного кулака свисали до самых досок палубы кожаные ремни плетки, словно змеи с головы Медузы. – Пусть будет по пятнадцать каждому, мастер Дэниел, – приказал сэр Фрэнсис. – Но хорошенько причесывай свою «кошку» между ударами. Если бы Дэниел не разделял пальцами ремни плетки после каждого удара, от крови они могли слипнуться в единое целое, превратившись в тяжелое орудие, способное рассечь человеческое тело, как лезвие меча. И даже пятнадцать ударов «непричесанной кошкой» могли содрать мясо со спины человека до самого позвоночника. – Есть по пятнадцать, капитан, – кивнул Дэниел и встряхнул плетку, чтобы разделить завязанные узлами ремни. И шагнул к первой жертве. Мужчина повернул голову, чтобы видеть его через плечо, и побледнел от страха. Дэниел высоко взмахнул рукой, и ремни упали ему за спину. Дэниел двигался с удивительной для такого крупного человека грацией. И вот он выбросил руку вперед. Плетка просвистела, как порыв ветра в листьях высокого дерева, и громко хлопнула по голой коже. – Один! – хором произнесли матросы. А жертва пронзительно завизжала от потрясения и боли. Плетка оставила на его коже гротескный рисунок, каждую из красных линий пересекал ряд ярких алых звезд – там, где кожу пробили узлы. Это выглядело как укус щупалец ядовитой португальской физалии. Дэниел встряхнул плетку, «причесывая» ее, и на пальцах его левой руки осталась яркая свежая кровь. – Два! Наблюдатели продолжали считать, а нарушитель снова визжал и дергался в своих путах, пальцы его ног отбивали дробь по палубе. – Остановить наказание! – воскликнул вдруг сэр Фрэнсис. Он услышал негромкий шум у сходного трапа, что вел к каютам на корме. Дэниел тут же опустил плетку и стал ждать. Сэр Фрэнсис подошел к трапу. Над комингсом появилась украшенная плюмажем шляпа губернатора ван де Вельде, а за ней – его жирное разгоревшееся лицо. Губернатор выбрался на солнечный свет, промокая подбородок шелковым носовым платком, и огляделся. В его глазах вспыхнул интерес, когда он увидел мужчин, привязанных к треногам. – О! Прекрасно! Вижу, мы не опоздали, – с удовлетворением в голосе произнес губернатор. Вслед за ним из люка поднялась Катинка. Она шагала легко и быстро, приподнимая юбки достаточно высоко, чтобы видны были атласные туфельки, расшитые жемчугом. – Доброе утро, минхеер. – Сэр Фрэнсис приветствовал губернатора небрежным поклоном. – Но здесь наказывают провинившихся матросов. Это неподходящее зрелище для леди, воспитанной так, как ваша жена; ей незачем на это смотреть. – Помилуйте, капитан! – смеясь, беспечно вмешалась Катинка. – Я не дитя. Видят небеса, у вас на борту явно не хватает развлечений. Вы только подумайте: вам же не получить выкупа, если я умру от скуки! Она легонько хлопнула сэра Фрэнсиса веером, но он отстранился от этого снисходительного жеста и снова обратился к ее мужу. – Минхеер, думаю, вам следует проводить вашу жену в ее каюту. Катинка шагнула между ними, словно капитан ничего и не говорил, и кивнула Зельде, шедшей следом за ней: – Поставь мой табурет вон там, в тени. Расправив юбки, она уселась на табурет и очаровательно надула губки, посмотрев на сэра Фрэнсиса: – Я буду сидеть так тихо, что вы меня и не заметите. Сэр Фрэнсис вопросительно посмотрел на губернатора, но ван де Вельде лишь развел пухлые руки в театральном жесте беспомощности. – Вы ведь знаете, минхеер, как это бывает, если хорошенькой женщине чего-то захочется. Он подошел к Катинке и важно и благожелательно опустил руку на ее плечо. – Я не могу отвечать за чувства вашей жены, если они окажутся оскорблены зрелищем, – мрачно предупредил его сэр Фрэнсис. Его лишь слегка утешило то, что матросы не могли понять разговора на голландском и подумать, что он уступил напору со стороны пленников. – Думаю, вам не стоит так беспокоиться. У моей жены крепкие нервы, – пробормотал ван де Вельде. Во время их служебной поездки в Канди и Тринкомали его жена не пропустила ни одной казни на парадном плаце форта. А эти казни в зависимости от серьезности проступка варьировались от сжигания на костре до четвертования, удушения и обезглавливания. Даже в те дни, когда она страдала от тропической лихорадки и по требованию врача должна была лежать в постели, ее карета всегда стояла на привычном месте, откуда хорошо был виден эшафот.