Нардо напрягся. А Джордано закусил удила, словно поняв, что случай сделал славный подарок его инстинкту убивать: — Ага, значит, как только его видела, так сразу начинала отсасывать! — Ну что ты несешь? Нет! Послышался звук пощечины, но ни Сабина, ни Нардо не были в этом уверены, потому что микрофон искажал такие звуки. Сабина снова завела машину и поехала к повороту, и Нардо ее не остановил. У нее дрожали руки, она никак не могла понять, почему девушка не произносит условленное выражение, чтобы скорее положить конец этому кошмару. — Шлюха. Ты мерзкая шлюха, вот ты кто, я всегда это знал! Но ты должна мне сказать, каков петушок у твоего Марко. Говори! Кира ему больше ничего не отвечала, молча снося все оскорбления. Видимо, она уже отчаялась найти способ его остановить. Джордано, похоже, уже полностью потерял над собой контроль. Он все громче и громче выкрикивал всякую похабщину, уже ничего не соображая. Нардо сидел неподвижно, потом наконец отложил телефон, вздохнул и еле заметно тряхнул головой. После десяти секунд незаслуженных и омерзительных оскорблений Кира вдруг заговорила голосом из фильма ужасов, резким и визгливым: — У него огромный, говнюк ты поганый! Огромный! И трахается он гораздо лучше, чем ты, если хочешь знать! Больше ничего было не разобрать: все звуки перекрыл рев двухсот восьмидесяти лошадей, заржавших в унисон под капотом «Альфа Ромео». Сабина еле дождалась этого момента, в решимости немедленно вмешаться. Но ей сразу пришлось рывком затормозить, потому что дорога была очень узкая, и она с трудом удержалась от заноса на повороте. Когда же «Альфа» высунула нос за поворот, то оказалось, что «Ярис» стоит гораздо дальше, чем они думали, по меньшей мере метрах в пятидесяти. Из микрофонов явственно доносились хрипы Киры: Джордано наконец нашел оправдание, которое много недель искал его инстинкт убийства, и теперь душил девушку. За поворотом «Альфа» рванула вперед, и Сабина увидела, как быстро стала подниматься стрелка тахометра. Удостоверившись, что машина ей повинуется, она на долю секунды скосила глаза и увидела Нардо. В левой руке у него был молоток, чтобы разбить стекло, а правая лежала на ручке дверцы. Он был собран и, как всегда, спокоен. С трудом рассчитав расстояние, чтобы с размаху не врезаться в машину Джордано, Сабина вынуждена была резко тормознуть и почувствовала, как в игру вступила антиблокировочная тормозная система. Поняв, что скорость выбрана правильно, Нардо выскочил из машины и, как гепард, в несколько прыжков очутился слева от «Яриса». Даже не пытаясь открыть дверцу, он высадил стекло молотком и распахнул ее. Парой движений, какими пожарные достают людей из машин, попавших в аварию, вытащил массивного Джордано и бросил его на землю. Сабина потянула на себя ручной тормоз, вышла и направилась к правой дверце, на ходу набирая 112, чтобы вызвать помощь. Машина была заперта изнутри, и ей пришлось ее обойти, чтобы открыть дверцу с другой стороны. Через ветровое стекло она увидела, что Кира бьется в конвульсиях, характерных для удушения. Девушка была очень бледна и перепугана, но жива, и на этот раз опасность, кажется, миновала. А слева от машины, поднявшись с земли, возвышался здоровенный Джордано. В сравнении с более худым и низкорослым Нардо он выглядел гигантом. Парень ругался на диалекте на чем свет стоит, а Нардо с ледяным спокойствием потребовал, чтобы тот встал на колени. Сабина корила себя, что не взяла пистолет, однако, когда Джордано бросился в атаку, поняла, что оружие было бы ни к чему. Нардо без усилий увернулся от противника, ухватил его за шею и за правую руку и несколькими чисто киношными приемами, используя бросок и количество движения массивного противника, крутанул его, как марионетку, и ударил головой о заднюю дверцу. Game over, «Игра окончена», как гласила мрачная татуировка, неумело наколотая на шее Джордано, лежавшего без чувств на земле. Они убедились, что Кира в порядке. Очень напуганная, вся в синяках, с шишкой над бровью, с разбитой в кровь губой, она дрожала и кашляла. Едва придя в себя, бросилась к Нардо, обхватила его руками и отчаянно расплакалась. Он долго гладил ее по голове, нашептывал ей на ухо слова утешения и уверял, что она держалась молодцом. На машине с сиреной прибыли карабинеры — те же, что и раньше, — а за ними «Скорая помощь». Во время краткого осмотра «Яриса» карабинеры нашли в багажнике канистру с бензином, запалы и ветошь. И еще — заявление об угоне, написанное самим Джордано. Потрясенная Сабина, не поверив, задумчиво произнесла, словно говорила сама с собой: — Он хотел ее убить, сжечь и бросить здесь, в том месте, где они впервые поцеловались… У него с самого начала был такой замысел. Нардо кивнул. У Сабины по спине пробежала дрожь. Они предотвратили жестокое преступление, очередное бессмысленное насилие, которое чуть не совершил ревнивый и безбашенный парень. И такое событие несколько недель потом мусолили бы все тележурналы. Ее опьяняло и приводило в восторг сознание, что она участвовала в спасении этой девочки, в операции, которой руководил Нардо, сразу почуявший смертельную опасность. Если б они вмешались двумя минутами раньше, Джордано отделался бы обвинением, легким, как вечерний бриз. А вот вмешайся они на пару минут позже, было бы уже поздно. За столько лет службы в полиции ей никогда не случалось чувствовать себя настолько полезной и настолько гордиться своим вмешательством. Ее вдруг охватило сумасшедшее желание помочь карабинерам в редакции протокола ареста. Уж она приложила бы все усилия к тому, чтобы Киру больше не тревожили выходки Джордано и та могла бы, не думая о нем, спокойно жить той жизнью, которую он хотел у нее отнять. 8 Сабина подъехала к дому незадолго до полуночи — ее подвезли карабинеры из Остии. Она была счастлива увидеть «Альфа Ромео» Нардо, припаркованный во второй линии неподалеку от ее дома. Он заметил, как подъехал одинокий автомобиль скрытого патрулирования, поднял глаза от мобильника и приветственно махнул рукой. Составление актов было процедурой очень долгой и временами изнурительной. Нардо не знали, как квалифицировать, а потому допросили в качестве человека, который был в курсе событий. Он дал подробные показания, назвавшись близким другом Киры, которого она позвала на помощь, поскольку боялась предстоящей встречи с Джордано. Он говорил чистую правду, в том числе и о том, как его знакомая сотрудница полиции совершенно случайно оказалась вместе с ним. Опустил только подробности своей деятельности защитника женщин — жертв преследований. Не дочитав протокол до конца, Нардо уехал: у него была куча дел. Сабина не чувствовала себя в безопасности, а потому попросила его за ней заехать. В конце концов, в это утро сожгли ее машину, хотя ей и казалось, что прошел уже целый месяц. Когда комиссар полиции узнал, что она неожиданно оказалась втянутой в историю с арестом, о котором газеты, в своем вечном поиске сенсаций, будут писать еще много дней подряд, то позвонил ей, рассыпаясь в восторженных поздравлениях. А поскольку о сожженном автомобиле он тоже знал, то сразу пообещал наказать виновных в преследованиях, которым она подвергалась. Комиссар был искренен и по-настоящему взволнован, но его обещания ничего не стоили, ибо он знал, что не сможет их выполнить. Поэтому Сабине ничего не оставалось, кроме как воспользоваться неожиданным подарком, который кто-то подбросил ей на дорогу, единственно возможным способом выскочить из того ада, что был вокруг: Нардо Баджо. Он тепло ее обнял. От него пахло чистотой с примесью чисто мужского аромата, а она не умывалась уже несколько часов, поэтому приветствовала его без удовольствия. Они вместе поднялись в квартиру, чтобы забрать личные вещи Сабины. Она шла впереди и сразу заметила дохлую мышь, привязанную за хвост к ручке двери. Ни расплакаться, ни отпустить хоть какой-то комментарий у нее не было сил, и она предоставила Нардо, внушающему доверие, как бесплатная парковка в Трастевере, устранять это очередное свидетельство дурного вкуса недоброжелателей. Не говоря ни слова, она побросала в сумку кое-какую одежду и прочие предметы и села в машину. Пока они ехали, голос Джона Леннона хотя бы частично рассеял накопившийся негатив. Мало кто из артистов смог бы это сделать, и Сабина восхитилась этим выбором, разумеется, не случайным. Нардо, наверное, никогда не ошибался целью. До его дома они добрались около двух ночи; он проводил ее в лучшую комнату с персональной ванной и посоветовал сразу принять душ. Сабина с благодарностью повиновалась, а потом, взбодрившись, пришла посидеть с ним на диване, где он сортировал какие-то бумаги и, как всегда, принимал и отсылал сообщения, текстовые или голосовые. — Неужели не хочешь спать? — мягко спросил он, и в его голосе прозвучала нотка искреннего гостеприимства, которая придала ему еще больше очарования. — Слишком много эмоций. Заснуть вряд ли удастся. Можно я ненадолго составлю тебе компанию? — Черт возьми! Ты делаешь мне подарок. — Что ты пишешь? — Составляю архив наиболее важных дат и действий для каждого клиента, потому что не всё можно предвидеть. А сейчас вписываю последние данные в личное дело Киры, потому что считаю его закрытым. — А между делом занимаешься другими дамами? — Да, как всегда. Технически надо было бы убрать слово «дамы», потому что того, кто мне сейчас задает больше всего хлопот, зовут Валерио. — Его что, преследует женщина? Ну да, наверное, и так бывает. Редко, но случается… — Вот-вот. В случае с Валерио главная проблема в его друге Антонелло, который стал невыносим после того, как вскрылись многочисленные измены Валерио. — Ты и с гомосексуалистами возишься? — Я вожусь со всеми — и ни с кем. В зависимости от обстоятельств. Мне известны варианты развития событий, я даю советы, а сексуальная ориентация клиентов значит мало: все мы обезьяны. Несколько секунд Сабина молчала в нерешительности. Нардо вмиг это заметил — от него невозможно было скрыть свое внутреннее состояние. — Задавай любые вопросы, какие хочешь, не стесняйся. Между нами не должно быть никаких секретов или препятствий, иначе система не сработает. Сабина воспользовалась случаем и заговорила, сознавая при этом, что не имела никакого права задать вопрос, который уже не один час сверлил ей мозг: — Я видела, как ты целовал Киру, Нардо. Сегодня вечером, во дворе, прежде чем уехать. Он безучастно отозвался: — Согласен. Иногда мы целуемся. Тебя это удивляет? — Но… учитывая обстоятельства… Он придвинулся вплотную, вовсе не разгневанный, а скорее, как всегда, прагматичный и потому не желавший лишней болтовни. — Недоговоренные фразы способны только увеличить путаницу, Сабина. Скажи уж, наконец. — Между вами есть привязанность, нежность? Мне это очень интересно знать. Я хочу понять, не ты ли тот самый Марко. — Мы действительно очень тесно связаны друг с другом. Мы не жених с невестой, и думаю, что никогда не будем. Марко на самом деле существует, сейчас он парень Киры. Думаю, что между ними существует некое соглашение, скорее всего сексуального характера, но это меня не интересует. Кира красивая девушка, и она мне очень нравится. Когда-то у нас даже были отношения, если хочешь знать. Повторяю, у меня нет секретов. Нас с ней не связывают никакие профессиональные обязательства, мы оба взрослые люди и делаем, что хотим, если нужно и когда нужно. Есть еще вопросы? Сабина растерялась. Нардо явно ставил себя выше ее, и это не всегда ей нравилось. — Нет… то есть да, исключительно чтобы знать: часто так случается, что ты завязываешь подобные связи с клиентками? — Я бы сказал, довольно часто. По роду своей деятельности я настолько глубоко проникаю в людские жизни, что интимная близость возникает почти автоматически. Однако это не правило, не норма, еще бы… Но раз ты интересуешься таким аспектом, могу подтвердить: да, такое случается. Впрочем, если хочешь знать, у меня действительно есть одно правило. — Скажи… — Я никогда не делаю первый шаг. Я сам положил себе это ограничение. С моей точки зрения, было бы некорректно, если б женщины, которые мне доверились, были обязаны раскрыться до конца и тем самым поставить меня в положение превосходства. Я считаю, что воспользоваться этим было бы непорядочно. Если же первый шаг делают они и мне это нравится, то мы очень часто обнимаемся, иногда целуемся, а бывает, что идем дальше. Еще на середине этой фразы растерянность Сабины улеглась. У Нардо была врожденная, почти надоедливая способность возвращать ее в спокойное русло. То же самое, произнесенное кем-нибудь другим, показалось бы ей какой-то несуразицей, оправдательной речью быка, который стремится защититься от обвинений в том, что он свинья. Однако Нардо заслуживал доверия, он полностью его заслуживал. — Значит, у тебя нет постоянных отношений. Я имею в виду девушку, невесту… — Не в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие. Кстати, такой смысл мне не нравится. У меня есть много почти постоянных связей, но нет такой женщины, которой я мог бы доверить помыть у меня полы, выгладить мои рубашки или сделать еще что-нибудь такое, что я сам ненавижу по определению. — Ты — противник семейной жизни? — Нет, Сабина. Однако позволь тебя остановить. Нынче такие разговоры не очень уместны. Мне нравится с тобой разговаривать, я обожаю твой взгляд, когда ты внимательно следишь за губами собеседника. Мы еще наговоримся, я чувствую в этом такую же потребность, как и ты, поверь мне. Но сегодня у тебя был очень тяжелый день, и это не считая ареста Джордано, а мой долг — добиться, чтобы таких дней у тебя больше не было. Похоже, ей не понравился такой стремительный захват позиций, а потому Нардо галантно улыбнулся и приветливо и мягко удовлетворил исконное женское любопытство: — Что касается семьи, то я был бы сумасшедшим, ели б не определил суть тех заслуг, которые семья приобрела в ходе развития современного общества. Но, как исследователь, могу утверждать, что семья — принуждение, противоречащее природе, которое сложилось в ответ на весьма архаичные требования, и мало подходит для сегодняшнего дня, а потому, скорее всего, исчезнет. А когда исчезнет, у меня будет гораздо меньше работы, но будет это, увы, не сегодня, и я полагаю, что пока могу жить спокойно. — Ты надеешься, что институт семьи перестанет существовать? — Не делай поспешных выводов. Для таких прогнозов существуют ученые, пусть они и занимаются этим, ограничиваясь наблюдениями за обезьянами: какими мы были, какие мы есть и какие обезьяны из нас получатся. — И все же обезьяны, как бы там ни было… Вот этого я не понимаю. — Я потом объясню, а сейчас тебе достаточно знать, что как «раса», прости за неподходящий термин, мы существуем уже около двадцати миллионов лет. Это более чем достаточно для формирования всех убеждений, о которых тебе так хочется узнать и которые я нашел в библиотеке этажом ниже. Их я и применяю ежедневно для выравнивания тех дисфункций, которые возникают в результате абсурдных представлений, таких как брак, верность, обладание и тому подобных. — Ты слишком уверен в себе, Нардо. — Тебя это раздражает?