— Потому что человекообразная обезьяна первая обзавелась и орудиями труда, и боевым оружием. И охотиться, и выяснять отношения в группе было гораздо легче. Но коллективные вылазки становились опустошительными по мере нарастания эффективности оружия. Отсюда приветствовать открытой ладонью означает: «Смотри, я безоружен, я не замышляю ничего плохого». Мы и теперь так приветствуем друг друга, чтобы продемонстрировать дружелюбие. — Поразительно… — Но это еще не всё. При встрече мы вежливо пожимаем друг другу руки, но это не что иное, как отзвук прародительского жеста подчинения, типичного для обезьян. Руки с отдельно сидящим большим пальцем тысячелетиями были нашим самым мощным и универсальным оружием, что позволило нам главенствовать над другими племенами и завоевать земной шар. Протянуть руку другой обезьяне означает дать ей возможность эту руку укусить и погубить тебя. Значит, этот жест означает максимальное и безоговорочное доверие. Еще пример? Когда мы о чем-то задумались, мы почесываем голову. То же самое делают большинство обезьян… Я мог бы говорить часами, но боюсь тебе надоесть. — И я готова слушать тебя часами. — Для чего служит выражение «Ну как?», которое ничего не значит, но которое мы сплошь и рядом произносим, встретив кого-нибудь? — Чтобы начать беседу? Растопить лед? — Верно, это как искра, чтобы разжечь костер… На самом деле это современный эквивалент обнюхивания под хвостом, которое и теперь еще многие животные используют как средство взаимного сближения. Мы, слава богу, больше друг друга не обнюхиваем, но нам надо сразу определить, в каком настроении пребывает тот, кого мы встретили. Это желание очень сильно, потому что коренится в древнем инстинкте. Все это, разумеется, не думая, не включая голову, то есть в точности как у обезьян, которые, обнюхивая друг друга, получают нужные данные. — Подумать только… — А теперь объедини все это и перенеси на компанию друзей, где мы фотографируемся, особенно женщины, когда надувают губки и поворачиваются более выгодным профилем, что уже само по себе есть сексуальное послание… Или туда, где мы чувствуем потребность поделиться с кем-нибудь состоянием своей души, даже если нас об этом никто не просит. И, в конце концов, мы вызываем либо симпатию, либо гнев, но добиваемся желанной реакции. Если же вообще никакой реакции не возникает, нам плохо, а если возникает, мы радуемся. — Должна заметить, что все это в достаточной степени невероятно. — Очень даже вероятно! Потому что поле зеленое. Даже здесь примеры бесчисленны, но если хочешь, в заключение я нанесу пару последних ударов… — Пожалуй, хочу. — Примат, ставший впоследствии человеком, отделился от классических обезьян в африканской саванне, где деревьев не так много, зато очень много густой травы. Ты замечала, что мы, люди, уже прошедшие путь эволюции, постоянно ищем такие же или похожие территории? И ты не пойдешь гулять в дремучий лес или по голым холмам, а отыщешь лес с полянками, как в горах, и будешь там чувствовать себя как дома, спокойно и комфортно. Скажу тебе больше: мы делаем всё, чтобы искусственно воссоздать такую среду обитания в городских парках, куда выходим на прогулку сами и выводим побегать детей. И город, где много таких просторных, ухоженных парков, мы, как правило, считаем красивым, современным и развитым. — А ведь верно! — Теперь попробуй вспомнить, скольких людей ты знаешь действительно хорошо, то есть их положение в обществе, возраст, сколько у них детей, какое образование, ну и так далее. Скажем так, людей, включая твоих близких, за которыми ты постоянно наблюдаешь и держишь их под контролем, хотя и не звонишь им каждый день. Сабина, заинтригованная этой игрой, немного подумала и улыбнулась: — Человек пятьдесят? — Их гораздо больше, чем родственников, близких или дальних, о которых ты знаешь, даже если тебе и не особенно хочется. Прибавь к ним одноклассников, с которыми ты не утратила связей, сокурсников по университету, коллег. Люди с годами меняются. Если ты, к примеру, уехала, то контакты почти со всеми коллегами ослабевают и теряются, но появляются новые. Повторяю, это не те люди, с кем ты ежедневно общаешься, а те, кого ты не выпускаешь из виду в тех же соцсетях и можешь ответить на все мои вопросы про них, которые я только что задал. — Ага, понимаю… Ну, сто? Сто двадцать? — Почти так. На этот счет были проведены точные эксперименты, и выяснилось, что круг общения людей среднего возраста насчитывает в среднем сто двадцать — сто пятьдесят персон. Бывают, конечно, взлеты и падения, но они особого значения не имеют. Если мы с тобой сейчас начнем составлять список, то у обоих получится около ста тридцати человек, может, чуть меньше. — Ясно. И что из этого следует? — Это обычное количество особей, составляющих группу человекообразных обезьян. — В самом деле? — В самом деле. А мотив очень прост: знакомство гасит стычки. Даже если с кем-то приходится ссориться, несогласия между особями, в какой-то мере близкими, разрешаются не так свирепо. А самое главное — в эти конфликты всегда есть кому вмешаться и утихомирить обе стороны. Если же число участников группы увеличивается, контакты утрачиваются, и снова возникает вероятность конфликта. У обезьян есть способность запоминать контакты, и мы эту способность позаимствовали, потому что поле зеленое, а мы — голые обезьяны. По этой причине численность общины охотников-собирателей в Африке и Австралии всегда держится на уровне названной цифры и совпадает с численностью обитателей большей части небольших средневековых селений, создавших костяк нынешней Европы, учитывая военные компоненты, местные религиозные конгрегации и так далее. И вот что комично — внимание, барабанный бой! — это число совпадает с максимальным числом контактов, которые показывает в новостях «Фейсбук», сверху донизу. — У меня нет слов! — Какого цвета поле, Сабина? — Зеленого, Нардо, зеленого. — Не забывай об этом. Мы — обезьяны, и ведем себя, как обезьяны, частью неосознанно, ибо у нас нет надобности так себя вести. А кто думает по-другому, кто считает себя существом высшим, — тот ошибается. 9 Нардо заключил, что, по его разумению, вопросы о преследованиях, которым подверглась Сабина — вероятно, со стороны Роберто, — хотя и достаточно жестоки, но распутать их большого труда не составит. В развитии их отношений проступали черты, характерные для большей части тайных связей. Он, хотя в положенное время и распускался, все-таки держал себя в узде, опасаясь последствий. У Сабины в связи с этим никогда не было ни проблем, ни особых колебаний, а потому она, посылая ему фото сексуального характера, часто показывала лицо. Лицо Роберто на таких фотографиях, наоборот, появлялось очень редко; он ограничивался обычно фотографиями интимных зон своего тела, которые могли принадлежать кому угодно. Сабину все эти рассуждения начали раздражать, и она пыталась отругиваться, но Нардо быстро ее осадил, заметив, что мужья, прежде чем уступить подобным вольностям настойчивых любовниц, старались выслать те же фото женам «на всякий случай». Сабина была и считала себя женщиной взрослой и опытной. У нее были разные истории, более или менее серьезные, и она на свой лад хотела доминировать в мире чувств. Однако Нардо сбивал ее с толку, потому что не только смещал старые ориентиры, но и создавал новые, неожиданные и на первый взгляд достаточно солидные. Прекрасно сознавая границы своей тайной истории с Роберто, Сабина вовсе не горела желанием выносить на всеобщее обозрение отношения, на которые, несмотря ни на что, возлагала надежды, считая их особенными. Однако пришлось капитулировать перед обезоруживающей стойкостью, с какой Нардо отметал все ее попытки подчеркнуть, что в них было много необычайного и достойного восхищения. Он говорил с высоты проделанного анализа сотен и сотен отношений, в какой-то мере одинаковых и очень часто несчастливых. Порывшись во впечатляющем банке сохраненных в мобильнике чатов, он продемонстрировал Сабине, что еще задолго до них многие, и мужчины, и женщины, обменивались сообщениями, фразами и фотографиями, где вспыхивали эмоции, во всем похожие на те, что бушевали в ее мобильнике. Она не сомневалась, что все любовные отношения в какой-то мере одинаковы, но была потрясена, получив свидетельство, что столько людей, абсолютно не похожих на них с Роберто, в чатах говорили те же слова, пользовались теми же оборотами речи и даже реагировали точно так же, как они. Спокойно и терпеливо Нардо наглядно объяснил ей, что вихрь чувств вполне можно сравнить с конной каруселью, где всадники поочередно дожидаются своего круга в надежде, что именно их круг будет самым быстрым и волнующим и именно они смогут проскакать его неизвестным и никем еще не пройденным маршрутом. Со временем, сталкиваясь с этим новым для нее знанием, Сабина перестала страдать, а даже наоборот, испытывала облегчение. Посредственность так плохо кончившейся любовной истории, действительно похожей на все остальные, этих страданий не заслуживала. Нардо с самого начала предложил решительную терапию, и теперь она дерзко пробивала себе дорогу в душе Сабины. Сама же она была до такой степени благодарна, что ей захотелось его расцеловать, но он и это тоже предвидел, вот ведь проклятый… и от поцелуя пришлось воздержаться. Доведя до высшей точки эту необычную гармонию, Нардо вдруг поднялся с дивана, не говоря ни слова, подошел к бежевому ящичку магнитофона, включил его и, нажав кнопку на мобильнике, нашел нужную песню — и сразу убавил звук, потому что было уже очень поздно. Пространством завладели мечтательные вздохи Amore che vieni, amore che vai Де Андре. Quei giorni perduti a rincorrere il vento A chiederci un bacio e volerne altri cento Un giorno qualunque li ricorderai Amore chi guggi da me tornerai T tu che con gli occhi di un altro colore Mi dici le stesse parole d’amore Fra un mese, fra un anno scordate le avrai Amore che vieni da me fuggirai[12] Они в тишине дослушали песню, сидя гораздо ближе друг к другу, чем обычно, и дождались, пока звуки стихнут и растают. Потом Нардо заглянул ей в глаза: — Сабина, тебе не хватает Роберто? Размякшая и все понявшая, она отозвалась: — Конечно, не хватает. Но я на правильном пути, с такой-то звуковой дорожкой. — А ты уловила, какое послание заключено в этом шедевре Де Андре? — Только сейчас. Он говорит о сообщающихся сосудах, о падающих яблоках и зеленых полях. Нардо улыбнулся и нежно ее обнял. В этот момент поцелуй был бы естествен, как выдох после вдоха, но Сабина на это не пошла, и Нардо остался верен своим принципам. Отрываться друг от друга было грустно, но улыбка, которая хранила близость и легкий привкус смущения, помогла смягчить боль. Нардо вышел из положения, снова став серьезным: — Мы стремимся идеализировать свой опыт, ибо сознание того, что наши эмоции необыкновенны, поднимает нас в собственных глазах. Фабер объясняет это, как немногим удавалось объяснить: живи теми эмоциями, которые дает тебе твой любимый, будь они негативные или позитивные. А потом он уйдет, и появятся глаза другого цвета, и станут говорить тебе все те же слова любви. Те же самые, которые ты считала особенными. Расставание будет болезненным для обоих, а потом все пройдет. — Целая библиотека, уложенная в два четверостишия… — На это способны только великие. — Верно. — А теперь, Сабина, давай напишем Роберто письмо, потому что он, как и бо́льшая часть голых обезьян, наверняка этой песни не понял, потому и потерял голову. Странно то, что от него в такой ситуации я этого не ожидал. В его поведении что-то не вяжется, я его до конца не понимаю, а значит — с ним придется взаимодействовать, это очень важно. И таким взаимодействием мы не станем решать его проблемы, просто я займусь решением твоих. Это будет болезненно, Сабина, потому что твои чувства были искренни. Потом все пройдет, и появятся глаза другого цвета. Все так просто… Согласна? — Согласна. Послание диктовал Нардо, возложив на нее обязанности писца. Он обдумывал каждое слово, потом заново все перечитал и кое-что изменил. Затем попросил ее разблокировать контакт, отослать сообщение и снова заблокировать. Учитывая поздний час, вряд ли Роберто прочтет это сразу, но дожидаться ответа явно не пойдет на пользу настроению. Привет, Роберто. Я получила твои розы, а также все остальное, и была вынуждена поменять номер телефона, чтобы ты мне больше не звонил. Я все еще больна; как только выпишусь, меня переведут на другую должность. Ты перевернул всю мою жизнь. И ты ведь знаешь, как это называется, правда? Это называется преследование. До сегодняшнего дня я была беззащитна, потому что нас с тобой объединяло чувство. Немедленно прекрати преследовать меня, иначе я тебя разоблачу, как умею это делать только я, и последствия будут тяжелы и для тебя тоже. Прошу тебя, верни себе достоинство, ведь в тебе его полно, хоть отбавляй. И не ищи меня больше. Сабина. Отправив сообщение, она молча сидела, чуть прикрыв глаза, — отчасти от усталости, отчасти для того, чтобы позволить звукам «Принцессы» Де Андре, звучавшей мягким фоном, совершить очередное чудо утешения. Из уважения к моменту Нардо тоже притих. Когда же песня кончилась великолепной кодой на португальском языке, он заметил, что, на его взгляд, альбом «Спасенные души», музыкальное завещание генуэзского менестреля, следует назвать вершиной итальянского музыкального творчества всех времен. Затем наступил упадок, где были несколько взлетов вполне приличной музыки, а все остальное — брак. Сабина была с этим согласна. А Нардо тем временем выключил музыку и задал ей вопрос, который она сама давно хотела задать, но медлила. При этом он, однако, отступил от тех ментальных маршрутов, которым был привержен: