Она смотрела телевизор вместе с единственной оставшейся соседкой, с которой случайно столкнулась еще в день своего первого визита к Нардо. Девушка была вся в татуировках, с мрачным взглядом и порванным ухом. Нардо вошел тихо, стараясь никому не помешать, хотя и пришел к себе домой, и Сабина ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ и издалека подарил ей часть своей огромной жизненной энергии, которую не мог сдержать, даже если хотел, даже если очень устал. Он подошел, не скрывая раны на левой скуле, видимо, полученной в драке. Но рана его не волновала; он нежно поцеловал девушку с татуировками, Розанну, и с восторгом приложился к щеке своей фаворитки. Сабина ощутила мускусный запах вспотевшего мужчины, которому пришлось побегать и с кем-то подраться, и без всяких сомнений разрешила себя поцеловать. Она не стала спрашивать, что случилось, понимая, что просто очередной неисправимый преследователь получил лечебную процедуру, которая навсегда решит проблемы одной из клиенток фирмы Баджо. Тот, кто получил процедуру, заслужил ее. Сабина в этом не сомневалась, и ее инстинкт полицейского, когда-то связанный с другими принципами, такими, как законность во что бы то ни стало, на этот раз предпочел не высовываться. Обе женщины, взволнованные приходом хозяина дома, старались делать вид, что ничего не происходит, и продолжали смотреть телевизор, пока Нардо принимал душ, обрабатывал рану и аккуратно подстригал бороду электробритвой. Сабина вовсе не была уверена, что именно Розанна была причиной ночных подвигов Нардо, но, как ни странно, это ее больше не интересовало. Девушка коротко, с недомолвками рассказала ей свою историю, которая явно заслуживала самого пристального внимания Нардо, и даже более того. Он вернулся через четверть часа, босиком, в тенниске и чистых шортах. В руке у него дымилась чашка с каким-то напитком, а сам он благоухал чистотой. Щека была заклеена пластырем, и он не отказал себе в удовольствии немного пригладить гелем волосы, несмотря на то, что было уже очень поздно. Вся усталость очередного дня охоты, казалось, слетела с него, и он снова был готов принять любой вызов. Он попросил у дам разрешения выключить телевизор, достал виниловую пластинку «Битлз» Abbey Road, которой очень дорожил, — еще той самой эпохи, в «родной» записи 1969 года, — и поставил ее, чуть убавив звук. Потом повернулся к Розанне. — Розанна, завтра у тебя будет очень важный день, почему ты до сих пор не спишь? — Ты прав, Нардо, но я волнуюсь, потому и не могу заснуть. — Понимаю. Я тебе приготовил ромашковый чай, а еще советую принять снотворное. Поверь мне, будешь спать, как младенец, а назавтра встанешь бодрой и готовой к подвигам. — Нардо, ты же знаешь, что я и дерьмо съем, если ты попросишь. Все трое рассмеялись. Розанна умело манипулировала своей врожденной вульгарностью и часто казалась смешной и циничной, что свойственно людям очень умным. Она взяла белую таблетку, которую ей протянул Нардо, и сразу ее проглотила. Потом помахала им рукой и исчезла в своей комнате, оставив за собой еле заметный след дымящегося ромашкового чая. Нардо протянул Сабине руку, поднял ее и проделал с ней несколько па под последние звуки Come Together, песни, которой открывается последний «прижизненный» альбом «Битлз». Она не сопротивлялась, наслаждаясь свободным потоком энергии, вливавшимся в нее, и слишком неожиданно прерванным. — Итак, как дела, моя девочка? — Неплохо, мой мальчик. Я подняла голову. — И тебе по-прежнему не хватает твоего Роберто? — Конечно, не хватает. Было бы странно, если б это было не так. — Это точно. Ты уже говоришь, как я. И ты непрерывно проверяешь мобильник? — Клянусь, почти не проверяю. — И как часто тебе хочется его проверять? — Примерно каждые семь секунд. А вчера хотелось каждые шесть. Они расхохотались, довольные, что говорят на одном языке. А потом заговорила Сабина. Ей было необходимо срочно высказать ему все, что не удавалось высказать в предшествующие дни. — Нардо, это нормально, что Роберто совсем замолчал после того последнего сообщения, на которое он, кстати, так и не ответил? — А мы не знаем, ответил он или нет. Может, и ответил, но ты ничего не получила, потому что сразу его заблокировала. — Ладно, это верно. Но потом он даже не пытался меня найти. — И тебе это не по нраву, понимаю; это естественно. — Ну, как сказать… но ответь на мой вопрос: это нормально? — Хотя и нечасто, но это случается. Ненормальным было то, что он вытворял по отношению к тебе. Помнишь, я даже усомнился, не псих ли он? И вообще, он ли это был. — Да, помню. Думаю, это был он, а послание могло сыграть скверную роль… Как думаешь, он снова начнет? — Не знаю. — Но ты не можешь ответить «не знаю». Я тебе запрещаю, черт тебя побери! Сабина сказала это, смеясь, словно шутливо жаловалась на плохо оказанную услугу. Нардо, чтобы подыграть ей, тоже засмеялся. — Это мы еще посмотрим, начнет он снова или нет, Сабина. Посмотрим. — Ладно, ты прав… однако… как бы это сказать… я… — Я знаю, девочка. Тебе это все наскучило. — Это настолько видно? — За милю, как говорится. Но это хорошо. По мне, так если человек заскучал, это серьезный признак. — То есть? — Все мы — крокодилы, что ты на это скажешь? — Нет, я бы этого не сказала… — Молодец. Крокодилы могут очень быстро рвануть с места, хотя перед тем часами лежат неподвижно, глядя перед собой в одну точку. Знаешь почему? — Не-а, просвети меня. — Потому что не боятся охотников, у них слишком сильный бросок. Они способны есть один раз в неделю, а их охотничьи приемы практически безошибочны. Это позволяет им выживать в любых условиях, даже в тех, которые привели к вымиранию динозавров. — Но ведь мы же всего-навсего голые обезьяны, верно, маэстро? — Совершенно верно. В отличие от них, наши гены сформировались за миллионы лет отчаянной борьбы за выживание, чтобы добыть себе пищу и самим этой пищей не стать. Наиболее активные, шустрые и предприимчивые из наших пращуров ели лучше, жили дольше и производили больше потомства, такого же предприимчивого, как они сами. А мы, плоды этой эволюции, живем в нашу благословенную эпоху и вынуждены ходить в спортзалы и садиться на диеты, чтобы сбросить накопленный жир, тогда как в течение долгих веков прекрасно понимали, что сдохнем с голоду, если не будем каждый день выкладываться по максимуму. Отсюда и наши тревожные состояния, и наша апатия, депрессии или то, что современным языком называют паническими атаками. Нас, голых обезьян, убивает готовая пища, безделье и то, что поле зеленое, а еще то, что мы получаем готовую пищу только в тот период, что соответствует двум последним полоскам травы на поле. Остерегайся тех, кому не тоскливо, потому что это вырождение вида, и на зеленом поле он неизбежно долго не протянет и вымрет. — Но ведь, значит, и ты сам постоянно тоскуешь? — Тоскую, но всегда стараюсь чем-нибудь себя занять, как ты, наверное, заметила. Однако тоскую страшно, невыносимо, каждый день, каждую минуту. — Ну, тогда ты просто настоящая горилла. — Заметь, голая горилла. — И ты в самом деле всегда тоскуешь? — Нет, не всегда; вот с тобой, например, не тоскую. — Ну вот, только я собиралась это сказать, как ты меня опередил… Зануда! Уже в который раз буек в их навигации мог бы стать спинакером, треугольным парусом при кормовом ветре, но они ему не позволили. Они обошли этот неумелый маневр молчанием, несколько секунд пристально глядя друг другу в глаза. Пока Сабина подбирала слова, чтобы объяснить ему, что она никогда не сделает первый шаг, поскольку это не в ее привычках, Нардо быстро разрядил обстановку: — И когда у тебя кончается больничный? Сабина вздохнула, слегка разочарованная, но виду не подала. — Во вторник я иду к врачу. Собираюсь добиться разрешения выйти на работу, хотя и понимаю, что новая должность мне не по нраву. — Отлично. Я считаю, что ты уже можешь вернуться домой, если захочешь. Но не скрою, ты доставила бы мне удовольствие, если б осталась на выходные, если тебя это устраивает. — Меня устраивает, Нардо, еще как устраивает! — Но должен предупредить, что мне предстоят трудные дни, и я, как и в последнее время, не смогу уделять тебе достаточно внимания. К сожалению… — Долг превыше всего, мой Бэтмен! Но я всегда готова протянуть руку помощи. Как ты на это смотришь? Нардо задумался и еле заметно кивнул. Он был явно удивлен таким предложением. — Ну, а почему бы и нет? Ведь мы с тобой неплохо поработали в последний раз. — Вот и хорошо… Кстати, какие известия о Кире и Джордано? — Позавчера Кира пришла на похороны Джордано… Сабина вытаращила глаза и приоткрыла рот от изумления. А Нардо продолжил: — Она проявила большое мужество: было нелегко выдержать взгляды его семьи. Думаю, она сделала правильно, что пришла пролить последние слезы над Джордано, хотя он этого и не заслуживал. Она быстро придет в себя, и без этого груза ее новая жизнь покатится под откос. Сабина не знала, что и сказать, хотя в ее работе смерть была частью хлеба насущного. А Нардо принялся отвечать на вопросы, которые она не успела задать. — Джордано был слабым, но достаточно умным, чтобы понять, что собственными руками разрушил свою жизнь. Он повесился в камере спустя четыре дня после ареста и постановления о предварительном заключении, которое окончательно его доконало. Кстати, такое постановление было вынесено по материалам актов, которые редактировала ты. — У меня нет слов… — Это суровый закон саванны, моя дорогая, и он правит миром на территории всего зеленого поля. Сказать по правде, у меня не получается сожалеть о нем. Более того, мне кажется, что, если не считать дикости последнего поступка, эта горилла действительно хоть что-то поняла — правда, слишком поздно. Сабина быстро встряхнулась, целиком положившись на монументальную уверенность собеседника: — Ну, тогда мир его душе… — Да. Скажем так… Значит, завтра работаем командой?