— Знаешь, я ценю тех, кому бывает скучно. Молодец. Вот увидишь, он сейчас свернет направо и сделает большой крюк, чтобы не проехать мимо поста карабинеров. Сабине ничего не оставалось, кроме как действовать дальше. Однако, вспомнив последние новости, она попыталась прозондировать почву. Ей не хотелось стать сообщницей преступников, вне зависимости от того, был Нардо под следствием или нет. — Нардо, я прочла то, что было в папке, которую ты меня просил привезти. Она за сиденьем. — И правильно сделала. — Это как-то связано с блестящими результатами коллег-карабинеров? — Отчасти да, но не хочу приписывать себе заслуги, которых у меня нет. Я знаю этого фельдфебеля и помогал ему проводить мониторинг некоторых повреждений, но не больше. Потом я помог девушке управлять по телефону вон тем парнем, что едет перед нами на мотоцикле, чтобы обезвредить его, пока он еще не за решеткой. Расследование было проведено блестяще и дало некоторые результаты. — Должна признать, что ты прав. Но, как я всегда подчеркиваю, рано или поздно результаты появятся… — Они всегда появляются, и теперь начинают. — «Канал» все еще открыт? — Можешь говорить громко. Мусти — классический пример обезьяны, которая в живой природе не достигла бы и подросткового возраста. Он пребывает в полном подчинении основным инстинктам, словно у него бездействуют и гиппокамп, и кора головного мозга. Случай интересный, хотя, должен сказать, более заурядный, чем я думал. — Значит, сейчас он, по-твоему, напрашивается на неприятности? — Несомненно. Он уже едет к дому Катерины. Я попросил ее опубликовать открытый пост на «Фейсбуке» и объявить о неизбежном визите с женихом в торговый центр. Вот он и рванул, как медведь на мед. — А тюрьма была еще не готова его принять, я полагаю… — Поначалу — да, согласен. А потом наша система продемонстрировала ему, что достаточно пары прошений об освобождении — и ты отправляешься домой. А затем подаешь еще одно заявление — и тебе предоставляют очередные преимущества, даже привилегированное пребывание за решеткой кончается раньше срока, и ты идешь домой дожидаться суда. И суд, может быть, зачтет тебе пребывание под домашним арестом за теликом и компьютерными играми. И наш герой не оплачивает даже запрос адвоката, потому что живет на выручку с торговли, которую не может декларировать. А следовательно, его признаю́т неимущим, и он получает право на бесплатную защиту. А на практике адвоката ему оплачиваем мы — так, шутки ради, чтобы надуть госпожу Италию. — Это мне хорошо известно, Нардо. И я согласна: все это — всего лишь фарс. Но сам-то ты что планируешь предпринять? Думаешь, он опасен? Он может напасть на Катерину? — Посмотрим; может, и нападет. Вообще-то Мусти — полный идиот: одна болтовня, бриолин да стоптанные туфли дорогого бренда. Сегодня Катерина, как только я дам отмашку, пойдет погулять с подложным женихом, и наш герой наверняка потащится за ними, но напасть не отважится, пока она не останется одна. Но с перепугу он, как гиена, что-нибудь устроит, как обычно. А мне останется только сыграть на его испуге. Сабина содрогнулась, вспомнив оторванное ухо Розанны. Она постаралась отогнать эти мысли и убедить себя, что есть и много других логических объяснений такой жестокости, но не удержалась и сказала: — Знаешь, Нардо, я все-таки не могу принять такие методы, и надеюсь, что ты меня поймешь. — Какие методы, прости? Ты умеешь заглядывать в будущее? Она смутилась и замолчала. А он продолжил: — Успокойся, моя милая легавая. Уж не знаю, что ты себе нафантазировала, но уверяю тебя, я не преступник и никогда не поставлю тебя в затруднительное положение. Оба раза, когда ты работала со мной, мы предотвратили одно убийство и на три четверти помешали совершить другое, помнишь? — Прекрасно помню. Прости меня, я придумала себе какой-то фильм… — Ладно, я понимаю, ничего страшного. Я ведь тебя увидел, потому и воспользовался этим, иначе взял бы свою машину и сам все уладил бы, как всегда. Вот увидишь, нынче утром мы отлично развлечемся. — Хорошо. А что ты имел в виду, когда сказал «сыграть на испуге»? — Согласно современным исследованиям в области неврологии, восемьдесят процентов деятельности нашего мозга происходит в подсознании. Я тебе говорил когда-нибудь? — Нет. Но я поняла теорию зеленого поля и думаю, что концепция примерно та же… — Верно, это очередное объяснение именно той концепции. Эмоции — это реакция нашего организма на внешние раздражители, плоды нашего восприятия всего, что происходит вокруг. Все это действительно работа подсознания. Вспомни «знания без познания», вещи первичные, исконные, которые, слава богу, мы можем преобразовывать с помощью тренировок. Успеваешь следить за мыслью? — Еще как успеваю, и не только за мыслью, но еще и за Мусти. Продолжай. — Наше поведение определяют четыре основных эмоции: страх, боль, удовольствие и ярость. Запомни, как аксиому: над всем доминирует страх. Он определяет большинство наших непонятных, инстинктивных решений, и происходит это по очень простой причине, которую ты поймешь без усилий. — Потому что это позволяет нам выживать. Иными словами, то, что позволило нам выжить как виду и взять верх над остальными. — Слушай, еще немного — и ты сможешь читать лекции на эту тему… Подожди, у нас красный. Не становись рядом с Мусти, нам не надо себя обнаруживать. Если он поступит так, как я предвижу, не трогайся с места — мы знаем, куда он едет, будь спокойна. Стартуй, как положено, и поверни на вторую улицу справа. — О’кей. Как и предвидел Нардо, Мусти выдержал у светофора не дольше пяти секунд, потом устал ждать и поехал под ругательства и клаксоны других автомобилистов. Относительное спокойствие наступило, только когда он отдалился от перекрестка. Нардо с невозмутимым видом продолжил: — Все эмоции идут от мозга, от инстинкта, но их, несомненно, можно «вылепить», воспитать тренировками, а главным образом — опытом. Однако со страхом надо быть внимательными, ибо, как ты уже поняла, если попытаться вообще его ликвидировать, можно погибнуть раньше срока. Прежде всего, это работает в твоей профессии или, к примеру, в экстремальном спорте. Как по-твоему, что сейчас движет Мусти? — Ярость. — То-то и оно. В норме ярость — реакция на неудовлетворенность, на несбывшееся желание, на неполученное удовольствие или пользу. Не надо смотреть на ярость как на нечто негативное, у каждой эмоции есть противоположность. К примеру, удовольствию противостоит отвращение. А вот ярость — ресурс фундаментальный; она, как ничто другое, активирует нервные центры и позволяет нам порой достигать таких результатов, какие мы и представить себе не могли. Направленная в нужное русло, ярость может стать наиважнейшим фактором в преодолении препятствий. Вспомни классический пример, когда маленькая худенькая мать поднимала огромный груз, чтобы спасти ребенка. Или представь себе, что у тебя на глазах исчезает мечта о майке лидера, и ты делаешь рывок не хуже Пантани[19]. — Сильно!.. Здесь поворачивать? — Да; прибавь газу, но не нарушай правил. Вот увидишь, мы быстро его догоним, мы уже почти на месте… — Ясно. Итак, как мы направим в нужное русло ярость этого Мусти, если шикарная девчонка, которую он уже держал в кулаке, засадила его за решетку и отправилась на свидание с другим? — Мусти ничего не боится, потому что всю жизнь преступал закон без всяких серьезных последствий. Вот на этой площади он при всех тащил Катерину за волосы. Он избивал ее, и она часто вся бывала в синяках и отеках. Он украл у нее то ли пять, то ли шесть мобильников, испортил велосипед, мопед и машину и поджег дом. И все это он проделал, повинуясь природной потребности обезьяньего самца главенствовать. Это качество когда-то позволило нашим пращурам распространить свое семя шире и дальше, чем остальным, более робким и менее сильным. А тем оставалось только стоять и смотреть. Мы, современные самцы, ведем свой род от этой борьбы за превосходство, неважно, сексуальное или нет. Более того, мы — продукт этой борьбы. Именно поэтому мужчина старается скрывать свои слабости и недостатки, он реже ходит к врачу и реже ищет доверия у других мужчин. Мусти сожрала «воля к власти», о которой говорил Ницше, пытаясь понять человеческую природу. Это качество ярко проявляется у маленьких детей, когда они играют вместе, особенно у мальчиков, ибо в нас оно непобедимо. Нас может поставить в рамки только страх, потому что он всегда превалирует. — Но у Мусти страха нет. — Я ранен и потоплен. Мусти боится последствий того зла, которое творит, как только встал на ножки? Нет! Уверяю тебя, единственная, кто боится, — это Катерина. Как это ни абсурдно, но она его любила. Ей очень дорого стоило донести на него. Конечно, она добилась какого-то результата, но ровно через десять минут после его досрочного освобождения «кто-то» поджег у нее в доме домофон, проткнул шины у мопеда, исцарапал машину… Мне продолжать? — Не надо. Кроме всего прочего, Мусти, с его досрочным освобождением, повинен в том, что несколько дней назад вырвал из моих объятий весьма интересного мужчину, с которым я целовалась. В общем, если ты хочешь, чтобы я его возненавидела, можешь больше о нем не говорить, он и так меня уже достал… Нардо этот неожиданный короткий спич поразил, и он рассмеялся, тряхнув головой. Сабина обожала вот так выбивать его из колеи, и теперь они уже хохотали вместе. Все сомнения и подозрения в отношении Нардо улетучились. Так неизбежно случалось всякий раз, когда она вступала в прямой контакт с его необыкновенной природной силой. Пока он тихонько бормотал сквозь смех, осмысливая оборот «весьма интересный», Сабина продолжила: — Ну ладно, так что мы собираемся сделать? Исцарапать ему машину? — Уже сделано. — Как так: уже сделано? — Пока дожидался тебя, я без дела не сидел. Когда он вернется домой, то обнаружит там множество сувениров. Они будут десертом в том обеде, что я ему сегодня приготовил… — То есть ты хочешь сказать, что уже наделал ему пакостей? — Да ладно тебе, Сабина, не изображай из себя блюстителя порядка. Все это идет немного вразрез с уголовным кодексом, и ты это хорошо знаешь. Ты ведь прочла в досье Мусти, какие штуки он вытворял с этой бедной девушкой, так что не надо читать мне мораль, пожалуйста. Скажу тебе больше: если он решит подать жалобу, я дам тебе ее на подпись, если хочешь, а потом отдамся в руки правосудия и сам оплачу причиненный ущерб. По крайней мере, не надо будет иметь дело с мировым судьей. — Ты псих. Я не могу даже сказать тебе, что сама на тебя пожалуюсь, потому что без заявления это не положено. — Думаешь, я вчера родился? Если хочешь позволить таким кретинам, как Мусти, издеваться над нашей системой, — валяй. Только я этого не позволю. Я готов принять все последствия своих действий, как делал всегда. А сегодня я осуществил на практике то, чего вы, люди в форме, сделать не смогли бы, даже если б и захотели. Я предпринял единственную действительно эффективную меру в отношении голых обезьян. Если тебе это не по вкусу, я тебя понимаю. Возьми другую машину и оставь мне эту. Я все улажу, и мы увидимся позже у меня дома, без всяких обид. Честность и сдержанность, которые чувствовались в его словах, обыкновенно создавали впечатление, что он тверд и неприступен. Но на этот раз казалось, что Нардо занялся этим делом исключительно из сострадания, учитывая, что на последней странице досье Катерины не было ни одного значка, выставленного авторучкой. Сабина, чувствуя себя виноватой, что повела себя как инквизитор, решила расспросить его на эту тему, а заодно и получить доказательство его правоверности. — Ну хорошо, Нардо. Прошу прощения, что проявила излишнюю дотошность. Жизнь любит устанавливать приоритеты, и ты, несомненно, делаешь доброе дело. Но ты платил Катерине? — Ей — нет. Я оказал услугу моему приятелю карабинеру. Он молодец, во все вкладывает душу, а потому вполне ее заслужил. — А… ну, как бы это сказать… ты что-нибудь с ней проделывал? — Нет, даже и не думал. Она слишком молода для меня. Хотя, не отрицаю, мне случалось «проделывать» это с ее ровесницами — разумеется, только по их инициативе. Но не с Катериной. А почему ты спрашиваешь? Такое огромное количество честности и искренности в одном человеке — и, если уж совсем начистоту, в мужчине с железным прессом — всякий раз повергало Сабину в прах, без малейшей возможности из него восстать. Ей это показалось почти абсурдным, но она вдруг заметила, что хотела бы увидеть его в деле в это утро, а еще больше — вечером, и, пожалуй, у него на диване, рядышком с ней. Она не ответила на вопрос, затормозив у бровки, когда Мусти, ехавший впереди, остановился возле желтых домиков, стоящих рядком. Нардо сделал ей знак повернуть налево. — Ну вот. Пусть теперь займется стряпней. А минут через десять я предупрежу Катерину и велю ей выйти. А тем временем угощу тебя кофе в компенсацию за признание в плутовстве. Тут за углом есть бар. — Ну, уж это как минимум… * * * Сидя перед дымящейся чашкой кофе с пирожными «Поцелуй дамы», Сабина дала Нардо время встретиться с Катериной и проинструктировать ее. Его бывший школьный приятель, высокий и представительный, согласился сыграть роль жениха Катерины утром в воскресенье. Они должны были выйти вместе и поехать на его машине в большой торговый центр «Рома Норд», минутах в десяти отсюда. Когда Нардо положил свой мобильник на столик, что делал очень редко, она попыталась прозондировать один из тех уголков его души, где очень охотно поселилась бы на неопределенное время, но которые он держал запертыми на ключ. — Нардо, могу я задать тебе один очень личный вопрос? — Хоть два, моя прекрасная дама.