— Мы за вами, — сказал Растиньяк. — Собирайтесь, — добавил Нусинген и первым шагнул в квартиру. Студенты стали ходить по квартире и всюду зажигать верхний свет. — Обыск будет позже, — громогласно излагал Нусинген вызубренный германовский урок. — Сейчас только сделаем предварительный осмотр, а вы, господин хороший, поедете с нами… — Позвольте, — залепетал Хучрай, — но… за что же это меня? — Следователь знает за что, — презрительно усмехнулся Растиньяк. — Скажите, — потребовал Хучрай, — я имею право знать. — Пятьдесят восьмая статья, — словно сжалившись над беднягой, сообщил ему Нусинген. — Слышали, небось, о такой? — Слыхал, — упавшим голосом сказал Хучрай. — Но я не думал, что она еще… в силе. — Вот и напрасно, — усмехнулся Растиньяк. — Думать, гражданин, оно никогда не повредит. — Если только гражданин — сам не вредитель, — добавил Нусинген, и оба визитера разразились злорадным смехом. — Пятьдесят восьмая статья — это, если я не ошибаюсь, измена Родине, — чуть более твердо произнес Хучрай. — А в чем же, по-вашему, я… где я мог изменить Родине? Где и как? И почему? — Сами прекрасно знаете, — брезгливо ответил на это Растиньяк. — Вы совершили контрреволюционное действие, — сухо пояснил режиссеру Нусинген. — Это… какое же? — во все глаза уставился на него Хучрай. — А вот ваше паршивое кинишко, — хмыкнул Растиньяк. — Оно-то и есть форменная контра. — О каком кинишке вы изволите говорить? — сглотнул Хучрай. — Ну хватит дурочку-то валять! — прикрикнул на него Нусинген. — «Грязное небо» это ваше или как его там?.. Тоже мне — сначала разводит контрреволюцию, а потом как ни в чем не бывало невинной овечкой прикидывается… — Какой овечкой? — рассердился Хучрай. — Что это вообще за тон? — Молчал бы лучше, — усмехнулся Растиньяк. — А то сейчас такой тон возьмем, сам не обрадуешься. От того, что один из визитеров без предупреждения перешел с ним на «ты», Хучрай почему-то растерялся и замолк. — Так вы одеваетесь? — поторопил его Нусинген. — Да-да, — пробормотал Хучрай. Режиссер раскрыл шкаф с одеждой и вынул оттуда первые попавшиеся брюки. Он стал было задумчиво стягивать с себя домашние штаны, но вдруг осекся и обернулся к визитерам: — Извините, мне… надо переодеться. — И что теперь — отворачиваться нам прикажешь? — гаркнул Растиньяк. Хучрай ничего не ответил, отвернулся сам и со злостью стал высвобождаться из штанов. 21 Уже на улице у Хучрая при виде черного воронка подкосились ноги. Нусингену и Растиньяку даже пришлось поддержать его, чтобы благополучно довести до машины. Режиссера усадили на заднее сиденье. Справа от него сел Растиньяк, слева — Нусинген. Хучрай недоуменно уставился на бородатого водителя. — Поехали, Семеныч, — хлопнул бородача по плечу Нусинген. Воронок тронулся. — Значит, мы на Лубянку? — сдавленно спросил Хучрай. — На нее, родимую, — хмыкнул Растиньяк. — И все-таки я… не понимаю, — вновь начал канючить Хучрай. — Вы говорите: мой фильм… мой фильм — преступление… Господи, даже подумать об этом нелепо, — невесело усмехнулся он. — Как же он может быть преступлением… он уже вышел, его много кто посмотрел… Его, в конце концов, разрешили к показу! Он прошел все инстанции! — Вот вы нам и скажете, — произнес Нусинген, — кто именно отвечал за выпуск данной контры. Назовете все фамилии. — Никого я не буду называть, — угрюмо парировал Хучрай. — Будешь, — со смешком сказал Растиньяк. — И не таких раскалывали. — Да мы и так это выясним, — махнул рукой Нусинген. — И все ответственные за эту контру лица понесут наказание, уж не сомневайтесь, гражданин режиссер. — Могу я узнать, от кого вы получили этот приказ? — спросил Хучрай, держась за кадык. — Кто именно велел вам задержать меня?.. — Ишь какой нетерпеливый, — хмыкнул Растиньяк. — Прибудем сейчас — сам все узнаешь. — И я смогу поговорить с ним? — спросил Хучрай. — То есть с вашим начальником. — Поговоришь, — подтвердил Растиньяк. — Только сам же, сволочь, не обрадуешься этому разговору. — Вы не имеете права! — взвизгнул Хучрай. — Кто вам дал право так со мной разговаривать? — С контрой у нас разговор короткий, — лениво пояснил Нусинген. — Вашу участь сегодня же решит «тройка». — Какая еще «тройка»? — с ужасом посмотрел на него Хучрай. — Ну, не прикидывайся, — протянул Растиньяк. — Сам же все знаешь. Эвон какие картины ляпаешь. Так что нечего тут перед нами скромничать, осведомленность свою прятать… — Насколько я знаю, — сквозь зубы проговорил Хучрай, — давно прошли времена «троек» и тому подобного произвола… — Значит, хреново знаешь, — хмыкнул Растиньяк. — То, что старые времена могут вернуться, вам, видно, и в голову не приходило? — любезно поинтересовался у Хучрая Нусинген. — Как они могли вернуться… — прошептал режиссер. — Сталин, что ли, воскрес? — А вот за такие слова мы к тебе особые меры применим, — угрожающе пообещал Растиньяк. — Да что все это значит?! — вдруг крикнул Хучрай. — Я… я Хрущеву пожалуюсь! Он с вами живо разберется… — Сместили твоего Хруща, — небрежно ответил на это Растиньяк. — И даже в расход уже пустили, — добавил Нусинген. Хучрай побледнел. — И… и кто же теперь… там? — Он показал пальцем наверх. — Товарищ Суслов, — сообщил Нусинген. — И его первым приказом при вступлении в должность было — покарать тех, кто заметнее всех выступал против товарища Сталина… Так что вам, Хучрай, повезло. Вас мы одним из первых забрали. Одним из первых же и расстреляем. — Этого не может быть… — схватился за голову Хучрай. — Не может быть… Не может… Его правая рука вдруг поползла к груди. Режиссер побледнел еще больше прежнего и вдруг вскрикнул: — Ай! Хучрай слегка дернулся, и тотчас после этого его тело обмякло, а голова свесилась набок. 22