В НИИ скорой помощи имени Склифосовского Герман без труда узнал, где лежит известный кинорежиссер Хучрай, и бодрым шагом направился в его палату. В коридоре он неожиданно столкнулся с Нусингеном и Растиньяком. — А, и вы здесь! — гаркнул им Герман. — Да, — скорбно сказал Нусинген. — Пришли вот… — Уже уходим, — добавил Растиньяк и развел руками. — Что ж так? — хмыкнул Герман. — Он все равно без сознания, — вздохнул Нусинген. — А вот пойдемте еще раз взглянем, — предложил Герман. Он зашел в палату, студенты последовали за ним. — Эх, старина, старина, — проговорил Герман, сев у койки Хучрая и хлопнув его по колену. После этого Хучрай вдруг резко раскрыл глаза, и оба студента даже отпрянули от неожиданности. — Жив, курилка! — закричал Герман. — Конечно, жив, — негромко заметил Растиньяк. — Иначе он бы не здесь лежал. — Друг, ну как ты? — поинтересовался Герман, участливо наклонясь к самому лицу Хучрая. Тот лишь недоуменно смотрел на коллегу, будто не узнавая его. — А это те самые! — Герман показал Хучраю на студентов. — Узнаешь? Режиссер, кажется, вспомнил их, поскольку в глазах его промелькнул испуг. — По-моему, они здорово сыграли, — продолжал Герман. — Так что — берем их? Хучрай нахмурился и посмотрел на Германа с досадой и даже раздражением: дескать, что ты несешь? Студенты растерянно смотрели на больного, не понимая, чем он недоволен. Герман пришел им на помощь: — Товарищ Хучрай предлагает продолжить. — Что продолжить? — недоуменно выговорил Нусинген. — Начатое, — пояснил Герман. Потом повернулся к Хучраю и стал объяснять: — Ты, брат, небось думал, что легко отделался. Симулировал приступ и тем надеялся избежать ареста. Ан не вышло! Как видишь, доблестные товарищи из НКВД, или как он там сейчас именуется… КГБ, не попались на твою удочку, а пришли за тобой. Как только будешь в состоянии, проследуешь-таки с ними на Лубянку… Зрачки Хучрая в этот момент стали судорожно двигаться. Он непрерывно переводил взгляд со студентов на Германа и обратно. — По-моему, он сейчас… не хочет этого, — несмело заметил Растиньяк. Герман подскочил к нему и зашептал на ухо: — Ростов, ну что ты все портишь? Товарищ Хучрай в образ вошел — неужели не ясно? Он нам подыгрывает. — Что-то не похоже, — засомневался и Нусинген. — Конечно, не похоже, — согласился Герман. — Еще бы было похоже! Перед вами ведь великий артист, а не бездарь там какая-нибудь! Так что возвращайтесь давайте в образы, иначе не видать вам этих ролей как ушей своих! Он вернулся к койке Хучрая: — Право, старик, не стоило тебе «Чистое небо» снимать. Не снял бы — все бы было в порядке. А теперь сгинешь где-нибудь на Колыме… Верно, товарищи? — обратился Герман к студентам. — Так точно, — старательно отчеканил Нусинген. — Точно так, — сказал вслед за ним Растиньяк. Рука Хучрая вдруг стала приподниматься. — Оживает! — обрадовался Растиньяк. Ожило и лицо Хучрая — но лишь на секунду. Вслед за этим оно сразу исказилось в болезненной гримасе и замерло. Поднятая было рука бессильно свесилась с кровати. — Врача! — заорал Герман. Прибывший через минуту доктор констатировал смерть. После этого известия Герман и студенты еще несколько минут стояли в коридоре. При этом Нусинген и Растиньяк избегали взглядов друг друга. — Не стоило сейчас этого делать, — наконец обратился к Герману Нусинген. — Много вы понимаете! — фыркнул тот. — Наоборот, товарищ Хучрай скончался счастливым! Он умер, играя! — пафосно закончил Герман. После этого он окинул студентов снисходительным взором и, не прощаясь, энергично поспешил вниз. 28 — А ты говорила! — воскликнул Герман, закончив свой рассказ о смерти Хучрая. — Значит, на этот раз он точно умер? — хмыкнула Галина. — Ну конечно же! — Ты и в прошлый раз так говорил, — покачала Галина головой. — А оказалось… — В прошлый раз я ошибся с диагнозом, — перебил Герман. — Ну так я же не врач! А теперь самый доподлинный доктор констатировал — баста. Окончательный то бишь каюк товарищу Хучраю. Галину все-таки продолжали мучить сомнения. — И твои студенты снова ничего не заподозрили? — настороженно спросила она. — Само собой, не заподозрили. На то они и знатные бестолочи… — Ты ведь их совсем не знаешь, — упорствовала Галина. — Брось, Галочка, — поморщился Герман. — Я еще до того, как заговорил с ними, все про них понял. С первого взгляда ясно: форменные лопухи! — Будем надеяться, — вздохнула Галина. Герман крепко обнял любимую и громко зашептал ей на ухо: — Милая, ну что за пессимизм? Зачем нам на что-то надеяться? Мне ведь ничего не угрожает… — А если всплывет вся эта история? С фальшивыми пробами, с переодетыми студентами, с Лубянкой… — Даже если всплывет, — усмехнулся Герман, — в чем тут можно меня обвинять? Ну да, я разыграл бедолагу Хуча. А раз у него нет чувства юмора, значит, он сам во всем и виноват… Галина на это очень серьезно сказала: — Ты забыл про Тефина. Вот сопоставят, что ты и тогда тоже был поблизости… Сначала Тефин, потом Хучрай… Тебя же неминуемо начнут подозревать… — Фантастика, — не согласился Герман. — Но и при таком фантастическом раскладе мне ничего не грозит. Улик-то нет. — А отпечатки на клетке? — напомнила Галина. — Если милиция до сих пор не искала со мной встреч, то они попросту не сняли эти отпечатки, — ответил Герман. — Может, сняли, но не знают, что это твои. А вот когда возьмут и сличат их… — Галочка! — взмолился Герман. — Ты прямо как будто хочешь, чтобы меня изобличили… — Как ты можешь… — укоризненно посмотрела на него подруга. — Я просто просчитываю все варианты.