— Все прошло как по маслу! — настаивал Герман. — За исключением того, что он, возможно, остался жив… — Может, мне надо было еще и переехать его пару раз? — усмехнулся Герман. — Может быть, — раздраженно подтвердила Галина. — Нет, это уж слишком жестоко, — покачал головой Герман. — И так все нормально прошло. Вот увидишь. — А вмятина?! — Но никто ведь не заметил этот чертов воронок! Его и не видно в темноте. — Кто-нибудь из актеров мог заметить, — возразила Галина. — Даже если так, — не сдавался Герман, — меня уж точно никто не разглядел. Никто не догадается, что это был я, даже если поймут, что Мумунина убил этот самый воронок. — Если поймут, круг подозреваемых для милиции сразу сузится, — парировала Галина. — И не забывай про свидетелей-студентов, которых ты уже катал на этом самом воронке… — Согласен, Галочка, — смутился Герман. — В этот раз я чересчур рисковал. Но давай просто понадеемся, что и Мумунин мне сойдет с рук… Что еще остается-то? — Остается еще остановиться, — сказала Галина. — То есть больше не убивать? — удивился Герман. — Да я и так уже думаю, что больше некого. Остальных я и за конкурентов не считаю… — Значит, на Мумунине — все? — обрадовалась Галина. — Все, — подтвердил Герман. — Ну, слава богу! — воскликнула Галина, подошла к Герману вплотную и положила голову на его грудь. 34 Назавтра Герман, побывав на «Мосфильме», явился перед Галиной в состоянии невероятного душевного подъема. — Утвердили! Утвердили! — напевал и приплясывал он, увлекая Галину в свой эйфорический танец. — Что утвердили? — не понимала Галина. — А как ты думаешь? — лукаво посмотрел на нее Герман. — Заявку мою, конечно! Я ведь в этом году уже пять подал… И одну из них наконец-то утвердили! — И на какой фильм? — с интересом спросила Галина. — «Кошкин дом». — Как? — ахнула Галина. — «Кошкин дом», — повторил Герман. — Ну, по Маршаку. — То есть детская сказка? — Я бы сказал, не такая уж и детская, — улыбнулся Герман. — Ты не говорил, что и такой фильм хотел снимать… — Так я не то чтобы и хотел, — пояснил Герман. — Я просто прикинул — легче всего запуститься с экранизацией. Но мосфильмовские паразиты разобрали уже все мыслимые произведения — что дореволюционные, что советские… Да даже из буржуазной классики все что можно порасхватали… Что же мне оставалось? Я долго думал, и тут меня осенило: детская советская литература! За нее наш брат отчего-то не шибко охотно берется. А я вот не гордый — я возьмусь… Так я решил — и вот, пожалуйста: победа! Меня запускают в производство! Вернее, нас с тобой, — поправился Герман. — А кого же я буду играть в этом «Кошкином доме»? — растерянно спросила Галина. — Кошку, конечно, — отвечал Герман. — Главную роль! — А еще кого ты хочешь позвать? — Очень правильный вопрос! — воскликнул Герман. — Я уже все продумал. Послушай-ка. — Он достал из своего портфеля книжку Маршака и стал объявлять: — Значит, так: Кошка — Галина Гортензи. Кот Василий — Василий Лановой. Козел — Николай Рыбников. Коза — Алла Ларионова. Петух — Олег Стриженов. Баран — Евгений Урбанский. Курица — Изольда Извицкая. Овца — Татьяна Конюхова. Свинья — Нонна Мордюкова… Ну и так, по мелочи: бобры, грачи, котята, поросята… Это и студенты смогут сыграть. — Например, твои Растиньяк с Нусингеном, — не удержалась Галина. — Почему бы и нет, — невозмутимо ответил Герман. — А ты уверен, что они все согласятся? — с сомнением спросила Галина. — Я про корифеев, которых ты перечислил. — Тоже мне корифеи! — фыркнул Герман. — Все без году неделя в кино. — Однако зритель их уже запомнил и полюбил, — заметила Галина. — И что им теперь — на лаврах почивать? — хмыкнул Герман. — Да нет, вот увидишь — все согласятся. Наше кино совершенно не дает артистам возможности сыграть что-то эдакое, особенное… Не привычных рабочих и крестьян, а зверей! — Ну да, — хмыкнула Галина. — Козлов, баранов, свиней… — Что ж они, по-твоему, побрезгуют? — Я бы побрезговала играть какую-нибудь овцу, — созналась Галина. — Ну и напрасно, Галочка, — сказал Герман. — Это ведь такой шанс показать себя с абсолютно неожиданной стороны… Впрочем, тебе я ведь предлагаю роль Кошки. От Кошки-то ты не откажешься? — Я-то не откажусь, — вздохнула Галина. — Но что подумают другие? Гортензи, значит, играет кошку, а мы все — какой-то скотный двор… — Вот пусть и знают свое место! — хохотнул Герман. — Галочка, ты же у меня — самая красивая актриса советского кино… — Это только твое мнение, — скромно сказала Галина. — Да все так думают, — заверил Герман. — Однако снимаешь меня только ты, — напомнила Галина. — Правильно, — подтвердил Герман, — просто они знают, что ты занята, и понимают, что со мной соперничать бессмысленно. 35 — Ладно, — сказала Галина, — а что насчет Мумунина? — А что насчет Мумунина? — повторил Герман, продолжая любовно разглядывать книжку Маршака. — Я спрашиваю: выжил он или нет? — терпеливо пояснила Галина. — С чего бы ему… — пробормотал было Герман, но тут же спохватился: — Ах, Мумунин! Да ты знаешь, я и забыл совсем. С этим утверждением заявки… — Так ты что, не справлялся о нем? — удивилась Галина. — Стану я справляться! — фыркнул Герман. — Подозрение, что ли, на себя навлекать? — Да, спрашивать, конечно, не надо, — согласилась Галина. — Но неужели о нем никто ничего не говорит? — Может, и говорили, да я не слышал, — сказал Герман. — Понимаешь, у меня о другом уже были мысли! — О новом фильме? — Ну конечно! — Но ты ведь просто не сможешь его снять, если… — начала Галина и замолчала. — Что «если»? — посмотрел на нее Герман. — Сам знаешь.