Через полминуты Галина пришла в себя и замотала головой: — Бред… Где ты его утопишь? — Да где угодно, — отвечал Герман. — В бассейне. — У всех на глазах? — усмехнулась Галина. — И вообще, ходит ли он в бассейн? — Ну, не в бассейне, так в ванне, — нашелся Герман. — Ужас какой, — поморщилась Галина. — Скажи еще, в нашей ванне. — Зачем же в нашей? В его собственной. Галина посмотрела на Германа, потом веско сказала: — Знаешь, а ведь Виконтов — совсем не Жнейцер. — И что? — Так он тебя и впустил в свою квартиру… Я уверена, что не впустит. — С чего ты взяла? — хмыкнул Герман. — И вообще, разве ты знакома с Виконтовым? — Шапочно, — молвила Галина. — Но по нему сразу видно, что он не слабак вроде всех предыдущих твоих конкурентов… Я говорю про покойных конкурентов, — уточнила она. — Надо же, — протянул Герман, — какого ты высокого мнения о жалком Виконтове… А мне казалось, что он и в подметки не годится всем моим прежним жертвам. — Как режиссер — да, не годится, — согласилась Галина. — Но он сильнее их физически. — Что за разговоры: сильнее, слабее? — рассердился Герман. — Я не силой с ним буду мериться, а возьму и утоплю. Думаешь, не сумею? — Может, и сумеешь, — задумчиво ответила Галина. — Но в данном случае тебе придется очень постараться. — С чего вдруг? — Не кричи так. Ты сам в этом убедишься, если все-таки решишь пойти до конца… — Я уже решил, — вставил Герман. — Вот и поймешь, как это будет трудно. Уж поверь моей женской интуиции. — Галочка, я, как ты знаешь, трудностей не боюсь… В этот момент зазвонил телефон, Герман пошел отвечать. Через минуту он вернулся на кухню с широкой улыбкой на лице. — Хорошие новости? — спросила Галина. — Еще какие! — воскликнул Герман. — Художник наш звонил, Клопотовский. Декорации уже готовы. — Для «Кошкина дома»? — вскинула брови Галина. — Так быстро? — Сам удивляюсь, — развел руками Герман. — Но Клопотовский сказал, что это было плевое дело… Словом, завтра можно уже начинать снимать. Сейчас как раз текст подучишь перед сном. — А уже и сценарий есть? — вновь изумилась Галина. — Зачем он нужен? — парировал Герман. — Это же пьеса. По ней и будешь учить. Там в комнате книжка лежит. — А остальные артисты? — спросила Галина. — Согласие все уже дали, — объявил Герман. — Так что обзвоню их только и скажу, что завтра приступаем. — Неужели все дали? — не поверила Галина. — На этих козлов и баранов? — Я же тебе говорил, Галочка! — весело воскликнул Герман. — У них у всех глаза прямо загорелись, когда я это предложил… Никто даже не раздумывал — каждый сразу сказал: прекрасно, когда приступаем?.. — Ну вот, — улыбнулась Галина, — значит, удачно ты задумал с Маршаком. И о детективе жалеть нечего… — Ах, да, — спохватился Герман, — как же с Виконтовым-то теперь быть? — Оставь Виконтова на потом, — ласково сказала Галина, приблизившись к Герману. — Давай сосредоточимся на съемках. Мне тоже не терпится сыграть эту самую Кошку… — Ты будешь самой изящной кошкой мирового кино! — закружился с ней на месте Герман. — Мур-мяу, — подтвердила Галина. 40 Вот уже месяц продолжались съемки. Герман, увлеченный работой, и впрямь почти позабыл о Виконтове. По крайней мере, в разговорах с Галиной он его больше не упоминал. А однажды случилось то, чего никак не ожидали ни Герман, ни Галина. Герман бодро шел по мосфильмовскому коридору, направляясь в кабинет директора Владимира Сурина. С директором Герман хотел заранее переговорить о том, чтобы его фильму «Кошкин дом» дали первую категорию. «Детское кино надо поддерживать, — проговаривал про себя Герман то, что он сейчас скажет Сурину. — И потом — это Маршак. Классик советской литературы. Картину по его произведению должен увидеть каждый октябренок, всякий пионер и любой комсомолец…» Но в нескольких шагах от кабинета директора Герман замер. Он услышал доносящиеся оттуда голоса. Герман хотел было развернуться и зайти позже, но что-то заставило его подкрасться ближе к двери и, затаив дыхание, прислушаться. Через несколько секунд он с удивлением понял, что директор ведет с кем-то разговор о нем, о Германе Графове. — Можете говорить все по существу, товарищ майор, — услышал он голос Сурина. — От меня никто ничего не узнает. Почему вас интересует этот Графов? — Сначала ответьте на мой вопрос, — сказал майор, голос которого показался Герману знакомым. — Какого вы о нем мнения? Сурин шумно вздохнул. — Герман Графов, — директор побарабанил пальцами по столу. — Знаете, я не ошибусь, если скажу, что Герман Графов — худший наш режиссер. — Худший на всем «Мосфильме»? — уточнил майор. — Во всей Москве, — поправил директор. — А возможно, и во всем Союзе. — Зачем же вы его держите? — недоуменно спросил майор. — Что значит «держите»? — усмехнулся Сурин. — Графов закончил соответствующее учебное заведение. У него диплом кинорежиссера. Мы взяли его на работу, и вот он работает. Просто так у нас не увольняют, как вы знаете. — Значит, то, что он худший, это лично ваше мнение? — Не только, — сказал директор. — Это более или менее общее мнение. Но я бы не сказал, что это меня так уж заботит. Кто-то ведь должен быть худшим. И без Графова, знаете ли, хватает у нас скверных режиссеров… — Ну хорошо, вы невысокого о нем мнения как о профессионале, — подытожил майор. — А в человеческом плане? — На брудершафт я с ним не пил, — строго ответил Сурин, — так что здесь ничего не могу сказать… А в чем, собственно, дело, вы можете объяснить? — Могу, — ответил майор. — К нам в милицию поступило анонимное письмо относительно этого самого товарища Графова, режиссера студии «Мосфильм». — То есть анонимка? — воскликнул директор. — А разве анонимки у нас принимают к сведению? — Мы все принимаем к сведению, — строго ответил майор. — Конечно, мы не одобряем анонимных писем, но и не рассматривать их не имеем права. Довольно часто такого рода… послания помогают раскрыть преступление. — Что вы говорите, — пробормотал Сурин. — И что, Графова в этом письме обвиняют в каком-то преступлении? — Вас это удивляет? — спросил майор. — Не то чтобы… Как я уже сказал, близко я с Графовым не знаком. — Может быть, вы считаете, что работник кино не способен на преступление?