— А что тогда? — Он посмотрел на меня по-собачьи преданными глазами. — Я имела в виду, что мы же с вами не делаем ничего предосудительного… — Однако для меня, — заметил Виктор, — и без всяких предосудительностей наше с вами общение очень и очень значительно. — Для меня тоже, — сказала я и удивилась своим словам. Удивилась тому, что они не только прозвучали искренне, но и действительно являлись таковыми. В эту секунду я впервые поняла, что Виктор уже стал важной частью моей жизни. Я слегка ужаснулась этому осознанию, и в голову сразу полезли разные ненужные мысли. Например, мне представилось, что Герману и вправду кто-нибудь расскажет о Викторе и он потребует от меня больше с ним не общаться. А я пойму, что Герман совершенно вправе это требовать и что я, скорее всего, сделаю как он скажет… Но от того, что Виктор уйдет из моей жизни, мне станет очень не по себе. И именно поэтому мне не хочется, чтобы Герман что-то знал об этой дружбе… Но, конечно, Виктору я никогда не открою подобных умозаключений. И вообще никому. Все это промелькнуло в моей голове за какие-то несколько секунд. А Виктор в течение этого времени так внимательно смотрел в мои глаза, что мне явственно показалось — он читает мои мысли! Я даже спросила его об этом как бы в шутку — чтобы скрыть свое замешательство: — Виктор, вы случайно мысли не читаете? — Ну что вы, — рассмеялся он. — Что я, Вольф Мессинг какой-нибудь? — Да, хорошо, что вы — не он. — Я радостно засмеялась вместе с ним. 9 С каждой следующей встречей наше с Виктором общение будто поднималось на новую ступень. Мы становились все ближе и ближе друг другу… При этом я продолжала любить Германа — и только его. А Виктор оказался для меня чем-то вроде лучшей подруги, которой у меня никогда не было… По сути, только с ним я поняла, как это неплохо — когда есть человек, с которым можешь без зазрения совести делиться абсолютно всем, включая любые мелочи и даже полнейшие глупости… И, конечно, подобное общение получилось у меня с Виктором именно потому, что я не испытывала к нему никаких чувств, кроме дружеских. Ведь именно по той причине, что я люблю Германа, я о многом не могу ему рассказывать. Мне попросту стыдно говорить Герману какие-нибудь глупости. Я знаю, что он умный, и мне хочется ему соответствовать. Виктор тоже умный, но с ним я ни о чем таком не думаю. Мне ведь все равно — даже если он вдруг посчитает меня дурой. Ну посчитает и посчитает — это его личное дело. Я лишь плечами пожму… А вот если бы Герман назвал меня дурой… Или если бы я только заподозрила, что он так думает… О, тогда я просто не представляю, как бы я дальше смогла жить. Самая несомненная истина в том, что Герман для меня — все. То, что мы с ним вместе, придает смысл всему моему существованию. Я с радостью просыпаюсь утром, с радостью засыпаю ночью, с радостью завтракаю, обедаю и ужинаю, даже с радостью готовлю и мою посуду… Я с радостью живу! И это исключительно благодаря Герману. До него моя жизнь была совсем безрадостной. Меня даже все считали меланхоличкой… С Германом я расцвела. Все вокруг вдруг стали замечать, какая я улыбчивая, приветливая, красивая… До Германа я не считала себя такой уж красавицей. Именно он открыл мне на это глаза. И сразу, как по волшебству, все тоже стали говорить о моей красоте… Так что и своей репутацией красотки я, получается, обязана Герману. Неудивительно, что я его так люблю. И это не просто любовь — это обожание. И оттого в обществе Германа мне как будто все время хочется встать на котурны. Хочется казаться хоть немного милее, веселее, добрее и сообразительнее, чем я есть в действительности. Возможно, это неправильно. И, возможно, именно потому я потянулась к Виктору, — чтобы элементарно расслабиться. Будь у меня близкие подруги, Виктор бы мне наверняка не понадобился. Но с женщинами я дружить не умею… Да и с мужчинами раньше как-то не пробовала. Причем я прекрасно сознаю, что поступаю не совсем честно и по отношению к Виктору. Он-то все же надеется на большее. Хотя и неизменно уверяет меня в обратном. Мол, ему главное — видеть меня… А трогать и так далее уже необязательно. — это я так мысленно за него заканчиваю. И не очень-то верю, что такое возможно. Впрочем, Виктор во всем вызывает полнейшее доверие. В этом они с Германом похожи. Вообще, я нахожу у них множество общих черт — у Германа и Виктора. Иначе и быть не могло: если я люблю Германа, значит, мне должны нравиться мужчины, похожие на него. В то же время я отлично понимаю, почему они не общаются. Узнавать себя в ком-либо — не очень-то здорово. Это я по себе знаю. Со мной на одном курсе училась девушка (сейчас она, кажется, в Киеве живет — на студии Довженко снимается), про которую все у меня спрашивали: а это не твоя сестра? Настолько мы с ней якобы были похожи… И как же я ее за это ненавидела! Я с ней не то что дружить — поздороваться была не в силах… Однако у Виктора относительно Германа очень правильная позиция. В наших разговорах он никогда не позволяет себе говорить о нем плохо. Я бы, разумеется, тут же перестала с ним общаться, если б он хоть раз высказался о Германе с неуважением… Но я уверена, что Виктор поступает так не только по этой причине. Он просто очень корректный человек. И это тоже очень подкупает в наш век циничного и неуважительного отношения ко всем вокруг… 10 Довольно быстро я стала рассказывать Виктору при наших с ним встречах абсолютно все… Ну, разве что за исключением своих интимных отношений с Германом. И после того как Герман отравил Жнейцера, я тоже поведала об этом Виктору. Я не сомневалась, что Виктор не выдаст этой тайны. Но все же я предупредила его: — Виктор, это должно остаться между нами. — Об этом вы могли бы и не говорить, Галина, — отвечал он, приложив руку к сердцу. А потом добавил: — Но я думаю, что вам следовало бы рассказать об этом милиции… Я возмутилась: — Вы же понимаете, что я ни за что и никогда этого не сделаю! — Понимаю, — вздохнул Виктор. — Даже очень отчетливо понимаю… Но я понимаю и то, что, если Германа арестуют, вы разделите его участь как сообщница. — Полностью уверена, что этого не будет, — возразила я. — Во-первых, Германа почти наверняка не арестуют. Во-вторых, даже если это крайне маловероятное событие случится, сама я не пострадаю… То есть я не смогу жить без Германа, а значит, все-таки очень пострадаю, но это уже другой вопрос… Однако у закона не будет ко мне претензий. — Но откуда такое убеждение? — воскликнул Виктор. — Разве не ясно? — посмотрела я на него. — Герман скажет, что я была не в курсе, вот и все. — Вы думаете, все так просто? — покачал головой Виктор. — Да, думаю. Как часто повторяет Герман: не надо усложнять. — Но сам-то он все усложняет на деле, — заметил Виктор. — Расчищать себе дорогу от конкурентов, убивая их, — это как-то… — Да, это эксцентрично, — перебила я, — но действенно. Уж с этим-то не поспоришь. — Неужели вы его одобряете? — недоверчиво пробормотал Виктор. — Конечно, я не одобряю. Но если бы я стала отрицать, что не вижу в таком подходе никакого смысла, это тоже было бы неправдой. — Но смысла тут и впрямь нет! — воскликнул Виктор. — Такими методами ничего не добьешься… — Откуда вы знаете? — усмехнулась я. — Вы же вряд ли пробовали такой метод? Виктор помолчал, потом сказал: — Я думаю, в кинематографе — да и вообще в любом искусстве — никто и никогда ничего подобного не предпринимал. — Ну вот видите! — обрадовалась я. — Герман — первопроходец. Как и во многом остальном. — Вы так об этом говорите, — поежился Виктор, — словно вам нисколько не жаль Жнейцера. — Нет, жаль, — вздохнула я. — Но не буду опять же лукавить — не настолько, чтобы я стала рыдать. — А если Герман убьет меня? — спросил вдруг Виктор. — Тоже не заплачете? Я улыбнулась: — Ну что вы… Герману вы не конкурент. Виктор, казалось, почти оскорбился. — Простите, Галина, но, кажется, вы меня недооцениваете. — Виктор, ну давайте посмотрим на это трезво. Как и Герману, вам пока не везет в профессии. Следовательно, вы с ним на равных. И именно поэтому вы ему не конкурент. — Однако я могу стать таким в любой момент, — не сдавался он. — Каким же образом? — Допустим, мне дадут хорошую постановку, она станет успешной… Это ведь вполне возможная перспектива. — Думаю, к тому времени, — сказала я, — Герман и сам станет успешным.