— Сколько же человек ему придется убить для этого? — покачал головой Виктор. — Не переживайте, — подбодрила его я. — Ведь Герман заодно и вам, можно сказать, расчистит дорогу. То есть именно в этом его задача — освободить дорогу себе и таким, как он. Так что с его помощью перспектива преуспеть становится для вас не просто возможной, а даже довольно вероятной… 11 Моя откровенность в беседах с Виктором не затухала. Постепенно он узнал от меня обо всех преступлениях Германа. Я рассказала Виктору все, что сама знала об убийствах Тефина, Хучрая и Мумунина. Именно после того как Герман расправился с последним, у меня состоялся с ним серьезный разговор. — Герман, остановись, — потребовала я. Он попытался отшутиться: — Почему именно сейчас? Я только разошелся… — Если ты не прекратишь, то я с тобой разойдусь, — пригрозила я. Конечно, это было лукавством. Что бы ни совершил Герман, я никогда не смогла бы бросить его по собственной воле… Герман, однако, принял мои слова за чистую монету. Он изменился в лице, потом схватил меня в объятия, стал сжимать, целовать и умолять: — Нет, нет, милая, только не это… Я этого не перенесу… Я не выдержала и разрыдалась. — А я, по-твоему, перенесу, если тебя вдруг поймают?! — заговорила я сквозь слезы. — Да не поймают, не поймают! — упрямо твердил Герман. В конце концов он пошел на попятную. Я его знаю: он совершенно не переносит моих слез. И когда я изредка позволяю себе расплакаться при нем, он способен сделать и сказать все что угодно, лишь бы я перестала плакать… — Хорошо, — с большой неохотой выдавил наконец он. — Пусть Мумунин будет последним, раз уж тебе так этого хочется… Слезы у меня моментально высохли. — Правда? — воскликнула я, не скрывая радости. — Правда-правда, — подтвердил Герман. — Тем более серьезных конкурентов на «Мосфильме» у меня уже, по сути, не осталось… Так — мелочь там всякая, которая и пощечины не заслуживает, не то что умерщвления… — Ну конечно, Герман, конечно! — соглашалась я с ним. — Всех наиболее пакостных ты уже убрал с дороги… Больше и некого! Ты очень разумно поступаешь! — Благодаря тебе, май дарлинг, — с улыбкой отозвался он. — Ты единственная, кто способен заронить в мою сумасбродную голову хоть крупицу разума… То был один из самых счастливых наших дней. Весь вечер и полночи мы только и делали, что занимались любовью… А также говорили, говорили, говорили… — Я и сам должен был прийти к выводу, что сейчас самое время остановиться, — говорил мне Герман. — Ты, мой свет, как всегда, мыслишь на два шага вперед… Наш с тобой «Кошкин дом» будет прорывом, вот увидишь! Собственно, уже и Мумунина можно было не приканчивать… Что он со своими «Людями и зверями» против наших зверей! Я даже попыталась несколько поумерить его пыл: — Герман, ну не будем все-таки преувеличивать… Маршака станут смотреть только дети… — А также их родители, — добавлял он. — Нет, это всем будет интересно — вот посмотришь. Где еще можно будет увидеть Стриженова с клювом и Рыбникова с рогами? Только у нас! Эксклюзив, как говорится… — Ты уже рассуждаешь так, словно по доброй воле взялся за «Кошкин дом», а не потому, что тебе больше ничего не одобрили. — Да, сначала было так, — согласился Герман. — Но потом я понял, что это золотая находка! Действительно, по доброй воле за такое вроде как не возьмешься… Однако подчас именно вынужденные меры приводят к подлинным озарениям! Я слушала Германа, соглашалась с ним, радовалась за него и за себя… Но вдруг меня как громом поразила внезапная мысль: а что, если сейчас на «Мосфильме» кому-то дадут куда более интересную постановку, чем «Кошкин дом»? Зная Германа, можно предположить, что это собьет с него уверенность в его удачном выборе… Он ведь холерик, мой Герман, иногда любой пустяк может кардинально поменять весь его настрой… 12 И вот то, чего я так боялась, случилось. Через несколько дней Герман пришел с «Мосфильма» сам не свой. — Виконтов будет снимать фильм по зарубежному детективу! — бросил он с порога. — И что здесь такого? Что такого-то? — изображала я недоумение, между тем прекрасно понимая, чем это может обернуться… И это действительно обернулось. Немного успокоившись, Герман железным тоном заявил: — Виконтов должен умереть. — Нет, дорогой, нет, ты же обещал, — запротестовала я. — Я не мог предвидеть, что случится подобное, — угрюмо сказал Герман. — Мне нанесли страшное оскорбление, и его можно смыть только кровью. — О чем ты говоришь, тебя никто не оскорблял! — Я обнимала его, успокаивала, но, как нарочно, не могла выдавить из себя ни слезинки. Поэтому на сей раз Герман был совершенно непреклонен в своем решении. — Я убью его — и точка, — безапелляционно постановил он. — Виконтов будет последним. — Еще недавно ты поклялся, что последним станет Мумунин! — воскликнула я. Это было просчетом. Герман посмотрел на меня и улыбнулся: — Ошибаешься, милая, тогда я не клялся… А вот сейчас именно клянусь: последним будет Виконтов. — Ну, а если завтра еще кому-нибудь разрешат зарубежный детектив… Ты и его точно так же захочешь убить? — Нет, тогда я уже буду морально готов к такому, — заявил Герман. — Это уже будет, как говорится, прецедент… А тут меня застали врасплох! И я теперь не могу так просто успокоиться. Ты же меня знаешь… — Знаю, — вынуждена была согласиться я. Возражений у меня уже не было. А может, я просто не слишком искала эти возражения, поскольку у меня был еще один рычаг. Я решила, что смогу подойти к возникшей ситуации с другого конца — надавить на Виктора. Я встретилась с ним на следующий день. — Тебе разрешили снимать зарубежный детектив? — с места в карьер начала я. К тому времени мы с Виктором были уже на «ты». — Как быстро разносятся новости… — покачал он головой. — А что ты хотел — это же «Мосфильм»! — фыркнула я. — Ты, конечно, узнала об этом от Германа, — проницательно определил Виктор. — Ну конечно! Германа это в первую очередь и взволновало, с его-то самолюбием… — Галя, ну что ты так нервничаешь? — спокойно продолжал Виктор. — Я думаю, твой Герман как-нибудь переживет это событие… — Зато ты его можешь не пережить! — запальчиво воскликнула я. — То есть? — приподнял он брови. — Ты еще не понял? Герман теперь хочет убить тебя! — Ах, вот оно что! — почему-то обрадовался Виктор. И сразу после этого он даже расхохотался. — Что здесь смешного? — раздраженно заговорила я. — Ты же прекрасно знаешь, что Герман может это сделать! — Может, да только не со мной, — продолжая посмеиваться, ответил Виктор. — Ты ведь, к счастью, меня предупредила… Предупрежден — значит вооружен. Галя, ты мой настоящий ангел-хранитель… — Перестань, — поморщилась я. — Все это совсем не повод для шуток… — А по-моему, только шутить и остается, — пожал он плечами. — Или что, плакать мне прикажешь?