— Третье, если точнее, — прошептала Галина. — И… опять новым способом? — Новее не бывает. — Каким же, если не секрет? — От тебя у меня нет секретов, как ты знаешь, — мило улыбнулась Галина. — Герман хочет его напугать. — То есть?! — опешил Виктор. — Ну, напугать до смерти! Ты что, не знаешь, что это возможно? — Не знаю, — поежился Виктор. — Не думаю. — А зря, — заявила Галина. — Но вот теперь, значит, будешь знать. Это абсолютно реально. — Значит, Герман это уже сделал?.. — Нет, я же говорю: только собирается… «Полнейшая нелепость, — подумал Виктор. — Но я, кажется, понимаю, в чем дело. Потом она просто скажет: мол, нет, не удалось напугать Хучрая…» — И сейчас ты скажешь, — криво улыбнулся он, — что когда Герман что-то собирается сделать, то он это делает… — Разумеется, — подтвердила Галина. — А если в этот раз у него не получится? — Чтобы у Германа да не получилось, — ехидно ухмыльнулась Галина. — Да скорее… скорее… не знаю… — …небеса разверзнутся, — подсказал Виктор. — Допустим, — тотчас же согласилась Галина и посмотрела на Виктора с вызовом. 16 После этого разговора Виктор решил непременно поговорить с Хучраем. Разумеется, не для того, чтобы предупредить его о нелепой угрозе, а просто так… Честно говоря, Виктор сам не понимал, зачем ему это нужно, но только он сказал себе, что не уйдет сегодня домой, пока не увидится с Хучраем. Примерно час поисков Хучрая по всему «Мосфильму» увенчался успехом. Режиссер неожиданно нашелся в монтажной, где кропотливо собирали по кусочкам картину Оганисяна. — О, здорово! — приветственно воскликнул Хучрай, когда Виктор заглянул в монтажную. — Иди-ка погляди, какую мазню у нас нынче стряпают… Виктор вздрогнул и подумал: «Опять совпадение». А вслух сказал: — Разве мазню можно стряпать? — Ой, да не цепляйся к словам, — поморщился Хучрай. — Подойди лучше погляди. Виктор подошел и увидел, что на кинопроекторе в этот момент как раз прокручивались кадры с тиграми, сидящими на арене. — Те самые, — выразительно сказал Хучрай, показав на тигров пальцем. — Которые Тефина слопали. — А чему ты радуешься? — хмуро посмотрел на него Виктор. — Кто радуется? — осекся Хучрай. — Старик, ты, я вижу, сегодня не в настроении… Что стряслось? — Да ничего, — отмахнулся Виктор. — Пошли лучше перекурим. — Это можно, — обрадовался Хучрай. Они вышли в коридор и закурили. — Ты знаешь Графова? — неожиданно спросил у Хучрая Виктор. — Кого? — переспросил тот. — Ну, Германа Графова. — А, этого кретина… — улыбнулся Хучрай. — Ну да, кто ж его не знает. Редкостный придурок. — Вот все так говорят, — притворно посетовал Виктор. — Но никто не может объяснить, в чем, собственно, его придурь… Хучрай фыркнул: — Да что тут объяснять, и так понятно. Дерьмо всякое снимает, на фоне которого это вот, — показал он на дверь монтажной, — картина Феллини… — Допустим, снимает дерьмо, — не стал спорить Виктор. — Но разве это повод называть его придурком? — Кто ж еще такое снимает, если не придурки? — удивился Хучрай. — А разве нельзя быть умным человеком, но неумелым режиссером? — спросил Виктор. — «Быть можно дельным человеком, но думать о красе ногтей», — рассмеялся Хучрай. — Нет, брат, это утопия. Придурок — он во всем придурок. А умный — во всем умный. — А я бы сказал, что как раз это утопия, — заметил Виктор. — Тонко, — одобрительно усмехнулся Хучрай. — Вот уже по этому замечанию можно заключить, что ты, Витек, именно умный, а не придурок. Твой Графов хрена с два бы так ответил… — Между прочим, — поколебавшись, сознался Виктор, — я тоже, как ты говоришь, состряпал мазню… «Раскаленный рассвет», видел такое? — К сожалению, не видел, — покачал головой Хучрай. — Но уверен, что ты преувеличиваешь. Недовольство собой — это, знаешь ли, в порядке вещей для умного режиссера. Думаешь, я всегда собой доволен? Отнюдь… — Я не преувеличиваю, — спокойно сказал Виктор. — Мой фильм — и есть то самое полное дерьмо. — А когда ты его снял? — полюбопытствовал Хучрай. — Да пару лет назад. В прошлом году премьера была. — Ну, значит, ты с тех пор поумнел, — подбодрил его Хучрай. — А два года назад тоже, значит, придурком был? — хмыкнул Виктор. Хучрай растерялся на секунду, но потом широко улыбнулся и хлопнул Виктора по плечу: — Старик, да что с тобой сегодня? Неприятности на трудовом фронте? Ничего, бывает, все мы через это проходим… — Да нет, — хмыкнул Виктор, — к неприятностям на трудовом фронте я уж давно привык… Хучрай понизил голос: — Так, стало быть, речь идет о переживаниях личного характера? То бишь, имеется в виду интимный фронт? — Пожалуй, можно и так это назвать, — после паузы ответил Виктор. Хучрай задорно толкнул Виктора локтем в бок: — И кто она? Ну-ка сознавайся. — С чего это я буду сознаваться… — проворчал было Виктор, но Хучрай и слушать ничего не хотел: — Да сознавайся, брат, тут все свои. Ясно же, что в актрисульку втюрился… Ну или, может быть, она в тебя? Что, прав я? А? В этот момент Виктор уже клял себя на чем свет стоит: «Дернул же меня черт за язык! Ляпнул на свою голову, теперь этот Хучрай по всему “Мосфильму” разнесет, что у меня роман с “актрисулькой”… — Но сразу вслед за этим подумал: — Ну а что, назову я ему Галину? Как бы ей в отместку. Раз она со мной — так, то я с ней — эдак…» — Да, старик, от тебя ничего не скроешь, — вздохнул Виктор и, в подражание Хучраю, хлопнул его по плечу: — Поди, знаешь уже? С Гортензи у меня роман… — С кем?! — вытаращился Хучрай. — С Галиной Гортензи, — повторил Виктор. — А ты не шутишь?.. — Хучрай выглядел как громом пораженный.