Вечером Герман поведал обо всем Галине. — Какая кошмарная смерть, — содрогнулась Галина, представив себе, как, к счастью, незнакомого ей Тефина раздирают тигры. — Нормальная, — не согласился Герман. — Тем более что он это заслужил… То есть не то чтобы заслужил, а просто… Ну, вот он ведь познал успех, славу. Чего бы ему и не умереть аккурат в этот момент, не правда ли? Я думаю, никому неохота умирать всеми забытым, позаброшенным, перебирающим в старческих мозгах былые достижения, которые ныне никого уже не интересуют… Так что я, можно сказать, оказал Тефину пребольшую услугу. Он погиб на пике, будучи счастливым человеком! — Хочешь сказать, ты даже выступил его благодетелем? — недоверчиво спросила Галина. — Именно, моя радость, именно! — воскликнул Герман. — Меня только одно смущает… — Он внезапно вспомнил о чем-то и нахмурился. — И что же? — поинтересовалась Галина. — Понимаешь, я же там оставил отпечатки — на этой самой клетке. Ну, когда открывал ее, а потом закрывал. — Но они же не станут проверять их? — с надеждой спросила Галина. — Вроде как не должны, — задумчиво сказал Герман. — Вот только я еще защелку там сломал… Непреднамеренный такой вот казус… А милицию это может натолкнуть на мысль, что кто-то, мол, нарочно это сделал, чтоб тигры напали на Тефина… — И если они так решат, то снимут отпечатки, сличат их с твоими и… — Галина в ужасе закрыла лицо руками. — Да нет, Галочка, не дотумкают они, — бодрым тоном возразил Герман. — Вот только следующих, конечно, придется умерщвлять в абсолютной тайне. И задолго до прихода милиции уносить ноги с места преступления. — А ты намерен продолжать? — поглядела на него Галина. — Естественно, — подтвердил Герман. — Иначе и начинать не было смысла. Смерть этих двоих ничего еще не решает. Вот когда их наберется десяток-другой, тогда мир наконец услышит о Германе Графове! — Только бы как о режиссере, а не как об убийце, — негромко заметила Галина. — Если пронесет с отпечатками, то моя тайная жизнь убийцы не будет известна никому, кроме тебя, мой ангел! — провозгласил Герман и чмокнул Галину в зардевшуюся щеку. — А этот твой армянский Генрих? — сменила тему артистка. — Его ты тоже потом… ну, кому-нибудь там скормишь? — Нет, ну что ты, — покачал головой Герман. — Он же как-никак друг. А дружков не скармливают. — Но он ведь тоже, небось, успешный, — не унималась Галина. — Куда там, — отмахнулся Герман. — Нет, Галочка, шалишь… Оганисян и успех — две вещи несовместные, как сказал поэт. Да и что он там снял-то? «Девичья весна», «Приключения Кроша»… Словом, сплошная чепуха на постном масле. — Ну, а может, эта новая картина станет успешной? — Галина как будто дразнила Германа. — Как она там у него называется? — «Три плюс два», — сказал Герман. — Поверь мне, это тоже никого не заинтересует. Он и сам это понимает, а потому за все подряд цепляется. Прогремел «Полосатый рейс», он сразу ринулся тигров в свою картину вставлять… Нет, Галя, так шедевры не снимаются. — А как снимаются? — серьезно спросила Галина. — Как угодно, но только не так, как это делает Оганисян, — со смехом отвечал Герман. — Что у него там? Ну, две Наташки, которые всем уже надоели… Тем более толстые. Не то что ты, ангел мой! — Герман с восхищением окинул взглядом стройную фигуру Галины. — Кто у него еще? Какой-то Андрюша Миронов… Сын Мироновой и Менакера, представляешь! Помнишь этот допотопный дуэт? — Помню, — кивнула Галина. — Они вроде и сейчас выступают. — Ну да, в качестве музейных реликвий. Да нет, это еще и при Сталине было редкостной безвкусицей… А уж сейчас… — Вообще-то при Сталине безвкусицы было поменьше, — заметила Галина. — Да! — тотчас подхватил Герман. — Никаких таких «Полосатых рейсов» тогда не снимали! И Солженицына не печатали! — Одни мы с тобой и остались — носители хорошего вкуса, — вздохнула Галина. 15 Вскоре Герман и Галина посмотрели в кино картину режиссера Хучрая «Чистое небо», которая недавно получила Большой приз на Московском кинофестивале. Фильм произвел на любовников тягостное впечатление. Половину дороги от кинотеатра до дома они молчали. Наконец Герман вздохнул: — Да уж… — Да… — тут же подхватила Галина. — Вот именно. Все настроение испортилось. — Кто бы мог подумать, — мрачно сказал Герман, — что у нас начнут такое снимать. Да я бы еще пару лет назад в такое не поверил! — Что там пара лет, — горько усмехнулась Галина. — Я бы и пару дней назад не поверила. — Нет, ну в какое гадкое время мы живем! — все больше распалялся Герман. — На Сталина они, видишь ли, бочку катят… При нем не пищали, а как только стало можно, тут же и началось: «Культ личности! Культ личности!» Абсолютно бессмысленное словосочетание… — Как замечательно сказал Михаил Александрович: «Был культ, но была и личность», — заметила Галина. — Какой Михаил Александрович? — осекся Герман. — Шолохов. — Что, он лично тебе так сказал? — улыбнулся Герман. — Ой, перестань, — дружелюбно толкнула его Галина. — Я знаю, он тебе не нравится… — Нет, отчего же, — не согласился Герман. — «Поднятая целина» — ничего так. — «Тихий Дон» еще лучше, — убежденно сказала Галина. — Верю тебе на слово, — улыбнулся Герман. — У меня все равно терпения никогда не хватит его домучить. — Я только к тому, что у нас с тобой еще есть единомышленники. Так что не надо отчаиваться. — Ты, как всегда, права, — благодарно посмотрел на возлюбленную Герман. — Я вообще думаю, что единомышленников — то есть попросту нормальных людей — во все времена минимальное количество. Просто в дурные времена на виду не они, а всяческие конформисты и приспособленцы… — Да, вот как сейчас, — закивала Галина. — Оболгали Сталина на двадцать втором съезде — и все конъюнктурщики давай лепить дешевую мазню на потребу времени… Герман снова внимательно посмотрел на нее: — Ты еще следишь за всеми этими съездами… — Конечно, мой милый, и тебе советую. — Зачем? — фыркнул Герман. — Я в конъюнктурщики пока еще не мечу! — Да, — сказала Галина, — но ты тогда хотя бы понимал причины появления фильмов вроде этого «Чистого неба». И не так бы расстраивался от этого. — А, — махнул рукой Герман. — Тут знай не знай, все равно — одно расстройство. — Если б я была в курсе, о чем эта картина, я бы тебя на нее не затащила, — виновато произнесла Галина. — Перестань, милая, — приобнял ее Герман. — Я тебе, если хочешь знать, напротив, благодарен за сегодняшний вечер. И знаешь почему? — Догадываюсь… — Вот именно, солнце ты мое! Следующей жертвой объявляю Хучрая! — провозгласил Герман. — Жертвой культа личности, — хихикнула Галина. — Ты просто читаешь мои мысли! — с восторгом заорал Герман. — Кто на культ личности замахнется, тот от культа личности и погибнет! Я лично так считаю. — И правильно считаешь, — заранее одобрила Галина, хотя еще не совсем понимала, к чему клонит ее любовник. 16 Этот разговор они продолжили уже дома.