— А вот как ты думаешь, — спросил у Галины Герман, — Хучрай всерьез снял эту свою гадость? Ну то есть он действительно верит в то, что снимает, или нарочно, так сказать, конъюнктурствует? — Второе, — убежденно сказала Галина. — А вот и ошибаешься, — улыбнулся Герман. — Я этого Хучрая немного знаю. Он не из тех, кто кривит душой… — Ну, ты его еще хвалить начни… — поморщилась Галина. — Хвалить я не собираюсь, — покачал головой Герман, — но и зря наговаривать на человека не стану. Штука в том, что Хучрай всерьез считает, что именно так все и было при Сталине, как он про это снял. Я в этом убежден. — Да что он тогда — безглазый, что ли? — возмутилась Галина. — Где он видел, чтобы такое происходило? Чтобы человека, во время войны попавшего в плен, потом на родине притесняли и жизни ему не давали?! Герман, ты сам посчитай, сколько у нас знакомых, побывавших в плену! И они ведь ни на что подобное не жаловались… — Знаю, — согласился Герман. — Мне-то можешь не говорить об этом, а вот попробуй Хучраю!.. А, он тебя и слушать не станет, — тут же отмахнулся Графов. — Но как это объяснить в таком случае? — искренне недоумевала Галина. — Если не конъюнктура, то что здесь тогда? Обыкновенная глупость разве что?.. — Не без этого, — вздохнул Герман. — А главное, понимаешь, есть такие люди, которые вечно чем-нибудь недовольны. Вот выиграли мы величайшую войну в истории, а они все равно брюзжат: культ личности, культ личности… Вот и мерещатся им на почве этого недовольства всякие байки про притеснения и злоупотребления… — Как это — мерещатся? — опять не поняла Галина. — Как можно увидеть то, чего нет? Спьяну только или, может, мираж какой-нибудь… Но миражи вроде бы только в пустыне… Герман усмехнулся: — «У страха глаза велики» — слышала такое? Если человек хочет напугаться, он чего угодно испугается. Сам придумает что-то страшное и через секунду сам же в это и поверит. Психология гомо сапиенса — она, знаешь, избыточно заковыристая вещица… — Хочешь сказать, — все еще недоверчиво уточнила Галина, — Хучрай сел писать сценарий, напридумывал там всяких страстей, а потом сам в них и поверил?! — Именно, моя радость, — подтвердил Герман. — И я как раз подумал, что если уж он такой боязливый, то на этом мы и сыграем. — Ты собрался напугать его до смерти? — усмехнулась Галина. — Угу, — кивнул Герман. — Ну, что-то это как-то… — засомневалась Галина. — Разве такое возможно? — Еще как! — воскликнул Герман и даже вскочил на ноги. — Более того, я считаю, что абсолютно каждого человека можно напугать до смерти! — Так-таки и каждого? — все еще не верила Галина. — Конечно! — взмахнул руками Герман. — И каждый может легко себе представить собственную смерть такого рода… Вот, например, ты, Галочка, чего боишься? — Сразу так и не скажу, — задумалась та. — Мышей, например. — Нет, мышей — это мелко, — поморщился Герман. — Я тебе сам сейчас назову. Привидений, например, боишься? — Привидений не существует, — хмыкнула Галина. — Разумеется, но если бы ты вдруг увидела призрак, что бы тогда подумала? — Не знаю, — пожала актриса плечами. — Что это неправда все. Что меня хотят напугать. — Как бы не так, — замотал головой Герман. — В этот момент тебе будет не до анализа ситуации. Ты просто увидишь призрак и мгновенно на него отреагируешь. То бишь завизжишь, хлопнешься в обморок, не знаю еще что… Но уж поверь, ни при каком раскладе не станешь в такую минуту логически рассуждать: мол, привидений не существует и тому подобное… — Допустим, — сказала Галина. — Но напугать человека до смерти привидением, думаю, все же нереально. — Это смотря как напугать, — парировал Герман. — Если издалека показать, на горизонте, то, конечно, смертельного испуга это не вызовет. Но если, например, такое привидение выскочит на человека из-за угла да еще и зловеще завоет при этом… — Ой, ужас какой, — поежилась Галина. — Но тогда и подложное привидение ни к чему. Просто выскакивай, и дело в шляпе. — Суть не в привидении, — уточнил Герман, — а в том, кто чего боится… Универсальные способы до ужаса напугать кого угодно, пожалуй, все-таки есть. Можно, скажем, незаметно проникнуть к человеку в квартиру. Он думает, что находится дома один, а ты ночью внезапно выпрыгиваешь из шкафа, скажем, и как-нибудь так кошмарно рявкаешь… — Жуть, — согласилась Галина. — Так действительно кого угодно можно убить… Так ты что, хочешь незаметно оказаться у Хучрая в квартире? Как тебе это удастся? — Да нет же, — терпеливо сказал Герман. — Я вот о чем толкую: его надо напугать тем, чего он сам боится. А боится он, судя по его нелепой картине, ГУЛАГа. — И как ты его в ГУЛАГ упрячешь? — пожала плечами Галина. — Не упрячу, а только сделаю вид, что его собираются упрятать! И, разумеется, делать вид я буду не сам, поскольку меня-то он знает… — А кто же тогда будет делать… этот вид? — захлопала ресницами Галина. — Студенты, — пояснил Герман. — Вгиковцы. План такой: от имени Хучрая я пообещаю им роль в его новом фильме. Но только скажу: вы должны убедить глубокоуважаемого нашего мэтра в своих способностях. Изобразите-ка, мол, перед ним суровых энкавэдэшников, и, если он посчитает ваше исполнение правдоподобным, роли вам обеспечены. — Гениально, — одобрила Галина. — А для полного правдоподобия дело, видимо, должно происходить на Лубянке? — Да нет, Галочка, кто меня туда пустит… — Где же тогда? Герман сделал страшное лицо и призрачным голосом изрек: — В черном воронке. — Это что такое? — не поняла Галина. — Автомобиль, — сказал Герман. — «ГАЗ М-1». Именно на этой машинке сотрудники НКВД приезжали в свое время арестовывать… — Так, значит, аресты все-таки были? — Само собой, — кивнул Герман. — В любые времена есть те, кого следует задержать, препроводить на пресловутую Лубянку, учинить допрос… — Но только если они виноваты? — уточнила Галина. — Естественно. — Но ведь Хучрай едва ли в чем-то виноват. Тогда ему и бояться вроде как нечего. — Галя, ну как ты не поймешь! — воскликнул Герман. — Конечно, он не виноват, но он же в заблуждении своем считает, что арестовывали в том числе и безвинных. На этом-то я и сыграю. То есть, по сути, он убьет сам себя. Ведь если за нормальным человеком, скажем за мной, приедет черный воронок, я же сразу пойму, что это розыгрыш. А если и не розыгрыш, то какое-то недоразумение, которое очень быстро выяснится. Потому что я знаю — ни в чем не повинному советскому человеку бояться чекистов незачем! Галина покачала головой: — И все-таки ты полагаешься на случай. Испугаться-то он испугается, но чтобы помереть… — Да, он не помер бы, если б я решил разыграть его еще при Сталине. Но сейчас, когда Хучрай полностью уверен, что черные воронки ни за кем не приезжают, его напугает именно это! Полная неожиданность! Он решит, что старые времена вернулись и теперь невиновных снова забирают. — Очень изощренно, — восхитилась Галина. — А то! — весело отозвался Герман. — Короче, уже завтра, считай, Хучрай наш окочурится. И я бьюсь об заклад, что черный воронок до этого момента и километра не успеет проехать… 17 Следующим утром Герман пришел во ВГИК и принялся подыскивать подходящих молодых людей. Вскоре он приметил двоих, по-видимому, приятелей, и подошел к ним. — На актеров учимся, товарищи? — весело гаркнул им Герман. — Учимся, — спокойно подтвердил один из парней. — Как фамилии? — поинтересовался Герман. — А вам, собственно, зачем? — недоуменно спросил второй парень, но Герман резко прервал его: — Эх, молодые люди, молодые люди… Какие ж вы, с позволения сказать, актеры? Актер всегда должен быть начеку. Поскольку его в любое время дня и ночи могут пригласить исполнить какую-нибудь роль — в кино, скажем… — Вы с киностудии? — спросил первый. — О да, — отвечал Герман. — С какой? — уточнил второй парень. — С главной!