— Я давно понял, что этот мальчишка хочет забрать тебя у меня. Он решил, что его румяные щёчки и яркие наряды понравятся тебе и ты с радостью распахнёшь свои объятия. Он принялся ходить из угла в угол, пытался говорить безразлично, но в голосе чётко слышалось острое раздражение. — Хорошо, что они решили убраться. Я не люблю чужих в своей деревне. Да и чего стоят эти воины? В лесу они беспомощны, как толпа детей: мёрзнут, теряют путь и боятся диких зверей. Хмара мотнула головой и задумалась. — Ты что, переживал, что Клен понравится мне? Понравится больше, чем ты? Сеймур скривился. Он был раздражён, а теперь ещё и злился на девушку, ведь она посмела заподозрить его в ревности. Хмаре стало не по себе. Скорее бы весна, скорее бы уйти из деревни. Сеймур слишком привязался к ней. Да что там, для него это — почти любовь. Ни к чему. Она всегда старалась прервать дружбу с мужчиной, если видела, что становится чересчур важна для него. Но как же Сеймур отличался от всех, с кем раньше она вступала в связь! Его внутренних сил сполна хватало на неё, он не был истощён, оставался также полон густых жизненных энергий, как в день их встречи. Она не ослабляла его, но есть что-то более важное, чем физическая близость — нежность, привязанность, привычка, зависимость и любовь, в конце концов. Любить бездомную полуумную девку — какая глупость. Когда Сеймур, с силой закрыв за собой дверь, ушёл, Хмара долго сидела в тишине, нешевелясь. Она наблюдала, как темнота затекает из окон в дом и укладывается на вещи, на пол и на её собственные колени тонким прозрачным кружевом. Казалось, времени не существует, и можно сидеть так, без движения сколько угодно времени, пока ноги не превратятся в стволы и не пустят корни глубоко в подпол. Кикимора почти бесшумно выползла из-под порога и приблизилась к Хмаре. Затем, как маленький ребёнок, положила голову на её колени и замерла. — Ты ведь Мара? Тоненький голосок существа казался вплетённым в тишину. Её слова не пробудили Хмару от оцепенения, они тихим шелестом проплыли по воздуху, не нарушив томной медлительности вечера. Хмара, не отводя немигающего взгляда от своих мыслей, согласно кивнула. Затем спросила: — Что ты знаешь о Маре? — Все говорят разное. Кто-то боится тебя, кто-то не знает, бояться или нет. В тебе — великая сила. Хмара мотнула головой. — Нет великой силы. Я обыкновенная чудачка. — Если ты захочешь — найдёшь её в себе. — Отчего тогда мне нигде нет места? — Разве ты в поисках своего места? Они помолчали. Хмара и сама знала, что в ней есть такие способности, которые она ещё ни разу не проверяла в деле. Но зачем они, если для жизни достаточно разводить огонь щелчком пальцев да лечить мозоли наложением рук? Устинья плела ковёр. Она связывала между собой длинные отрезы плотной ткани и вдевала между натянутых нитей. Разноцветные тряпочки слагали пёструю картину, ковёр получался, как июньский луг, яркий и веселящий глаз. В доме чувствовался запах свежего хлеба, около печи нежился кот. Но поверх домашнего уюта разливалось ощущение грядущих бед, которое отравляло покой и путало мысли. Хмара глядела на лицо Устиньи и пыталась отгадать, что она знает, а что скрывает от неё. — Сеймур привык к тебе, — внезапно заявила Устинья. В её голосе не было ни осуждения, ни приглашения к разговору. Ничего, она просто оглашала то, что пришло в голову. Но всё — таки Хмара переспросила: — Вас тревожит это? Устинья ничего не ответила, прекратила работу и вперила в Хмару тяжёлый взгляд. Девушка продолжала: — Вы же знаете, что это не проблема. Я не стану ему женой. Придёт весна, и меня не будет в деревне. А Сеймур за мной не погонится. Устинья хмыкнула. — А я б и не противилась, приведи он тебя сюда жить. Това — то да, она бы с ума сошла от ярости и тебя свела бы. — Устинья улыбнулась. — Только не бывать этому, верно? — Не бывать, — согласилась с ней Хмара. — А как бы спокойно стало на моей душе, если бы я оставила внука на тебя. Ты усмиряешь его, ты делаешь из него мужчину. Не те девки, которые сторожат его летними ночами под окнами хаты. Не те, которых он катает на лодке и до рассвета валяет по траве. Это всё ерунда, говор молодости. Он считает, что стал мужчиной, когда убил своего первого медведя. Нет, парень становится взрослым, когда принимает кого-то так близко к сердцу, что начинает заботиться об этом человеке, и усмиряет свои страсти, чтобы казаться лучше и стать лучше. — Мне не нужно, чтобы он казался лучше. Ваш Сеймур — тот, кто есть. И довольно об этом. Он будет счастлив, не со мной, но будет счастлив. Устинья заметно удивилась. — А ты уверена в этом? Видела что ли? — Нет, — мотнула головой Хмара. — Я не смотрела его будущее. И не хочу. Оно не лезет мне в глаза, она не явное. А специально не стану. Устинья согласно покивала, мол, и впрямь не стоит ворожить её внуку. А Хмара продолжила: — А знаете, отчего его жизнь, как в тумане? Знаете? — Нет, — прошептала Устинья. Разговор о Сеймуре явно волновал пожилую женщину. — Скорее всего, в его жизни будет выбор. Будущее ещё не ясно. Обязательно бывает так, что в жизни нужно выбирать свою дорогу. Иногда это неприметный поступок, а он, оказывается, определил, кем стал человек, каким стал человек. Сеймур ещё не нашёл ту тропу, которая ему предначертана, он блуждает по жизни, и не известно, когда сделает тот самый, важный выбор. После нескольких минут тишины Устинья спросила: — Как думаешь, он сможет сделать правильный выбор? — А вы знаете, какой он, правильный выбор? — Ой, перестань! Чаще всего понятно, что правильно, а что нет. Например, идёшь по улице, а на дороге лежит котёнок. Пнуть его или нет? Хмара удивлённо открыла рот, а Устинья продолжила: — Вот именно. Понятно, что пнуть — это плохо. Делиться с голодным едой или нет? Говорить правду или солгать? Всё так просто в этом мире, а вы, молодые, головы себе морочите, ищите тайный смысл там, где его нет. Хмара сказала: — По-моему не всё в мире просто и понятно. А как поступить, если котёнок болеет? Дать ему умереть? Или взять домой и лечить? А если это только продлит его страдания? Или он болеет заразой, которая перекинется на детей и домашнюю скотину? Может, его вообще нужно добить и прекратить его мучения? Устинья ответила не задумываясь: — Добить, милая. Никогда не мешай умереть тому, кому пришла пора умирать. И всегда верно прервать страдания несчастной души, если ей больше невмоготу. Но не убивай от скуки и из развлечений. Хотя бы этому я научила Сеймура. Вечер тёк, за окном начинала свои нестройные песни метель. Время от времени за трубой вздыхал домовик, кот стучал хвостом по половицам, и эти привычные звуки, звуки живого дышащего дома, слагали вечную мелодию: токи-токи, миг за мигом, миг за мигом, ток-ток… Хмара грелась душою около Устиньи, женщина была наполнена такой внутренней силой, спокойствием и мудростью, что Хмара почти робела в её присутствии. Но, подбадриваемая взглядами, что бросала на девушку Устинья, расправляла плечи и считала себя ровней. Поэтому Хмара решила спросить: — Кого ждут в деревне? Откуда такая нестерпимая тоска, что гложет местных? У вас так душно стало, так невыносимо муторно, что даже мне, терпеливой, хочется бежать куда глаза глядят. Устинья молча продолжала свою работу. Хмара не подгоняла её: понятно, что ей нужно собраться с мыслями и решиться рассказывать. Наконец, Устинья произнесла: — Говорят, он приходит раз в сто лет. От него нет спасения, нет защиты. Он открывает ударом лапы любые запоры, разрывает землю и достаёт людей из погребов. Тех, кто убегает в леса и болота, выслеживает и убивает там же. Если его выбор пал на деревню, не выживет никто. Давно, моя бабушка говорила, он явился в соседнее селение. В полудне ходу от северной границы было селение, его сейчас нет там. Старые люди рассказывают, что перед его приходом становится так тошно, что и умирать не обидно. — Она помолчала. — Вот и мне жизнь в горло больше не лезет… Хмара слушала её, не шевелясь. Иногда чтобы понять что-то, она замирала, превращалась в былинку. Пусть всё остановится, а она, никем не потревоженная, сможет осознать, что требуется. Вот и сейчас Хмара прислушивалась к себе: что ей делать, как спастись от чудовища? Ей ответила Устинья, специально или нет. — Я знаю, что ты не нужна ему. Может, если бы не ты, он явился бы раньше. По-моему, он выжидает, когда ты уберёшься. И, знаешь, Хмара, лучше тебе не заставлять его долго ждать. Ты же необычная девка, в тебе сила такая, что можно мир перевернуть. Я поняла это сразу, как увидела. Может, я и не ведьма, как была моя дочка, но тоже не пустоголовая, такую как ты, могу заметить. Так вот, он унюхал тебя, ты не нравишься ему. Но зверь не нападает, он признал в тебе свою. Хмара подняла на Устинью глаза. — Но я не такая! Я никого не убиваю! Я не чудовище! Устинья хмыкнула: — Я и не называла тебя чудовищем. Вот только не спорь, что не умеешь колдовать. То, что ты лечишь людей, хорошо, но в этом не вся твоя сила. Что в тебе, я не знаю. Да и не очень хочу узнать. Но не юли передо мной. — Кто он? — Он оборотень, Хмара. Он тот, от кого нет спасения. — И что, вы примете смерть? Все знают об этом и готовы пасть, как куры для бульона? — Нет, всё не просто. Почти никто не догадывается, что нас ждёт. Зверь большинству представляется лишь персонажем из страшной сказки. Но он куда ужаснее. Люди не знают, что их ждёт смерть. Но я не стану перечить своей участи, я готова. Хмару трясло от негодования. — А Сеймур? — почти закричала она. — Ваш внук тоже будет убит оборотнем? Устинья отвернулась от Хмары, так что её лицо вовсе спряталось в тени. — Не шуми. Зверь сильнее Сеймура. Может, и внуку не пережить этой зимы. Может, у него не будет времени сделать правильный выбор. А может, — женщина прямо посмотрела в глаза Хмары — он умрёт, потому ты не видишь его будущего. Ладони Хмары начало щипать. Она была зла, а значит, её тело готовилось бороться. Оно хотело меняться, только Хмара не давала себе стать той, которую она скрывала от всех. Наконец она совладала с собой. — Я могу вам помочь? — спросила Хмара. Устинья очень удивилась.