Клен не сразу открыл глаза. Сначала из него толчками выливалась вода, потом он лежал, совершенно белый и холодный. После немного приоткрыл веки, но в глазах не было понимания, кто он и что с ним случилось. Сеймур кричал, его услышали княжьи люди. Они и без того искали пропавших. Кашмир быстро озаботился, куда подевались оба задиры, и пошёл следом. Из-за истории с Кленом (вот ведь умеет этот малый встрять), отряд задержался на стоянке. Его отогревали, как могли: переодели, растёрли тело шерстяными носками и без конца поили горячим. — Он сильный парень и путь домой выдержит, — сказал Кашмир, когда небо стало сереть. — Нам нужно выбраться на большак до темноты. Ещё одну ночь в лесу будет тяжело перенести. А по большаку мы будем ехать под луной и к утру въедем в посад. Клен действительно выглядел неплохо. Он полусидел у костра, обложенный мехами, стучал зубами по чашке и улыбался. Ему даже удавалось смеяться над происшествием. Его умение попадать в дурацкие ситуации, да ещё такие, от которых страдало его тело, давно стало поводом подшутить. Сеймур старался не попадаться ему на глаза. Странное чувство точило его, вроде ему название стыд. Несмотря на то, что именно Сеймур спас бедового парня, всё равно было неуютно. Ведь сам он хорошо помнил, как сперва смотрел на тонущего и ждал, когда он умрёт. Клен был соперником, значит, его не стоило жалеть. Сеймур решил не думать о произошедшем — как было, так было. Он торопился уйти. Ему нестерпимо хотелось домой. Хмара снова плохо спала. Тяжёлые ночи надоели ей, она привыкла вдоволь отдыхать. Голова была тяжёлой и настроение совсем испортилось. Девушка бездумно помешивала воду в котелке, в нём булькал ароматный отвар. Сегодня ей нужно было что-то от головной боли, и она не скупясь положила в воду зверобоя, душицы и боярышника. Вчера вечером Хмара имела неприятный разговор. Ей редко приходилось выходить на связь с мертвецами. Она знала, что если очень постарается, то сможет наладить разговор с умершими. Однажды ей пришлось, напрягая все душевные силы, коснуться мёртвой души. Но напрягалась она для того, чтобы не увлечься этой связью, не шагнуть за черту и не вмешаться в жизнь по ту сторону. Она никогда не стремилась сама услышать мёртвых. Они были неприятны ей, и поэтому Хмара сознательно отгораживалась от смерти. Почти никогда ей не приходилось бывать на погребальных церемониях. И это было сознательное решение. И что её потянуло к овину? Хотелось подышать свежим воздухом, побродить за деревней, всматриваясь в стену леса. Лес манил её, теперь она изнывала по нему. «Скоро-скоро я приду к вам», — обращалась Хмара к деревьям. Рано или поздно зима кончится и Хмара уйдёт из деревни, не оглядываясь. Почти у самого леса стоял тёмный старый овин. Он принадлежал нескольким домам, там по очереди сушили зерно. Сейчас овин был лишён тепла, а значит, жизни. Его хозяин, косматый овинник, очень редко обходил свои владения, чаще он дремал, забравшись в дальний угол подлаза. Овинник мёрз, и оттого был сердит. Впрочем он всегда был зол. Но Хмара не боялась его, как и всех нечистиков. Поэтому она спокойно пошла к овину, не специально, просто туда ноги понесли. Небо было затянуто тучами. Серые неопрятные заплаты прятали звёзды, тучи нависли низко-низко. Воздух был сырым, и пахло прелым мхом. Стоило Хмаре выйти на улицу, как ноги сразу замёрзли. Ну и пусть. Что для неё подморозить пятки? Ветер холодил плечи и лез под платок. Неприятная ночь, неприятное линялое небо. Присутствие мёртвой души Хмара почувствовала сразу. Сперва в овине заворочался хозяин, стук его пяток, отчего-то слишком громкий, эхом разнёсся над поляной. Он колотил в стену строения и при этом грязно ругался. Что разбудило его посреди зимней ночи? За спиной Хмары появился мертвец, он касался её плеч и дышал в ухо. Его дыхание было ледяным и пахло затхлой водой. Хмара, еле сдерживая отвращение, отступила на шаг и посмотрела через плечо. Он был еле заметен, прозрачен. Издалека могло показаться, что около Хмары поднимался серый туман, но это был мертвец. — Что ты хочешь сказать мне? — Хмара решила не ждать, пока призрак вдоволь надышится её запахов. Его молчание могло затянуться надолго, а ей очень захотелось скорее очутиться дома, под тёплым покрывалом. Его голос был тихим, тусклым. Хмара с трудом разобрала слова: — Всё повторится. Будет кровь и боль. Потом смрад. Потом пустота. Он замолчал. — Кто ты? — спросила Хмара. Мертвец вздохнул. Это был протяжный еле слышный вздох, который больше не мог наполнить лёгкие. Скорее привычка, а не потребность. — Мы все никто, после того, как уходит жизнь. Но я понимаю, что ты хочешь узнать. Кем я был? Я был охотником. Я ходил по здешним местам. И умер раньше положенного. — Кто тебя умертвил? — Тот, кто хочет есть. — Я могу остановить его? — Ты можешь всё. Пейзаж перед глазами Хмары потерял чёткость. Она смежила веки, а когда открыла их, увидела ярко-белый снег, а на нём пятна алой крови. Дело было днём. На круглой поляне по утрамбованному многими ногами снегу валялись куски мяса и обломки костей. Хмара не хотела знать, чьи это останки. Это место было в деревне. Не слышалось никаких звуков. Точнее никаких звуков, привычных для места, где живут люди. Их не было. Смерть — это всё, что чуяла Хмара. Когда покойника не стало, ночь показалась Хмаре вполне сносной: и ветер стих, и на небе выглянула пара звёздочек. Она поёжилась, вспомнив холодок, идущий от того, что когда-то было человеком. Вот ещё одна причина, почему ей не нравилось сталкиваться с мёртвыми: они любили напустить туману, говорили загадками, а иногда бывали злобными и опасными. «Я могу всё. Какая глупость!» Сеймур вернулся в деревню через день. Сперва он заглянул домой, поел там, погрелся у печки и, не прошло пары часов, явился к Хмаре. — Я ненадолго к тебе. Бабуля нагрела баню. Очень вовремя: я намёрзся в лесу так, что пальцы до сих пор полностью не разгибаются. Пойдём со мной, — вдруг сказал Сеймур. Вот теперь он удивил Хмару. В деревне было принято мужчинам и женщинам ходить в баню вместе, только если они муж и жена друг другу, а надёжнее всего, если у них есть дети. Местные банники, Хмара это с первых дней уяснила, очень суровы. Чуть что не по их нраву, сразу кипяток на ноги плещут. Местным приходится уважать этот народ, иначе можно вместо лёгкого пара получить увечье. И будет потом баня стоять за огородом только для красоты, потому что никто туда сунуться не посмеет. Банникам нравилось разглядывать мокрых румяных девок, поэтому когда те являлись с парнями, нечистики обижались, чувствовали себя обманутыми. Ревновали, говоря по-простому. Они позволяли париться вместе только крепким парам, которые долго живут друг с другом — на чужих женщин банники не заглядывались. Явись Хмара не одна в баню, местный чертяка не постесняется, спросит, кем ей приходится Сеймур. А он ей никто. Мужчина, без сомнений, знал крутой нрав банников. Идти с ним в баню перед лицом духов всё равно, что под венец. Хмара дёрнула плечами и отвернулась. — Один сходишь. — Попарь меня, — с нажимом произнёс Сеймур. Он смотрел в её затылок, настойчивый, упрямый, не привыкший, что ему отказывают. — Позови с собой кого-нибудь из приятелей и попроси попарить. Хмара не ожидала, что Сеймур разозлится и покажет её свою ярость. Он фыркнул, бросил тулуп на лавку и, уперев руки в боки, начал наседать на неё: — Сделай, что я тебя прошу! От тебя не убудет. Ты же с ними, с этими духами, болтаешь лучше, чем с людьми — я знаю. Вот и прикажи ему сидеть тихо под полком. Я тебе не предлагаю ничего опасного — сходи со мной в баню! — Я и тебе приказать ничего не могу. Не могу, потому что не желаю. А тут банник! Ай, Сеймур, не шуми! Зачем тебе это? Сам знаешь, что люди начнут выдумывать: будто мы с тобой сошлись… Насовсем. Тут Сеймур вовсе удивил Хмару. Он закричал: — Так кто мы друг другу⁈ И замолчал. Хмара хмыкнула: — Ну! Если ты так желаешь… Пойдём вместе. — Она посмотрела в его глаза. — Только мне-то безразлично. Я дни считаю до того, как лес оттает. Это тебе здесь оставаться. В баню вместе они так и не пошли. Перед тем, как стемнело, Сеймур пришёл к ней и молча улёгся рядом. Она вдыхала запах дубового листа, ёлки, его чистой кожи, и потом, ночью, ей снился летний лес, что шумел вокруг неё и обдавал нагретым ароматным воздухом. Дальше закрутилось быстро. Стояли морозные дни. Небо поднималось всё выше и выше, становилось прозрачнее, и вместо тёмных снежных туч по нему гуляли похожие на белые пуховые платки тонкие облака. Сквозь них время от времени светило яркое, холодящее щёки солнце. Несмотря на то, что дни посветлели, воздух делался холоднее с каждым днём. Но Хмара внутренне дрожала, предвкушая весну. Сеймур перестал к ней приходить. Без объяснений, без прощаний и добрых слов, просто не явился ночь, другую, третью. После Хмара встретила на улице Тову, та светилась от счастья и, конечно, от злорадных чувств. Она даже не кивнула девушке, лишь смерила её насмешливым взглядом, от чего Хмара даже остановилась. Она удивлённо проговорила вслед Тове: «Кто ты такая есть!» И встряхнув головой, словно отгоняя досаждающую мысль, пошла дальше. Сеймур перешёл жить к другой. Кругленькая, как нестриженная овечка, Милочка не показалась Хмаре подходящей для него. Она знала девушку, как и всех в деревне: видела, иногда разговаривала, но не более. Но всё же казалось смешным, что статный, строгий чертами и крутой характером Сеймур мог перейти ночевать к вечно улыбающейся Милочке. Её мать рассказывала по деревне, как девушка с радостью печёт для него пышные пироги, как сушит его сапоги на печи и чистит тулуп. Женщина мечтала, что однажды, и очень скоро, Сеймур заберёт Милу к себе в дом, введёт как выбранную навечно. Хмару забавляло, почему некоторые жаждали вечной любви, а с ней — верности и смирения. Ведь ничего, что было бы «навечно», ей встречать не приходилось. Чего скрывать, Хмара обижалась. У неё неприятно ныло под сердцем, когда она думала о Сеймуре. Она привязалась к нему, и поэтому заслуживала нежного «до свидания» и тёплого взгляда. Но он избегал её, обходил её дом кругом, и Хмара, стискивая зубы, думала: «Так и надо. Так и надо». Вынужденная скитаться, она не раз испытывала боль расставания. Но что врать: Сеймур очень понравился ей своим внешним спокойствием и горячим нутром. Она удивлялась и наслаждалась его силой — тем, как он не тощал от её любви, а только здоровел. Первые тёплые дни должны были стать последними проведёнными вместе. Вместо этого Сеймур предпочёл заранее отказаться от неё. Что ж, таков выбор. Он не только смелый и стойкий, ещё и мудрый. Хмара не заметила, как приняла то дурное, что видели в Сеймуре люди: гордыню, насмешливость, жёсткость и нелюдимость, — и стала ценить его за это. Он никого из деревенских не обижал, но по настоящему уважал единиц, всегда держался особняком, казался холодным и самодовольным. А для соседей и был таким. Его опасались и им восхищались, его стремление держаться особняком интриговало, а вместе со статной фигурой и острым взглядом сводило с ума местных девиц. Но Хмара и сама не была душой компании, их объединяло многое. И если в каких-то моментах девушка сперва опасалась Сеймура, не понимала его, то позднее приняла его характер и исподтишка любовалась им. Но в её жизни не было места привязанностям — только мимолётные страстные встречи, только ночи, которые с годами её любовники будут вспоминать, как давний сон, чарующий, волнующий и не ясный. «Да разве со мной такое было? Видно, показалось…» Реально то, что можно потрогать рукой: полную тёплую спину спящей рядом жены, весёлый чубчик сына, кусок хлеба на столе. А лохматая глазастая девка, что вроде бы пахла свежим ветром и немного багульником — это фантазия, это не из настоящей жизни. Това летала от счастья: Сеймур забыл лесную бесовку. Она боялась Хмары как огня. Она чувствовала себя с ней словно маленькая вшивая дворняжка рядом с волкособом. Колени сами по себе начинали дрожать, а сердце разрывала такая ярая ненависть, от которой начинало больно крутить в висках. Но можно сколько угодно ненавидеть Хмару, но сделать ничего нельзя. Тове оставалось только исходить мутными слезами перед сыном, умоляя его сторониться бешеной ведьмы. И получилось! Удалось! Он ушёл ночевать к глупой Милочке, этой смешливой и ласковой девушке, что так нравилась Тове. Хотя по сравнению с Хмарой любая юродивая была бы за радость. Устинья дочкиного счастья не разделяла, но и не лезла к ней. Женщина просто жила свою жизнь, а чужую править не хотела. Но когда Това начинала расхвалилась новую невестку, отворачивалась и брезгливо морщилась. Вот ведь что придумала Това! «Разуй глаза! Она ему не пара.» Суток не проходило, чтобы ничего не случилось. На следующий день после того, как Хмара узнала, где теперь ночует Сеймур, поздним вечером к ней в окошко постучали. Она закутала плечи в платок и, сунув ноги в валенки, вышла в сени. На пороге стоял Клен. Он дрожал и без конца прыгал с ноги на ногу. «Не дадут спокойно дождаться весны», — невесело подумалось Хмаре, но махнула рукой, мол, входи внутрь, и быстро затворила за ним дверь. Клен и впрямь замёрз. Он рассказал, как долго возвращался от большака, на котором попрощался со своими друзьями. Они отправились в город, а он несколько дней шёл обратно. Сперва было сносно: он видел следы, оставленные их большим отрядом, но после пошёл снег. И он плутал двое суток, оказывается, совсем рядом с деревней. Как стемнело, он устроился на ночлег и услышал лай собак. Так он выбрался из леса и был настолько счастлив, что «думал, расцелую этих пустолаек в носы». Но не полез к деревенским псам в будки, а отправился к Хмаре. Она достала из пода печки котелок с тёплой водой, насыпала туда толчёной травы, налила молока. — Хлебни, пока я положу тебе каши. Клен доверчиво протянул руки за кубком, потом глянул на неё весело и спросил: — Приворотное зелье? Хмара смолчала, хоть её и стало смешно. «Зачем на тебя приворотное переводить? И без него не можешь от меня уйти», — подумала она. Пока Клен рассказывал о своих приключениях, Хмара наложила из второго котелочка ещё почти горячей каши, подбавила в неё масла и поставила перед ним. — Так зачем ты такими судьбами пробирался в деревню? — задала она вопрос, присаживаясь за стол напротив. Клен сразу стал серьёзным и прямо посмотрел в её глаза. — За тобой. «Смешной», — в очередной раз подумалось Хмаре. — Тебе нужно уходить из этого места. Я не знаю, что твориться, но точно ничего хорошего. Ты ждёшь весну, а вдруг она не настанет. Я б не простил себе, если б с тобой что-нибудь случилось. — Ты бы никогда не узнал, если б со мной что-нибудь случилось. — Я бы узнал. — Клен помолчал. — В городе у меня есть дом. В доме есть всё для жизни. Пойдём туда. — Это не мой дом. — Захочешь, переберёмся в лес. Но я построю для тебя жилище. Такое, чтоб теперь больше никогда не пришлось думать, как пережить морозы. Я буду приходить, когда ты позволишь. А впрочем… если тебе не нравится, скажи, как надо сделать. И я сделаю.